Гопакиада - Лев Вершинин

Это уже был звоночек. Но до суровых лет еще оставалось время, а Москва прощала «украинизаторам» многое. Известны случаи, когда лично Сталин, выступая в качестве арбитра, поддерживал позицию Скрыпника, порой пугавшую своей радикальностью самого Косиора. Естественно, не из чуждой вождю сентиментальности, а руководствуясь трезвым расчетом: украинизаторы умело представляли себя выразителями интересов крестьянства, а страна в этот период приступала к коллективизации. Только в марте 1931 года, когда выяснилось, что 45 % всех массовых крестьянских восстаний (2945 из 6528) прошли в 1930-м на Украине, Каганович проинформировал Политбюро, что «сопротивление хлебозаготовкам все чаще проходит под лозунгами шовинизма». В сущности, это было ровным счетом то, о чем еще семь лет назад предупреждали руководство Квиринг, Раковский и другие «русскоязычные» лидеры УССР. После, насколько можно судить, некоторых сомнений Сталин впервые публично обратил внимание украинских товарищей на «необходимость использовать достижения коренизации в этом важнейшем для нас вопросе». И это был второй звонок.

Третьим же и последним стал провал хлебозаготовок 1932 года.

В июле Каганович и Молотов, побывав на Украине, изложили Сталину согласованные выводы. По их мнению, неурожай, отрицать который было нельзя, был лишь одной причин неудачи. И не главной. Главными бедами оба назвали «саботаж кулаков, поддержанный перерожденцами из числа сельских коммунистов», и недостаток бдительности высших органов ВКП(б), позволивший «кулакам, петлюровцам и сторонникам Кубанской Рады проникнуть на руководящие посты в колхозах». По сути дела, подтверждалась семилетней давности правота Квиринга, Раковского и других «русскоязычных» партийцев.

14 ноября на заседании Политбюро впервые прозвучала мысль о том, что множество «перерожденцев» получили должности только за рьяное усердие в политике украинизации. То есть что «коренизация» не только не «разоружила» враждебный Советской власти национализм, но, вопреки отчетам из Киева, многократно усилила его. Наконец, 18 ноября Молотов, прибыв в Харьков, заявил на заседании партактива, что «мы, как выясняется, должны биться с хорошо замаскированными остатками буржуазного национализма». В тот же день ЦК КП(б)У принял постановления «О необходимости бороться с петлюровщиной в партии» и «О ликвидации кулацких и петлюровских гнезд».

Дальнейшее не сложно было просчитать. Не углубляясь в скучные детали кабинетных разборок, скажу лишь, что в конце апреля был арестован молодой филолог Михаил Яловий, инициатор атаки на кириллицу, ближайший ученик Николая Хвылевого. 13 мая 1933 года, оставив на столе обиженную записку («Ёлы-палы, да что ж это с честным коммунистом-то творят…»), застрелился сам пылкий поэт. Через без малого два месяца, попросившись по нужде с заседания, рассматривавшего его персональное дело, примеру поэта дальновидно последовал Скрыпник. А еще полтора месяца спустя председатель Комиссии по правописанию заявил, что «уродливые, ошибочные нормы правописания, принятые в 1927–1929 годах, необходимо пересмотреть», а вскоре решением Политбюро была прекращена «украинизация внутренних районов РСФСР». Впрочем, окончательно и полностью из официальной лексики слово «украинизация» исчезло только в 1936-м. Тогда же, когда в школы УССР было возвращено обязательное изучение русского языка. Разумеется, наряду с украинским.

Глава XXIII

На Западном фронте

Вооружен и очень опасен

Судьба национал-социалистической украинской эмиграции, осевшей в Европе, сложилась тускло и неласково. Партии постепенно дробились на партийки, партийки на кухонные кружки, все всех ненавидели, все всех во всем обвиняли, все грезили о будущем победном возвращении, но никто не знал, как и когда.

Сам Петлюра в 1926 году был — как ответчик за погромы — застрелен на парижской улочке Шоломом Шмуэлем Шварбурдом, кавалером Боевого креста Французского Иностранного легиона, ветераном боев на Сомме, успевшим после повоевать и в дивизии Котовского, но не сошедшимся характерами с Советской властью. После долгого и громкого процесса, в ходе которого свидетелем защиты выступал Нестор Махно, а свидетелями обвинения — сионисты, считавшие, что сам Петлюра к евреям относился неплохо, а погромы хотя и гадость, но все же стимулировали исход народа избранного в Палестину, убийца был оправдан вчистую, а украинские национал-социалисты лишились признанного лидера и последней надежды как-то уладить внутренние разногласия.

Их время — пусть они этого еще не понимали — ушло. Но, помимо социалистов, были и другие люди, предлагавшие обществу другие идеи. Неимоверно далекие от «общечеловеческих ценностей», борьбы классов, аграрных заморочек, а по сути, и вообще от всего земного, жутковатые своей иррациональностью, даже мистичностью, но ими же и неисповедимо привлекательные.

Первым всерьез заговорил о «высшем приоритете нации как духовного абсолюта» Николай Михновский, автор брошюры «Самостійна Україна», на рубеже XIX и XX веков легшей в основу программы Революционной украинской партии. Однако как брошюра, так и партия не вызвали в малороссийских губерниях особого интереса. И массы, считавшие себя вполне русскими, и «национально сознательная» образованщина, увлеченная в первую очередь модными социальными доктринами, а в «национальной составляющей» своей борьбы видевшая, как позже признавался Винниченко, лишь способ стать первыми на селе, идеями харьковского юриста пренебрегли. Прошли незамеченными и первые статьи Дмитрия Донцова, будущего автора культового трактата «Национализм».

Однако за пределами России, в австрийской Галиции, дело обстояло иначе. Противостояние русинов-москвофилов» с русинами-украинцами», всемерно поощряемыми Веной, уже завершалось: сила сломила солому, и чаша весов явственно склонялась на сторону вторых. Агитируемая вовсю грамотная молодежь, в основном дети униатских священников, подрастала уже в сознании своей «особости», усердно штудируя и Михновского, и Донцова. Россию, правда, еще не ненавидели, ненавидели поляков, но уже считали «не своей» и «дикой», а себя, разумеется, «эуропейцами», вполне созревшими для лидерства в собственном регионе, поначалу пускай и автономном под крышей Габсбургов. Эта молодежь охотно шла в австрийскую армию учиться военному делу, с восторгом участвовала в экспериментах Центральной Рады и Директории, а в первую очередь, конечно, в создании недолговечной Западно-Украинской Народной Республики, крах которой под ударами поляков стал для этого поколения сильнейшим ударом. Парни не сломались. Напротив, ожесточились. А Польша сделалась еще большим врагом, нежели была раньше, и всяческие разговоры о демократии и законности сошли на нет, как сущие глупости. Поколение сошлось на том, что «только мы сами и только силой». Перевести же идею в практическое русло взялся человек, которому эта непростая задача оказалась по плечу, — Евген Коновалец.

Личность это была, мягко сказать, незаурядная. Естественно, отпрыск священника ГКЦ. Очень образованный (слушал лекции Грушевского), юрист, искушенный в политике (общался с национальным социалистом Иваном Франко, а с Донцовым даже дружил), он с младых ногтей крутился в студенческом движении и был абсолютным «украинцем» по взглядам. Уйдя на фронт добровольцем, выслужился там аж до капитана австрийской армии, попал в плен, позже возглавил галицких «сечевых стрельцов», самое боеспособное подразделение «армии УНР», но к Деникину вместе с Галицкой Армией не перешел, а ушел за кордон, формировать новые части для Петлюры. Когда же дело «головного отамана» оказалось проиграно окончательно, начал объединять единомышленников, оказавшихся в Польше и Чехословакии, летом 1920 года учредив на съезде в Праге Украинскую военную организацию (практически полную аналогию врангелевско-кутеповского РОВС). «Мы не побеждены! — указывалось в итоговом документе. — Война не окончена! Мы, Украинская военная организация, продолжаем ее. Проигранная в Киеве и во Львове — это еще не конец, это только эпизод, только одна из неудач на пути Украинской Национальной Революции. Победа перед нами».

Поначалу охотников продолжать безнадежное дело было не так много, около сотни, в основном галичане. Однако постепенно ряды росли. Особо не философствовали, все и так было ясно. Цель: в «пропаганде мысли общего революционного срыва украинского народа с окончательной целью создать собственную национальную самостоятельную и единую державу». Враг: во-первых, Польша, Польша и еще раз Польша, во-вторых, безбожники-большевики, а насчет остальных подумаем потом. Направление удара: родимая Галиция, вопреки воле Антанты присвоенная Варшавой. И — идеально отлаженная разведка с резидентурами в Вене, Варшаве, Кракове, Гданьске, Вроцлаве, Люблине и Каунасе. Короче говоря, для старта было все.