Мой муж Одиссей Лаэртид - Олег Ивик

жить с ним под одним кровом.

Сын мой, покамест он мал еще был и наивен,

Мешал мне дом супруга оставить и замуж пойти за другого.

Нынче ж, как стал он большим и в полном находится цвете,

Сам он просит меня, чтоб из этого дома ушла я:

Он негодует, смотря, как ахейцы имущество грабят.

* * *

Как же бы из дому выгнать я мог, Антиной, против воли

Ту, что меня родила и вскормила! отец мой далеко,

Жив или умер, — не знаю. Придется немало платить мне

Старцу Икарию, если к нему мою мать отошлю я.

И от отца пострадать мне придется. И грозно отплатит

Мне божество, если вызовет мать моя страшных эринний,

Дом покидая. К тому ж я и славой покроюсь худою.

Нет, никогда не отважусь сказать ей подобного слова!

Если же это не нравится вам и в гнев вас ввергает, —

Что же! Очистите дом мой! С пирами ж устройтесь иначе:

Средства свои проедайте на них, чередуясь домами.

Если ж находите вы, что для вас и приятней и лучше

У одного человека богатство губить безвозмездно, —

Жрите! А я воззову за поддержкой к богам вечносущим.

Может быть, делу возмездия даст совершиться Кронион?

Все вы погибнете здесь же, и пени за это не будет!

Гомер. Одиссея

Телемах говорит, что к нему часто приходит Афина — она принимает облик кого-то из ахейцев и беседует с ним. Иногда она является ему во сне. Он намерен слушаться ее советов — она научит, как уничтожить женихов, а меня отослать к отцу, чтобы стать полновластным господином во дворце, а может быть, и на всей Итаке.

Первым из всех Телемах боговидный заметил богиню.

Сердцем печалуясь милым, он молча сидел с женихами.

И представлялось ему, как явился родитель могучий,

Как разогнал бы он всех женихов по домам, захватил бы

Власть свою снова и стал бы владений своих господином.

В мыслях таких, с женихами сидя, он увидел Афину.

Быстро направился к двери, душою стыдясь, что так долго

Странник у входа стоять принужден; и, поспешно приблизясь,

Взял он за правую руку пришельца, копье его принял,

Голос повысил и с речью крылатой к нему обратился:

«Радуйся, странник! войди! Мы тебя угостим, а потом уж,

Пищей насытившись, ты нам расскажешь, чего тебе нужно».

Так он сказал и пошел. А за ним и Паллада Афина.

Гомер. Одиссея

Антиной, сын Евпейта, приплыл с материка и привез страшные новости: Орест, сын Агамемнона, вернулся в Микены и убил свою мать Клитемнестру и ее последнего мужа Эгиста — он отомстил за смерть отца.

Несчастная Клитемнестра... Я чувствовала, что дело кончится чем-либо подобным...

Это известие очень взволновало Телемаха. Мне кажется, он примеряет на себя роль Ореста — мстителя. Он все чаще говорит о ненависти к женихам и о намерении их уничтожить. Это выглядит очень жалко в устах юноши, который не только не умеет толком обращаться с копьем, но до сих пор стесняется даже просто обратиться к постороннему человеку старше себя по возрасту. Моим гостям, конечно, ничего не угрожает, но я опасаюсь какой-нибудь выходки Телемаха, которая вызовет их гнев. Среди них есть горячие юноши, и если мой сын возьмет в руки оружие, то, как бы смешно он при этом ни выглядел, кто-то из них может принять вызов.

Тотчас Афине в ответ Телемах рассудительный молвил:

«Ментор, ну как я пойду? Ну как я с ним буду держаться?

Опыта в умных речах имею я очень немного.

Да и боюсь я, — ну как молодому расспрашивать старших!»

* * *

И свинопасу в ответ Телемах рассудительный молвил:

«Речью своею, Евмей, жестоко ты сердце мне ранил.

Странника этого как мне возможно принять в своем доме?

Я еще молод, на руки свои не могу положиться,

Что защищу человека, когда обижать его станут».

Гомер. Одиссея

В последнее время Антиной настаивает, чтобы я избрала себе мужа — не знаю, почему он так уверен, что выбор падет на него. А может, он просто хочет иметь дело с одним соперником, а не с сотней? Как только я дам Итаке нового царя, Антиной сможет изгнать его или уничтожить и занять его место — сейчас ему не с кем бороться.

Антиной потребовал, чтобы я быстрее заканчивала ткать саван для Лаэрта. Мне и самой трудно было объяснить, почему я на три года затянула эту нехитрую работу. Но одна из моих рабынь проговорилась, что я по ночам распускаю ткань, которую соткала днем. В ту же ночь Антиной с товарищами ворвались в комнату, где стоял ткацкий станок, и убедились во всем сами. Мне было очень неловко за свою ложь наверное, единственную в жизни.

Старейшины больше не предлагают мне выйти замуж. Никто из почтенных итакийцев, даже Ментор, теперь не бывает во дворце — все, кроме пирующих у меня женихов, обходят его, как пораженный мором.

Я по привычке называю этих юношей своими женихами — так их зовет вся Итака. Но справедливости ради надо сказать, что большинство из них давно не рассчитывает ни на мою руку, ни на мою любовь. Они едят, пьют и веселятся в моем доме, и это всех устраивает.

Евринома подслушала разговор Телемаха и Евриклеи. Телемах боится, как бы я, надумав выйти замуж, не стала тайно выносить из дома добро, которое, с его точки зрения, принадлежит Одиссею, а значит, и его сыну. Телемах просил старуху присмотреть за мной и за имуществом — он говорит, что это Афина