Сказать почти то же самое. Опыты о переводе - Умберто Эко

Одна из подробностей, озадачивавшая переводчиков, – это grande robe en taffetas flambé, qui criait du froissement de ses plis («платье из поблекшей тафты, которое громко шуршало при попытках расправить складки»[161]*); юные герои обнаруживают его в ящике. Сибурт переводит так: a flowing gown of shot silk whose every fold rustled at her touch («ниспадающее платье из переливчатого шелка, каждая складка которого шуршала при ее [Сильвии] прикосновении»). Прежде всего, что такое flambé? Конечно, это слово нельзя переводить так, как это делают различные переводчики на итальянский: squillante («яркое, кричащее»), luccicante («сверкающее»), color bruciato («опаленного цвета») или даже sciupato («изношенное»), как сделал один переводчик, сбитый с толку неформальным употреблением французского слова flambé, которое может означать «разрушенный», «погибший». На след наводит то, что во французском есть также слово flamme, которое итальянские словари переводят как fiammato, а это – технический термин для обозначения ткани, сотканной из ярких разноцветных нитей, переплетенных друг с другом, из-за чего один цвет постепенно переходит в другой, создавая впечатление переливов пламени. Так что кое-кто не без оснований определяет его как «переливчатая тафта». Именно таким, как мне кажется, было решение Сибурта, поскольку прилагательное shot означает также (если речь идет о ткани) «woven with threads of different colors so as to appear iridescent» (Вебстер: «сотканная из разноцветных нитей, чтобы казалась радужной, переливчатой»). К сожалению, директриса парижского Музея моды, поначалу инстинктивно склонявшаяся к эпитету cangiante («переливчатый»), навела некоторые справки и в конце концов сообщила мне, что flambé означает «оrné de fleurs dont les teintes se fondent» («украшенный цветами, краски которых смешиваются друг с другом»), уточнив, что так называлась узорчатая, камчатная ткань.

Узорчатая камчатная ткань напоминает о юбке мадам де Помпадур на портрете кисти Буше, где на ней, кроме того, corset en échelle de rubans («корсет с бантами лесенкой»). Но если у высокопоставленной придворной дамы была камчатная юбка, то тетушка Сильвии довольствовалась тафтяной, хотя также flambé. Любой перевод, намекающий на что-то вроде камчатной ткани, сказал бы больше, чем должен. Что делать? Тем более что эта тафта не просто «шуршала» (to rustle, как перевел Сибурт): она, как говорит Нерваль, criait (букв. «кричала»). В попытке передать этот «крик» итальянские переводчики говорят (в порядке возрастания децибел): «слышно было, как она тихонько шуршит», «шуршала своими складками», «шуршала каждой складкой», «вся шуршала складками», «производила своими складками громкое шуршание», «скрипела мятыми складками», «шурша, поскрипывала складками», «производила громкий шум, шурша складками», «весело шумела, колыша складками». В одних переводах эта ткань тихонько шелестит, в других – шумит слишком громко. Кроме того, этот «крик» – не только слуховой, но и зрительный.

Читателя нельзя потчевать энциклопедической статьей о текстильной индустрии. Здесь говорится о восторге, внушаемом юным героям игрой множества оттенков, производимой тканью, и (я рискнул бы сказать, но не скажу: «скрипящей») свежестью ее складок. Я решил понимать эту тафту скорее как flammé, чем flambé, и употребил соответствующее итальянское слово (flammato, «пламенистое»), которое, с одной стороны, кажется устаревшим (или по меньшей мере таинственным), а с другой – метафорическим, и перенес «крик» в зрительные и слуховые коннотации пламени. Возможно, ткань была какой-то иной, но я уповаю на то, что читатель ее «увидит» и «потрогает», как Сильвия и ее спутник, и станет явным очарование этого облачения – в противоположность тому, которое Сильвия сбрасывает с себя почти мгновенно, платью мягкому и вовсе не торжественному.

Нерваль называет его robe d’indienne («ситцевое платье»). Словарь подтверждает, что название этой хлопчатобумажной ткани можно перевести на итальянский как indiana («ситец»). Об одежде, платье или одеянии из ситца говорят многие итальянские переводчики, но боюсь, как бы Сильвия не предстала перед лексически неискушенным читателем как краснокожая девушка.

Некоторые переводят «платьице из печатной ткани» или «свое платье из ситцевой ткани». Такая объяснительная парафраза верна, но идет в ущерб ритму. Сильвия разоблачается мгновенно, и нужно сохранить быстроту этого изящного и невинно-вызывающего жеста. Сибурт, по-моему, переводит верно: Sylvie had already underdone her calico-dressing and let it slip to her feet («Сильвия уже расстегнула свою миткалевую одежду, и та сползла к ее ногам»), Я избрал слово cotonina, обозначающее именно дешевую хлопчатобумажную ткань.

Облачившись в тетушкино платье, Сильвия жалуется на его manches plates («рукавчики в обтяжку»[162]*), что итальянские переводчики обычно передают как «гладкие рукава» или «плоские рукава». Но тогда непонятно, каким образом эти рукава, sabots gamis («гофрированные и разубранные кружевами»), восхитительно открывали ее голые руки – или, как переводит Сибурт, the lace-trimmed puffs showed off her bare arms («буфы, отделанные кружевами, показывали ее голые руки»). Коротко говоря, что это за рукава: гладкие или украшенные, длинные или короткие? Встав в тупик перед этим текстом, Сибурт отказывается говорить о плоских рукавах и лишь вкладывает в уста Сильвии такие слова: These sleeves are ridiculous («Вот смехотворные рукава!»).

Дело в том, что manches plates, которые называли также manches à sabots (букв. «рукава копытом») или sabots (букв. «копыта») – это короткие рукава раструбом, расшитые кружевами, которые носили в XVIII в. (некоторые истории костюма говорят о стиле Ватто), но у них не было таких буфов на плечах, каких требовала мода XIX в. Поэтому Сильвия считает, что они слишком спадают на плечи, поскольку у них нет буфов (sbuffo или sboffo, как говорили и у нас в Италии). Чтобы дать читателю понять, что это за рукава и на что жалуется Сильвия, я совершаю насилие над буквой текста и вкладываю в уста девушки такие слова: «Ох, как они некрасиво спадают, и плечи без буфов!» Чуть ниже, не пытаясь перевести выражение sabots gamis de dentelles («рукава раструбом, украшенные кружевами»), я говорю, что «короткая кружевная обшивка этих рукавов раструбом восхитительно выставляла напоказ ее голые руки». Читателю предлагается в одно и то же время «увидеть» эти рукава в стиле Ватто и понять, что Сильвия не находит это убранство модным, – и, может быть, посмеяться над ее понятием о современности. Еще один способ дать почувствовать временну́ю дистанцию.

Не буду больше рассказывать о том, как я перевел другие термины, которые должны были через посредство Нерваля показать нам другие предметы, обнаруженные в ящике. Во всех этих случаях мне всегда приходилось избегать буквального перевода и, чтобы не терять ритма, чересчур задерживаясь на описании этих предметов, с помощью одного прилагательного дать понять, как эти вещи выглядели. Закончу той парой чулок, которые в конце надевает Сильвия: Нерваль называет их des bas de soie rose tender à coins verts («шелковые чулки нежно-розового цвета с зелеными стрелками»[163]*). Почти все переводчики понимают их как розовые чулки с зелеными носочками и пятками. Я даже видел иллюстрированное издание новеллы, где художник (наш современник) именно так их и изображает.

Но Сильвия сказала, что она искала (и нашла) bas brodés, то есть вышитые чулки, причем шелковые, а не шерстяные patchwork[164]*. В полном собрании сочинений Нерваля, вышедшем в издательстве «Плеяда», я нашел примечание (необходимое конечно же и современному французскому читателю), гласящее, что coins — это «ornements en pointe à la partie inferieure de bas» («вышитые украшения на нижней части чулка»). Думаю, речь идет о неких второстепенных украшениях, расположенных от лодыжки до середины икры, которые подчас вышивали вручную; по-итальянски они называются freccia («стрелка») или baghetta. Все в том же Музее моды мне говорили: «Les coins sont des ornements – souvent des fils tirés comme les jours des draps – à la cheville, parfois agrémentés de fils de couleurs différents» («“уголки” – это украшения на лодыжке чулка, зачастую вышитые ажуром, иногда отделанные разноцветными нитями»). Думаю, Сибурт понял примерно так же, поскольку он говорит о pale pink stockings with green figure-work about the ankles («бледно-розовых чулках с зелеными узорами вокруг лодыжек»). Чтобы не вываливать все, что я узнал о coins verts, и дабы избежать конкуренции с журналом для рукодельниц, я решил, что уместно будет выразиться так: «нежно-розовые чулки, на лодыжках вышитые зеленым». Полагаю, этого достаточно, чтобы перед взором читателя промелькнул образ этой трогательной пошлятины.