Пять президентов - Павел Багряк

Сознание генерала на какое-то мгновение помутилось. Он вдруг почувствовал, будто проваливается в бездну, как это бывает в кошмарном сне. Но тут раздались слова, произнесённые чьим-то размеренным и спокойным голосом:

— Господин министр, пригласите сюда президентов.

Дорон обвёл присутствующих мутным взором. На лицах королей было откровенное недоумение, но взгляды их казались прикованными к Дорону. «Это я сказал?!» — с ужасом и одновременно с чувством облегчения подумал Дорон.

Воннел был растерян, но короли уже надели на себя каменные маски.

— Я должен повторять, господин министр? — чётко произнёс Дорон.

Воннел осторожно выскользнул за дверь. Несколько минут в зале стояла тишина, нарушаемая лишь шипением кондиционных установок. Дорон позволил себе встать с кресла и медленно пройтись вдоль стола и обратно. При этом он заложил руки за спину, и каждый из королей получил возможность заметить его высоко поднятую голову. Наконец дверь открылась. Появился Воннел во главе невиданной процессии. Вошли пять президентов, пять совершенно одинаковых людей, имеющих каждый своё собственное выражение на лице. Членам Совета могло показаться, что это ожили фотографии какого-то великого актёра, изображающего на страницах иллюстрированного журнала свои мимические способности.

Процессию торжественно замыкал Джекобс. Он был, как всегда, философически настроен, а потому выглядел не то сонным, не то мудрым.

Дорон тоже разглядывал лица президентов, чуть сощурив глаза. Потом неожиданно перевёл взгляд на их одежду и еле сдержал улыбку. За истёкшие сутки почтенные главы государства, предоставленные, вероятно, самим себе, успели внести некоторые изменения в свои туалеты, соответствующие их вкусам и наклонностям. От этого зрелище сделалось ещё более нелепым и невероятным.

Впереди шагал президент в узеньких, не по возрасту, джинсах и в легкомысленной спортивной курточке, на рукаве которой красовалось изображений ядовито-жёлтого продолговатого мяча. Следом шея президент, одетый в безукоризненную тёмно-синюю пару, ослепительно белую сорочку с туго накрахмаленным воротничком и в галстуке бабочкой. Третий был одет во фланелевую рубаху без галстука и в простой твидовый пиджак; столь демократичный вид делал его похожим скорее на коммивояжёра средней руки, нежели на президента могущественнейшего государства. Четвёртый, взгляд которого был устремлён куда-то вверх, словно он молился, был облачён в строгую чёрную одежду, которая определённо гармонировала с изящными чётками слоновой кости, нервно перебираемыми сухими пальцами. Наконец, последний, пятый президент, опустив голову, семенил позади всех; у него была нетвёрдая походка, плохо отглаженный костюм и явно несвежая рубашка с помятым воротничком говорили о том, что он был самым неухоженным, — либо о нём в суматохе забыли, либо он сам пожелал оказаться забытым.

Все пять президентов чинно уселись во главе стола, а чуть позади них примостился Джекобс. Весь его вид не выражал никакого желания выполнять приказы своих хозяев, а говорил скорее о любопытстве старого слуги. Во всяком случае, на лице Джекобса была написана вся бесконечность вселенной.

Какое-то время никто не сделал ни одного движения, не произнёс ни единого слова. Все ждали, что скажет Дорон, понимая, что скажет он что-то чрезвычайно важное.

Генерал встал. По привычке он на мгновение вытянулся, как на параде, но только на мгновение, чтобы затем принять вольную позу. Присутствующие оценили это обстоятельство как желание Дорона подчеркнуть, что отныне он не намерен вытягиваться в присутствии президентов и даже королей. На самом деле Дорон вновь потерял связь между реальным своим положением и тем, которое хотел занять. Он понимал, что неожиданно получил власть над всеми этими людьми, с которыми не мог поставить себя рядом даже в тайных мечтах. Играть с ними было опасно. Равносильно тому, чтобы забавляться атомной бомбой на складе водородных. Генерал не строил иллюзий. Он отлично понимал, что его миллионы — ничто в сравнении с их миллиардами. И если ему даже посчастливится продлить свою власть над ними, то это всё равно будет власть для них… Но, Боже, много раз организуя смену правительств и перевороты в зависимых странах, Дорон, как ни странно, практически не знал. Как это делается в натуре, с помощью каких слов и каких конкретных действий. Впрочем, подобное неведение скорее диктовалось не тем, что генерал не умел осуществлять перевороты, а тем, что он не был уверен в необходимости этого шага именно сейчас, в данный момент. Достаточно ли у него для этого оснований? Не слишком ли рискованно он действует? Может, лучше поискать какие-то более мягкие пути? А вдруг сейчас откроется дверь, войдут агенты Воннела и положат прямо на пол перед круглым столом связанного по рукам и ногам профессора Миллера? Что будет тогда? Акция Дорона немедленно превратится в мыльный пузырь, и спасения уже никакого не будет…

— Господа! — сказал Дорон, понимая, что молчать уже невозможно, но ещё не зная, что будет говорить дальше. — Нам пора, господа, учитывая происходящие в стране события — наличие пятерых президентов, неизвестность местоположения Миллера и общую критичность ситуации, — принять соответствующие меры для того, чтобы, по крайней мере, стабилизировать власть и…

И вдруг раздался телефонный звонок. Как в хорошо отработанном сценарии. Прямо тут, в Круглом зале, звенел телефонный звонок, что произошло впервые после той злополучной ночи при свечах, и почему-то все решили — все, кроме Дорона, — что звонок имеет прямое отношение к его речи. Между тем сам генерал мог воспользоваться телефонным звонком как передышкой для осмысления последующих своих слов — и никак иначе.

Дорон умолк. Джекобс, в обязанности которого всегда входило поднимать первым телефонные трубки, поднял её и на этот раз. Полагая, что Дорон знает сценарий лучше остальных и, несмотря на это, не возражает против вмешательства Джекобса, никто из присутствующих тоже не посмел возразить, в том числе и Воннел. Всё ещё включённые усилители донесли до присутствующих во много крат увеличенный голос Джекобса:

— Секретарь господина… — Джекобс запнулся, но, видимо, решив, что уже не выдаёт никаких государственных тайн, тут же поправился: — Секретарь господ президентов слушает!

— Срочно министра внутренних дел господина Воннела! — донёсся чей-то взволнованный голос.

Дорон похолодел. «Вот оно, — подумал он. — Они нашли Миллера! Что делать? Что делать?» Впору было бросаться вперёд, хватать трубку и хоть на несколько минут, хоть на секунды оттянуть обнародование страшной вести.

Но Воннел уже держал трубку в руках:

— Я слушаю!

— Господин министр, докладывает агент семьсот сорок восьмой. У меня срочное секретное сообщение…

— Говорите! — приказал министр.

— Есть сообщение, что погиб Таратура…

— Где?

— Район Строута. Двор меблированных комнат…

Вдруг раздался сигнал отбоя — по всей вероятности, агент звонил из автомата и ему помешали вести дальнейший разговор. Несколько раз произнесённое Воннелом «алло!» было бессмысленным. Бросив трубку на рычаг, он почему-то сокрушённо произнёс, ни к кому не обращаясь:

— Ускользнул!

— А Миллер? — воскликнул кто-то из членов Совета.

— Я не понял, господа, — произнёс Воннел, — он сказал «труп» или «трупы»?

Все переглянулись и промолчали, но было заметно, что ангел надежды пролетел по залу, потому что лица членов Совета оживились.

— Трупы! — сказал вдруг Джекобс, научившийся в последнее время отдавать предпочтение множественному числу перед единственным.

На Дорона уже никто не обращал внимания. Генерал сел в кресло, закрыл глаза и представил себе собственное будущее настолько отчётливо, что, будь при нём какой-нибудь яд, он принял бы его непременно.

— Господа, — сказал президент, одетый в помятую рубашку, — нам хотелось бы определённости, и, очевидно, назрел вопрос…

И вновь раздался телефонный звонок. На этот раз Воннел опередил Джекобса и схватил трубку.

— Сейчас будет определённость! — быстро оказал Арчибальд Крафт.

Дорон продолжал сидеть с закрытыми глазами.

— Воннел слушает! — сказал министр.

— Отлично! — произнёс чей-то голос. — Если вы тот Воннел, который является министром внутренних дел, немедленно передайте трубку генералу Дорону!

— Кто говорит? — спросил министр.

— Профессор Миллер!

У Воннела отвалилась челюсть. Члены Совета, как по команде, встали со своих мест. Дорон, двигаясь почему-то боком, приблизился к телефонному столику. Нервы его были на пределе. С трудом сохраняя контроль за своими движениями, он сомнамбулическим жестом взял трубку.

— Да, — сказал он тихо. — Я слушаю.