Коронованный лев - Вера Космолинская

Он еле слышно усмехнулся и вошел в комнату, прямиком направившись к стулу, на который опустился с отчетливым задумчивым вздохом, грузно опершись о стол локтем. В это мгновение он действительно казался очень уставшим. Он снова поднял взгляд на меня, я прикрыл дверь, подошел и сел напротив, также опершись на инкрустированное полированное дерево.

— Где ты был?! — спросил я негромко, но в сердцах. — Нельзя было хотя бы прислать записку? Мало ли что могло случиться?

Отец чуть приподнял брови, но не так чтобы удивленно, скорее с каким-то рассеянным сомнением и затаенной мыслью, в которой одновременно и было удивление и нет.

— Записку я посылал, — сказал он.

— Ее не приносили! — заверил я.

— Я уже понял, — кивнул он. — Я был у Таванна.

Я кивнул, еще более успокоенный. С Таванном они были давними и довольно добрыми друзьями, которым нечего было делить кроме некоторых общих взглядов на жизнь, стратегию и тактику.

— И кажется, я слышал утром, как его мажордом ворчал, что один из лакеев куда-то запропастился еще с вечера. Должно быть, это и был наш посланник.

— В городе черт знает что творится, — подтвердил я.

— Более или менее, — задумчиво сказал отец. Взгляд его был, как всегда ясным, будто и за собственной усталостью он наблюдал как-то холодно и спокойно-отстраненно.

— Кальвинисты распевают на улицах псалмы, выбивают двери и ставни, задираются среди бела дня, а вечером разнесли мой любимый трактир, — проворчал я. — «Золотой лампадки» больше нет, а мэтр Жако скончался от удара у нас на глазах.

Отец посмотрел на меня пристально.

— Подрался с кем-нибудь?

— Нет, — и я подумал о лавке картографа. — Да нет, я бы так не назвал, — решил я все-таки. — Но тебе не кажется, что в этом есть что-то неестественное? Неужели так и должно быть? И если так и должно быть — то как тут можно что-то изменить?

— Нельзя, — сказал он ровным тоном. — И в то же время, всегда можно изменить что-то. Только что именно?

Я пожал плечами.

— А о чем шла речь у Таванна? — спросил я. — О чем-то таком же веселом? Вы случайно не планировали?..

— Нет.

— Хоть это пока еще хорошо.

— Пока мы все больше говорили о Фландрии, — в которую и собирались двинуться наши якобы примиренные объединенные войска. Идея сама по себе была неплоха — что может примирить лучше общего противника? — Правда, он заметил, что «если так пойдет и дальше, армия может передраться не дойдя до границы».

Я задумчиво кивнул.

— Но Колиньи пока более оптимистичен. Хотя, как же не быть оптимистом, если гнуть свою линию до конца?

— А там был и Колиньи? — удивился я.

— Нет, это со слов Таванна, которым я склонен верить. И в конце концов, у Колиньи есть основания для оптимизма — если у нас будет мир, то нас голландцы, не в пример фанатичным испанцам, примут как освободителей, и на этом Франция много выиграет, оттого все старые враги, по большей части, стараются выглядеть друзьями, несмотря на то, что в иное время с удовольствием вцепились бы друг другу в горло.

— Конечно. — Я помолчал. — Ну а что-нибудь «неправильное» в ваших разговорах было? Что-то, чему здесь еще не место?

Дверь открылась, и мы на некоторое время прервались — нам принесли наш абсурдный кофе.

— Нет, — ответил отец, когда нас оставили, помешивая кофе крошечной ложечкой. — Ничего слишком выходящего за рамки банальности.

— А мне вчера пришла в голову одна мысль, — и я поделился с ним своим подозрением насчет вымышленных персонажей. — Ведь кто-то мог взять себе вымышленное имя, выудив его из еще ненаписанной беллетристики. Слишком много совпадений. В конце концов, я никогда не верил в эту чепуху насчет того, что все придуманное — где-то существует.

Отец некоторое время сверлил меня взглядом.

— Вполне возможно, — сказал он, постучав ложечкой по краю керамического стаканчика. — Кроме того, могу сказать тебе еще одну вещь. Твоя рота шеволежеров «Мэзон дю Руа», по воспоминаниям моего альтер-эго, была сформирована только в тысяча пятьсот семидесятом году.

— Семидесятом?.. — пробормотал я, снова ощутив острый приступ нереальности собственной жизни. — Где же я тогда был в шестьдесят восьмом и шестьдесят девятом?.. — Впрочем, спокойно, по воспоминаниям наших альтер-эго, нас вообще никогда не было. Но… — Я все-таки проверю его, — заключил я, испытывая двойственное чувство. Мне совершенно не хотелось, чтобы Мержи оказался неведомым преступником из будущего — он мне нравился. Но альтернативы?.. Разве что неведомый Весельчак из «Пулярки». А остальное — куда хуже… И ведь была еще одна возможность — того, что на происходящее есть и другая точка зрения — точка зрения тех, кого мы ищем, и ее следует узнать. Все же, мне не хотелось, чтобы за его маской скрывалось какое-то чудовище. Но разве за маской самой реальности не прячется нечто чудовищное? Сперва нужно просто все понять. То, что мы были друзьями, до некоторой степени облегчало задачу.

— С другой стороны, по моим настоящим воспоминаниям, а то, что я помню из другого времени, на этот маловажный счет молчит, — продолжал отец, — это достаточно старый род. Никто не появлялся из воздуха.

— Но мы ведь и сами как будто были тут всегда… — возразил я. — Хотя нет, это другое…

Но почему же другое? Да потому, что если бы здесь появился человек с совершенно вымышленным именем, ему пришлось бы все же появиться из воздуха, не имея никакого прошлого, никакой истории.

— Может, и нет, — между тем кивнул отец. — Мы же не знаем, как именно все это действует и точно ли, что изменяться все не начало гораздо раньше и не за один прием, что не было многих проникновений в прошлое, уже серьезно изменивших его.

— Но есть еще одна загвоздка. Если он тут давно, он, как будто, никак не влияет на события, живет частной жизнью и ненавидит интриги. Он кажется совершенно безобидным.

— Может быть, только кажется.

— Да, — согласился я и, нахмурившись, залпом допил свой кофе, забыв о том, что на дне осталась только гуща.

Намеренье немедленно отправиться проверить свою гипотезу насчет книжных персонажей пришлось отложить.

— Куда-то собираешься? — с тревогой спросил Огюст, возникая в дверях.

— Пожалуй, что да, — ответил я и, подняв голову, увидел его совершенно трагическое лицо. — А в чем дело?

Огюст некоторое время буравил меня пристальным, требовательным и в то же время неуверенным взглядом.

— Я посылал утром письмо адмиралу. Ты же знаешь, я был его адъютантом после Конде. От него пришел ответ. Он будет рад принять меня сегодня. Ты не желаешь пойти со мной?