Пьем до дна - Артур Лео Загат

Двести ярдов? Для меня это тысяча двести ярдов, почти миля. Я не смогу. Я просто не дойду.

Но я должен. Должен! Я немного отдохну, только немного и пойду.

* * *

Туман снова окружил меня. С мрачного неба спустился тафет. Нет, не тафет, а маленькое крылатое существо, которое село надо мной на согнутый сук. Мгновение колебались его коричневые крылья в девять дюймов длиной и сложились.

Это существо моего мира и моего времени. Это не эогиппус, не Discorerus, но бабчочка. Шкипер с золотой лентой. Я узнал бабочку, и это придало мне сил. Я встал и распрямился.

Земля содрогнулась подо мной, и я в ужасе повернулся. Надо мной возвышался гигант, его громадные колени были на уровне моей головы.

Высоко уходило вверх надо мной его колоссальное тело. Белое туманное облако колыхалось надо мной, а за ним его лицо было большой круглой луной; на лице гротескная маска из стекол очков размером в обеденную тарелку, за стеклами злобные выпуклые глаза горгульи.

Лицо показалось мне странно знакомым. Конечно! Я снова забыл о своем размере. Это не гигант, а просто мальчик.

Перси Уайт. А облако – это сачок, и Перси охотится на бабочку.

Я подавился, на какие-то мгновения не способный говорить.

Вот это повезло! Какая замечательная…

Я по-прежнему не мог произнести ни звука, но теперь горло мне стиснул ужас. Перси смотрел на меня, прямо на меня – и он меня не видел! Я был невидим для него, как были невидимы для меня маленькие люди, пока не изменилась моя кровь.

Услышит ли он мой голос? Я закричал.

И в это мгновение он взмахнул сачком. Но промахнулся. Бабочка подялась в воздух, и улетела – и Перси побежал за ней. Прежде чем я успел снова закричать, он скрылся за мощными белыми колоннами – это молодая поросль березок, которой здесь оканчивается лес.

Я всхлипнул от разочарования. От гнева. Ярость красным пламенем взорвалась в моей голове. И сгорела от усталости. Вообще все сгорело, кроме стремления во что бы то ни стало добраться до изолятора. Теперь джунгли меня не остановят. Меня ничто не остановит. Я начал подниматься, тяжело дыша, в ярости, сражаясь с травой и листьями, сражаясь с этой невероятно роскошной растительностью.

Время расплывалось. Джунгли расплывались. Я осознавал только серый туман, через который шел бесконечно; туман только сначала был серым, потом он потемнел, и я продолжал сражаться в ночи.

Продолжение отчета Кортни Стоуна, доктора медицины

Я рассчитал свое возвращение субботним вечером в лагерь к ужину. Не потому что хотел поесть с теми, кто был в лагере, но как раз напротив: я не хотел встречаться с ними. Не хотел смотреть в лица Энн Доринг или Эдит Норн и отвечать на вопросы, которые будут у них в глазах. Вначале мне нужно собраться.

Этим вечером я был усталым и отчаявшимся человеком, когда подвел свою машину к воротам лагеря так, чтобы этого никто не заметил, и в темноте направился к изолятору.

Я радовался тому, что оставил инструкции Эдит: она должна была настоять на том, чтобы мисс Доринг вместе с ней ходила в столовую на еду. Не было смысла постоянно находиться с тремя пациентами, не будет никаких перемен в их состоянии, никакого чрезвычайного положения, и, если не не отвлечь сестру Дика, она не выдержит.

Эти актеры обычно напряжены, у них гипертиреоз. Они не могут выносить напряжение, как обычные люди с неэмоциональным темпераментом.

В результате в изоляторе было тихо – тихо и мирно. Я прошел в маленький кабинет Эдит и тяжело сел на стул за ее столом. Я не побеспокился включить свет.

Результаты тестов, которые я заказал, отрицательные. Возможно, в Олбани или в Гейдельбергских горах есть человек с кровью, которая мне нужна, но в больнице его нет, ни среди пациентов, ни среди интернов или сестер.

Тесты отрицательные, и рухнула моя пследняя надежда. Сегодня днем умер Джоб Грант. Чарли Дорси умрет и Дик Доринг. Гефсиба Фостер, маленькая Фанни Холл, малыш Джимми Крейн проживут немного дольше, слабея и слабея, жизнь будет медленно покидать их, пока они тоже не станут бледными неподвижными трупами в больничных постелях.

А болезнь будет продолжать распространяться. Завтра уттром в больнице будет больше ее жертв, послезавтра утром еще больше, и на следующий день, и на следующий… Со временем, конечно, найдут способ ее остановить, но сколько человек погибнут до этого? Сколько?

Мои мрачные мысли прервал звук от порога: я забыл закрыть дверь.

* * *

Звук неожиданный и слабый. Сухой лист, упавший с дерева, подумал я, но он послышался снова и как будто ближе. И снова. Пит-пит-пит. По полу ко мне. Как крошечные спотыкающиеся шаги, медленные и усталые на деревянном полу. Пит-пит-пит. Как шаги маленького человека, смертельно уставшего.

Я улыбнулся, подумав, что это восприятие навеяно странными опасениями Эдит накануне вечером. Если здесь действительно что-то есть, если я не вообразил себе эти звуки пит-пит-пит, вероятно, раненая птица слепо прискакала сюда.

Мысль позабавила меня: раненая птица приходит в изолятор, чтобы вылечиться. Что ж, подумал я, если эта птица такая умная, о ней следует позаботиться. Но я не видел ее в темноте. Я включил настольную лампу Эдит. Желтый свет заполнил комнату.

На полу ничего нет. Ничего. Совсем. Пит-пит… Эти звуки исходят из пустого места. В комнате никого нет, кроме меня. Я один. Звуки послышались снова и смолкли.

Холодок пробежал у меня по спине. Я не один! Комната пуста; кроме меня, никого нет, но я знал, что я не один.

– Корт! Кортни Стоун!

Голос, тонкий, резкий, доносился с того места, откуда в последний раз слышалось это пит, из абсолютно пустого места, на которое я смотрел.

– Корт! Вы меня соышите? Скажите, что вы меня слышите. Скажите что-нибудь, если слышите.

– Я… я вас слышу.

Мой собственный голос прозвучал хрипом.

– Слава богу! Корт! Это Хью! Хью Ламберт!

– Хью, – прошептал я. – Вы не… не мертвы? – спросил я в пустоту, откуда доносился этот слабый высокий голос; голос обращался ко мне. Ко мне, Кортни Стоуну, у которого само слово «призрак» всегда вызывало гомерический смех.

– Я не мертв, Корт. Только изменился. Вы не можете меня видеть. но, слава богу, можете слышать. Нет времени на объяснения. Они идут. Они идут из озера и…

– Кто идет?

– …

Я либо не расслышал слово, либо не понял его. Но следующее понял:

– Маленькие люди! Я должен вам сказать кое-что, прежде чем