Чужая кровь - Оксана Олеговна Заугольная

не на неё. Впрочем, на Лотту это не произвело ровным счетом никакого впечатления.

— Это еще глупее, — припечатала она. — Родственники обычно самые опасные. Ведь они знают так много, верно?

И она перевела наконец взгляд на Радославу. Глаза её были изумительного фиалкового оттенка, такие красивые, как у дорогой куклы. Тем неожиданнее оказался тяжелый цепкий взгляд, совсем не вязавшийся с нежным почти кукольным личиком Лотты. Впрочем, она уже через мгновение улыбнулась.

— Радослава, наконец мы познакомимся, — она протянула руку и приобняла Радку за плечи. — Тебе немедленно нужно отдохнуть. В твоем положении не стоит подвергаться всем подряд заклинаниям!

— В положении? — недоуменно переспросила Ева. — Каком положении? Мама!

Но Лотта уже увлекла Радку за собой, снова закутывая в заклинание, только в этот раз оно было еще мягче и нежнее. Радка почувствовала, как приятно заныло тело, словно напоминая о перенесенной усталости.

— Мама! — словно сквозь подушку Радка услышала приглушенный голос Евы. — Ты ответишь?

— Позже, дорогая моя, сначала я должна рассказать нашей Радославе сказку и послушать её, — отозвалась Лотта. Радка хотела запротестовать, но сил не было совсем, глаза её закрывались.

— Не вздумай рассказывать обо мне! — Радка хотела хоть одним глазочком глянуть, показалось ей или Ева и впрямь топнула ножкой как избалованная девочка. Но она не могла, сон окутал её и она очнулась совсем в другом месте.

Кажется, это был дом Мейнгрима.

«Ваш с ним дом, — подсказал смутно знакомый низкий голос из-за спины. — Теперь ваш».

Но как Радка не вертела головой, она никого не увидела. И только когда она снова повернулась к дому, то поняла, что всё это время на дорожке стояла Лотта, а рядом с ней Мейнгрим. Нет, не он. Похож, но совсем не он! Чуть коренастее, с другим подбородком, обрамленным короткой бородкой, и сильнее поседевшими волосами ниже плеч.

— Может, используешь свою магию? — неуверенно спросил незнакомец. — Ева и так кроха, но Грим… с ним могут быть проблемы. Он помнит мать.

— Он и должен помнить Мериссу, — не согласилась Лотта, без волнения разглядывая дом. — Она его мать. Я постараюсь быть не хуже.

Радка ахнула, когда увидела маленького мальчика с синими глазами и черными кудряшками, и инстинктивно коснулась живота, хоть и обещала так больше не делать. Неужели у неё будет такой же сын?

Уже тогда хмурый худощавый Грим сердито дул губы и смотрел исподлобья на мачеху. Радку закрутил круговорот дней. Вот Лотта перешивает красивое блестящее платье для малышки Евы и зовет её «принцессой», девочка хохочет и ласково обнимает её за шею. Вот она сидит у постели болеющей Евы, а темная невысокая тень из угла бросает жестокое: «А мама бы сразу вылечила». Радка вспомнила, что Мерисса была из багряных, но как ей хотелось отшлепать этого вредного маленького Грима!

Ева растет, растет и Мейнгрим. И если мальчик меняется не сильно, то Ева из хорошенькой девочки превращается в красавицу. Только по-прежнему её Лотта зовет принцессой, а она Лотту — мамой.

Радку перенесло в жаркий летний день. Несмотря на это, Лотта и Грим совсем белые и их обоих трясло словно от холода. Радка не сразу заметила, что они стоят у закрытой двери.

Время словно застыло, и Радослава против воли начала тревожиться снова. Наконец, из-за двери показался Скарбимеж. Ох нет, похожий на него мужчина. Вот и нос другой формы, и скулы выше. Как она только могла спутать его с мужем Янки!

— Жить будет, а как именно, решать придется всем вместе, — каким-то шелестящим едва слышным голосом произнес не-Скарбимеж.

И Радка увидела, как дрожат губы у её будущего мужа, вот-вот расплачется! Только Лотта заплакала раньше. Прижала Грима к себе, спрятала его голову на своей груди, словно так не будет видно слез, не слышно рыданий.

— Слезы облегчения и не слезы вовсе, — бормотала Лотта, гладя пасынка по голове. Запоздало Радка поняла, что это тот самый случай, когда Ева едва не погибла. Она видела и бывшую соперницу — почти прозрачную, крепко спящую, а в коротко постриженных волосах выделялся багровый нарыв, в котором торчало что-то блестящее. И Лотта, всё время неотступно сидящая рядом Лотта.

И тем удивительнее было видеть дальше повзрослевшую Еву, с аккуратной вычурной прической, искусно скрывающей артефакт в черепе, которая как обычная сельская девчонка скандалила с Лоттой.

«Ты нам не мать, — услышала Рада приглушенно, словно она подслушивала из другой комнаты, а не стояла рядом. — И ты зря внушила мне любовь к себе, я тебя не люблю!»

«Грим не прав, — лицо у Лотты дрогнуло, но говорила она спокойно. — Я не использую на вас магию. Твои чувства только твои, Ева».

«Ну и отлично, — похоже, та разозлилась. — Потому что ты мне совсем не нравишься!»

Она хлопнула дверью с такой силой, что дверь заискрилась и покрылась копотью.

Следующим Радка увидела своего супруга. Уже не мальчишку, а парня возраста Венека. С короткой стрижкой. Похоже, постригся он еще тогда, вынужденный смотреть на обстриженную макушку сестры. Но если та давно щеголяли красивыми прическами, он остался верен своему выбору.

В этот раз Радка стояла совсем близко, но слышала и видела еще хуже. Лицо Грима словно расплывалось, как и лицо Лотты.

— Ты можешь сделать так, чтобы она забыла о Берхте? — нарочито грубо спросил Грим. В голосе сквозила усталость и злость, словно этот вопрос ему уже давно наскучил, а нужный ответ никак не находился. — Ей не выносить близнецов, не с её… сама знаешь.

— Я не буду лезть в голову твоей сестры, — ровно ответила Лотта. — Как и в твою.

— Какой тогда в тебе смысл, — сплюнул Грим. Нет, Радка ошиблась, это была Ева. Брат с сестрой не настолько похожи, но она как-то перепутала. Так странно.

— Какой смысл в твоем даре, если ты не можешь мне помочь! — с жаром продолжила Ева. — Мне надо забыть его. Я нашла себе подходящую пару. А Берхт… Мне не выносить двоих даже с помощью маминых родичей. Ты же знаешь!

Лотта по-птичьи склонила голову на бок и молчала.

— Бесполезная, — прошипела Ева, выходя из себя. — Убирайся из отцовского дома в свой жалкий городишко!

Она помолчала и добавила совсем еле слышно:

— Почему ты не родила нам брата или сестру с тем же даром?

—