Записки санитара морга - Артемий Ульянов

– Да уж, надеюсь, – согласился я, сперва поздоровавшись.

После пришла лаборантка Юля, а вслед за ней и дежурный врач Светка Петрова.

– Ну, Тёмыч, что у нас сегодня? – озабоченно спросила она, видно, гадая, удастся ли ей сбежать сегодня домой пораньше, ухватив большую часть беззаботной субботы.

– Четверо, Света, – ответил я. – Один из клиники, трое городских.

– Хоть не семь, как на прошлом моем дежурстве было, – подбодрила она. – Сделаем быстро? – задала Петрова свой коронный риторический вопрос.

– Сегодня выдач немного. Если с Плохишом в секцию попадем – быстро сделаем, – заверил я ее.

– Вот и здорово. Тащи мне истории болезни пока, – деловито распорядилась Петрова, отправляясь в свой кабинет.

Не успел я отнести патанатому документы, как пришел Бумажкин.

– Привезли? – первым делом поинтересовался Вовка.

– Да, четверо только на вскрытие, – ответил я, сразу не поняв, о чем он.

– Хрен с ними, со вскрытиями! Ящик привезли? – доходчиво пояснил Вовка.

– А, да, конечно. В кладовке.

– Понял, – оживился он. Спустя минуту он уже стоял рядом с бесценным грузом, открыв его и внимательно осматривая.

– Ладно, скоро и самого виновника привезут. Отдам, вещи приму – и домой. Управитесь вдвоем-то?

– Да куда ж мы денемся, – кивнул я.

Как только начал готовить зону выдачи к работе, появился Борька. И появился очень вовремя. Ведь не успел он переодеться, как городские бригады перевозки стали прибывать к нам одна за другой. Плохиш метался между ними, принимая груз и документы, совсем не участвуя в выдачах.

И началось. Городской телефон отделения разрывался, сменяя в трубке голоса родственников, которые задавали одни и те же вопросы о предстоящих похоронах. Мы все трое заученно отвечали на них, прижав телефон к уху плечом и не прекращая хоронить тех, кто был в очереди. А Петрова уже настойчиво требовала приступать к вскрытиям. Света очень хотела, чтобы ее рабочая суббота скорее стала полноценным выходным. И ее можно было понять.

– Там у Гаюнова в мочевом пузыре камень большой. Три с половиной на полтора сантиметра, так в карте написано, – заглянув в секционную, предупредила меня Света, когда я впрягся в заботы «мясного цеха». – Так что аккуратнее с мочевым…

Кивнув, принялся за работу. Налегая на нож выверенными движениями, я резал и шил людскую плоть, выкладывая перед врачом предмет исследования. И сам не заметил, как добрался до Гаюнова, который был последним, кого я вскрою в рамках Большой недели.

– Так, а вот, значит, и он, – протянула Петрова, когда органокомплекс оказался в ногах у покойника. – Что ж, посмотрим, что там за камень.

И действительно, когда она закончила, на столе, на огрызке тряпки, лежал крупный камень, идеально правильной овальной формы, отливающий всеми оттенками синего и фиолетового.

– Ух ты! Никогда такого не видел, – оторвался я от работы, рассматривая дивную находку, сделанную патанатомом внутри Гаюнова.

– Да, редкость, – согласилась Петрова. – Будет у нас в музее храниться.

– Музей – как раз самое для него место. Пока в шкаф положу, – бережно взял я камень, пристроив его на полку рядом с биопсийными банками.

Быстро разобравшись в смерти Гаюнова, причиной которой был вовсе не камень, Светка облегченно вздохнула, сказав «все наконец-то», и отправилась писать заключения. Я же остался зашивать страдальца и его соседа по фамилии Быков, лежащего на другом столе. Как только взялся за иголку с ниткой, приготовясь портняжничать, услышал в дальнем конце отделения сначала громкие голоса. Один из них принадлежал Плохотнюку, другой был незнакомым. И между ними явно зрел конфликт. Не прошло и пары секунд, как неразборчивая перебранка окрепла, перейдя в крик.

– Куда?! Стойте немедленно! – заорал Борька. – Куда, вы что?

– Нет, я должен! Должен видеть его, должен! – стонал кто-то в голос.

– Стойте, нельзя туда! – беспомощно продолжал Борька.

– Отпустите, не трогайте! – истерично взвизгнул незнакомец. – Где мой отец, я спрашиваю? Где, отвечайте!

– Быков, стоять, я милицию вызову! – пытался спасти ситуацию Плохиш.

«Так это Быков!» – разом понял я. Сын того самого Быкова, что лежит на одном из столов секционной, зияя пустым каркасом, а в ногах у него – потроха.

Я замер не больше чем на секунду. Но этого мне хватило, чтобы стремительно подумать множество мыслей, завязанных в тугой клубок. Я будто разом охватил их сознанием, не распутывая и не разделяя.

Но была среди них главная, оставшаяся в моей голове спустя долгие годы.

«Это похоже на версию вчерашней истории с Пименовым. Чисто теоретически такое совпадение возможно. А если честно – это продолжение диалога, который кто-то затеял со мной в понедельник вечером. Совпадения – это для любителей лотереи. Здесь ему не место».

Сбросив мгновенное замешательство, я решил, что надо закрыть секционную. Да не оценил скорости, с которой Быков-младший рвался вперед. Зачем-то стал снимать окровавленный пластиковый фартук, замешкался… И когда подходил к открытой двери, прямо на пороге «мясного цеха» столкнулся с ним…

Застыв, он смотрел сквозь меня в секцию. Глаза его, с расширенными зрачками, незаметно округлились, а остальная мимика сползла вниз, вытянув лицо в гримасе ужаса и горя, что были в равных правах.

И тогда я решительно пошел на него, выталкивая в коридор, ведь ничего другого не оставалось.

– А-а-а-а-а!!! – выкрикнул он, побелел и осыпался на руки подоспевшему сзади Плохотнюку. Подхватив его, вдвоем поволокли в зону для родственников, в кабинет к агентам, где был нашатырь, капли и прочие снадобья.

Затащив приходящего в себя Быкова в кабинет, я обеспечил ему успокоительных медикаментов в такой дозировке, что хватило бы на толпу убитых горем родственников.

– Давай побольше, побольше, – испуганно приговаривал Плохиш, глядя на срывающиеся в стакан капли. – Чтоб наверняка…

Быков с трудом справился с пахучим зельем, которое я влил ему в рот, жадно запив его несколькими глотками воды… Подействовало почти сразу. И наверняка, как и хотел того Плохотнюк. Спустя минуту пациент сидел, понуро уставившись в точку и неслышно шевеля губами.

– Так, Боря, узнай у агентов телефоны других Быковых. Пускай едут заказ оформлять и этого забирать. Как же ты его упустил-то, Боренька?! – укоризненно съязвил я.

– Да он в отделение трезвонил, я открыл, а он – как ломанется! Схватил его, он визжать давай… – ошарашенно оправдывался Боря, впервые столкнувшийся с такой формой похоронного аффекта.

– Ковбой из тебя никудышный, Плохиш, – сказал я, представив его на родео, чему способствовала подходящая фамилия несчастного Быкова.

– Обошлось, слава богу, – виновато промямлил Плохотнюк, опустив глаза на буйного родственника, размазанного ровным слоем по кушетке.

– Кажись, мы ему до хрена дали, как ты просил… Звони родне и за ним присматривай. Если что, сразу ко мне.

– А Вовка где? – спросил Борька.

– Вовка с родственниками, его не трогай. Потом расскажем.

– Ладно, давай, – вздохнул Плохотнюк.

Возвращаясь в секционную, с облегчением перевел дух. Коллеги рассказывали о таких случаях, когда обезумевшие родственники вынимали покойников из гробов, рвались в секционные и к печам крематория. Но лично я за все время работы видел такое лишь пару раз. Вчера и сегодня. И был в этом какой-то определенный смысл. «Давай так подумаем», – вел я с собой мысленную беседу, вдевая грубую бечевку в ушко кривой острой иглы. «Представим, что происшествие с Быковым было кем-то намеренно создано. И это аксиома. Тогда вот наш главный вопрос. Что этим хотел сказать тот самый кто-то? Если помнить про Пименова, конечно… Может, это пример? Для сравнения. Вот у Быкова, мол, нервы. Пустите-пустите поорал, добежал, увидел – и с копыт. Капелек выпил, потух. А с Пименовым все совсем не так было. Главное – он с отцом поговорить хотел, и немедленно. И даже что-то выкрикивать пытался. Вот тебе наглядная наука, санитар Антонов». Подготовив две иглы, я взял шмоток вафельного полотенца, которым я зажму тонкую, скользкую и очень острую иглу. «А если этот пример толковать ровно наоборот, что получится?» – спрашивал я себя, проворно втыкая штопающее жало в края секционного разреза Гаюнова. «Получится что-то вроде «вот что было бы, если б ты Пименову отца показал. Не стал бы он с ним разговаривать. Заорал бы «а-а-а-!!!» и в обморок бы грохнулся. В обморок – это в лучшем случае. А мог бы и в агрессивный аффект впасть. Быкова-то Плохиш не удержал, а он ведь парень крепкий. Осталось понять, какой пример нам ближе… А как понять, какой верный?» Это был вопрос другого порядка, на который могут уйти годы. Признавшись себе в этом, я продолжил порхать иглой над залитыми кровью пустыми телами, словно усердный портной, починяющий рваный наряд.

Работа монотонная, однообразная, почти механическая. Так что можно чуток отвлечься. Пока санитар Антонов будет зашивать останки Гаюнова и Быкова да мыть секционную, я расскажу тебе, мой дорогой читатель, о тех днях, которые лихо прошлись по мне меньше года назад, подарив мне внушительную коллекцию картинок про человеческие похороны, страшных и смешных одновременно. Среди них были такие, которым вся эта чехарда с Быковым и в подметки не годится.