За державу обидно - Александр Лебедь

Честно говоря, я слегка опешил. Я только что обошел всю площадь. Она была полна разными, всякими, но живыми людьми, которые в подавляющей массе своей вели себя пристойно. Солдат моих, сидевших на броне, вовсю угощали фруктами. Произошел, правда, мелкий инцидент: выскочивший из толпы шизофреник ударом кулака разбил губу прапорщику, но толпа сама же стукнула шизофреника по голове и сама унесла, принеся самые искренние извинения.

Прапорщик, который был в два раза больше шизофреника и раз в десять сильнее, сначала онемел от такой дерзости, а потом, осознав комедийность ситуации, громко расхохотался, за ним рассмеялись солдаты, а потом и люди. Это разрядило обстановку. Какая же на таком фоне может быть, к чертовой матери, атака?..

Я попытался объяснить ситуацию моему визави. Ничего из этого не вышло. Он зашелся в истерическом визге: «Полковник! Повторяю! Немедленно атакуйте!» Я на тот период был еще молодой полковник и командир дивизии тоже молодой. Я считаю себя человеком вежливым, по крайней мере настолько вежливым, чтобы не посылать незнакомых генералов на три известные буквы. Но тут меня заело. Этот истерический осел, распоряжающийся неизвестно от чьего имени, меня достал. Выполни я бездумно его команду — мог бы спровоцировать колоссальное кровопролитие, ибо атаковать в той ситуации, поскольку толпа стояла стеной, можно было только одним способом: всех под броню, автоматы в бойницы, пулеметы к бою и идти по трупам. Если такое количество людей собралось в одном месте, значит, у них на то была о-о-очень веская причина. И это были МИРНЫЕ люди. Я очень коротко, и, как мне показалось, емко высказал все, что я думал о его умственных способностях, и… положил трубку.

Сразу скажу, что все осталось без каких-либо последствий. Никогда больше не видел и не слышал этого генерала. Но его голос до сих пор звучит у меня в ушах — голос недоумка-фанатика, голос морального урода, способного бросить на непонятно какой алтарь и непонятно во имя чего сотни, если не тысячи, человеческих жизней. И чьими руками это делать? Руками армии, первейший, священный долг которой состоит в защите своего народа от внешнего врага. А кто он, этот свой народ, по национальности — какое это имеет значение!..

Я вернулся к колонне. Там уже находился генерал-лейтенант Костылев. Генерал Костылев — человек многомудрый, многоопытный. Он сразу нашел нормальный выход из положения, заставил заниматься всех привычным делом обслуживать технику, приводить в порядок обмундирование, оружие. Организовал дополнительное патрулирование. Я доложил ему содержание разговора. Генерал Костылев был немногословен:

— Как фамилия этого дурака?

— Не разобрал!

— Не врешь?

— Нет, точно не разобрал.

— Что ты ему сказал?

— Дал ему уклончивый ответ — послал его подальше.

— Молодец! Никаких атак не предпринимать! Слышишь, Саня, никаких атак! Ждать меня, я скоро вернусь.

Генерал Костылев уехал. Прошел час, прошло два. Количество людей вокруг колонны все возрастало. Люди совали солдатам фрукты, овощи, пытались вручить деньги и всеми другими способами демонстрировали свое дружелюбие. От денег солдаты отказывались, фрукты со словами благодарности принимали. Все заверяли, что никакой стрельбы не будет, нет для этого основания. Вокруг меня функционировал постоянно действующий дискуссионный клуб. Мне с жаром пытались доказать, какие скверные люди армяне, приводились многочисленные исторические примеры того, как они нагло захватили исконные азербайджанские земли — Карабах. Рассказывались разные случаи, призванные подчеркнуть коварство, подлость, непорядочность армян. В ответ я пытался им доказать, что не знаю ни одной нации, состоящей из сплошных подлецов, что нельзя рассматривать в качестве врагов всех армян без исключения. Что каждой нации дано право иметь своих гениев и злодеев, умниц и дураков, трезвенников и пьяниц. На меня смотрели снисходительно. Постоянно дуплетом задавался один вопрос с последующей констатацией факта: «Вы в Азербайджане раньше бывали?»

— Нет, не бывал, — повторял я.

— Ну, тогда вы не знаете просто, что за люди армяне. Поживете узнаете.

И новый поток случаев, фактов, параллелей обрушивался на меня.

Наконец прибыл злой и взъерошенный генерал Костылев.

— Разворачивай колонну, отводи на территорию дорожной бригады. Черт знает, что такое!

Валентин Николаевич в целом был человек душевный, много на своем веку повидавший, и разговаривать с ним мне по крайней мере было легко. Но здесь он был настолько зол, что я благоразумно не стал спрашивать, где он был и с кем он разговаривал.

Мы весьма любезно раскланялись с толпой, пожелали друг другу успехов, доброго здоровья и долгих лет жизни, колонна аккуратно развернулась и ушла в городок бригады.

Сразу по прибытии в бригаду я был вызван на совещание к коменданту особого района города Баку генерал-полковнику Тягунову. Было Тягунову на тот период 68 лет, война за плечами, и не она одна. Высокий, очень худой, похожий на Дон Кихота, я бы даже сказал, на классического Дон Кихота: длинная, нескладная фигура, с высоким голосом, в который уже примешивалось старческое дребезжание. Он был мудр, дальновиден и добр. Совещание он начал с того, что со всеми детально познакомился. Зачитал приказ о назначении его комендантом особого района, о назначении ряда других генералов и офицеров комендантами отдельных районов Баку (согласно этому приказу я стал комендантом Насиминского района с населением в 240 тысяч человек). Предложил приступить к исполнению служебных обязанностей. В заключение генерал Тягунов сказал примерно следующее: «Товарищи генералы и офицеры! Мы с вами приступаем к делу совершенно новому. Правовой базы под ним нет. Именно поэтому я не могу предложить вам написанных прав, написанных обязанностей. Поэтому прошу вас действовать вдумчиво, неторопливо, взвешивать каждый шаг. Прошу вас помнить о том, что мы на своей земле. Это наши люди. Возникла между ними конфликтная ситуация, они разберутся. Наша задача — не допустить кровопролития. Нужно ввести ситуацию в русло политических переговоров, не армейское это дело — поганить знамена свои и честь войной против своего народа. Помните об этом. С Богом!»

Когда все вышли, он оставил меня:

— Лебедь, у тебя, наверное, самый сложный участок. В нем два района компактного проживания армян: Арменикенд и Армянский хутор. Идут постоянные провокации, стычки, схватки. Кроме того, Насиминский район непосредственно примыкает к району 26 Бакинских комиссаров, а там, ты знаешь, площадь Ленина. Ты, сынок, постарайся сделать так, чтоб люди жили. У них это временное, у них это пройдет. Они потом, когда опамятуются, тебе спасибо скажут. Помрачение умов это. Пройдет это, не может не пройти.

— Никогда не встречался ранее с генералом Тягуновым, но говорил он так, как будто давно меня знал, и в голосе его была страстная вера в свою правоту. Я поехал осваивать территорию. Густонаселенный район города, 27 предприятий, Два компактных района проживания армян, разливанное море социальных проблем.

Комендатуру, по согласованию с первым секретарем Насиминского райкома партии А. Ф. Джалиловым, определили на 4-м этаже здания райкома.

Я в Арменикенд и в Армянский хутор втянул по парашютно-десантному батальону, организовал службу, определил места комендантских постов, создал тройной резерв. В первом эшелоне, условно говоря, 10 оперативных групп по 8-10 человек на ГАЗ-66, во втором — незадействованный полк. Определил зоны ответственности полкам. Провел еще массу мероприятий, но очень быстро выяснилось, что гладко было на бумаге, но забыли про овраги, а по ним ходить.

Оказалось, что советский народ не приучен к особым положениям и комендантскому часу и плевать хотел на комендантские посты, у которых, кроме автоматов и кулаков, ничего за душой не было. На них демонстративно никто не реагировал. Нарушение требований комендантского часа носило массовый характер. На третий день произошел инцидент, который вынудил принимать радикальные меры. Комендантский патруль попытался остановить «Жигули», в которых (как позже выяснилось) находились, строго в соответствии с основными положениями и принципами интернационализма, две пары друзей — азербайджанец и азербайджанка, армянин и армянка. За рулем был азербайджанец. Солдат поднял автомат, пытаясь остановить машину. Подвыпивший водитель направил машину на солдата. Солдат был хорошо подготовлен и «рыбкой» улетел в сторону. Вторым, на удалении 10–12 метров, оказался лейтенант и начальник патруля. К сожалению, фамилию не помню, но офицер был очень добросовестный и старательный. Окончил гражданский институт связи и приложил массу усилий, чтобы попасть в воздушно-десантные войска. Машина мчалась на него. Лейтенант молниеносно увернулся, передернул затворную раму и дал вслед удаляющейся машине очередь из семи патронов. «Жигуленок» вильнул и врезался в столб. Скрежет искореженного металла, и машина заглохла. Из салона солдаты извлекли пассажиров в изрядном подпитии, страшно перепуганных, но живых и здоровых. Это удивительно, так как «Жигули» — машина небольшая, полный салон людей, четыре пули из семи попали в цель, две навылет. Наличие шести дырок в машине и отсутствие даже малейшей царапины на ее пассажирах можно объяснить только одним — везет дуракам и пьяницам. Лейтенант тут же словил кличку «снайпер». Думаю, что и по сей день с ней ходит.