Зори над городом - Александр Кононов

— Ты уже получил оружие? — с радостным удивлением спросил знакомый голос.

Барятин в волнении не разобрал, его ли это окликнули, — так торопился к выходу.

Уже выйдя на Шестую линию, он услышал откуда-то сверху отрывистые, сухие выстрелы, что-то резко щелкнуло рядом с ним на покрытой снегом мостовой — раз, другой…

Растерянно оглянувшись, он встретился глазами с широколицым матросом, стоявшим в нише раскрытых ворот с карабином, надетым через плечо дулом вниз; скаля не то весело, не то свирепо белые зубы, матрос махал ему бескозыркой.

Барятин нерешительно пошел к воротам и вдруг услышал женский вопль:

— О господи, да скорей же! Убьют!

Подойдя ближе, он увидел, что за матросом стоит в воротах целая толпа. Тут были рабочие, солдаты, женщины…

Одна из них, должно быть, и крикнула: «Убьют!»

— Ты такой отчаянный или просто не разобрался, что к чему? — спросил Барятина матрос. — Это ж по тебе, по твоей повязке садили с колокольни…

— Никак не пристреляются, — проговорил бородатый солдат-ратник, снял с всклокоченной головы папаху, почесал за ухом, снова надел: — Сверху трудно…

— Снизу легче? — засмеялся матрос.

— А снизу ты и вовсе его не зацепишь. Он в укрытии.

— «В укрытии»! Что ж, так мы тут и будем хорониться? Или как, по-твоему: должны мы спустить фараонов с неба на землю?

— В обход надо. (Барятин оглянулся на голос — говорил стоявший в углублении ворот пожилой рабочий.) В обход, с Малого проспекта…

— Веди! — сразу же решил матрос.

Он первый высунулся на улицу из ворот, и тут же о фундамент дома цокнула пуля.

— Не так просто, — сказал рабочий. — Придется по одному перебежать на другую сторону, а уж оттуда — податься на Малый проспект.

Наступило молчание.

Кто-то прошептал, вздохнув:

— Ох, лютуют над народом!

— А ну, кто за мной? — закричал матрос и, сорвав с плеча карабин, бегом кинулся на мостовую.

За ним выбежал пожилой рабочий, следом за рабочим — Барятин и солдат-ратник.

На колокольне, что стояла между Малым и Средним проспектами (церковная паперть выходила на Восьмую линию), словно провели железной палкой по частоколу.

— Из пулемета садят, драконы! — пробормотал матрос, перебежав на другой тротуар, снял бескозырку и вытер рукой потный лоб.

— Жарко стало? — с насмешливым участием спросил пожилой рабочий, добежавший секундой позже.

— Жарко! Ну, друг, показывай, где тут твой обход, я нездешний.

— Надо будет так: до Малого проберемся без помех — если будем держаться ближе к стенам, тут пуля нас не достанет, — по Малому проспекту тоже. А с Восьмой линии надо пробиваться в открытую, с боем. Правильно? — неожиданно обратился рабочий к Барятину.

— Правильно, — просипел Борис, от волнения судорожно поводя шеей.

— А ты как считаешь? — Матрос поглядел на ратника. — Ты из Павловского полка, что ли?

— Ага! — Солдат озабоченно глядел на верхушку колокольни. — Нелегкое, братцы, дело будет снять их оттуда.

— Там видно будет, — хмуро отозвался рабочий. — Мы на легкие дела подряда не брали. Цепочкой шагайте, потесней к стене!

С минуту шли молча, прижимаясь то к стенам, то к оградам, которые, на счастье, были здесь высокие, каменные.

На углу Малого к ним присоединились еще несколько солдат. Двое из них были без винтовок.

— Вы что, папахами воевать собрались? — насмешливо кивнул им матрос на ходу.

— Видишь, какое дело, — ответил солдат помоложе; вид у него был на редкость смирный: — Не догадались мы давеча…

— Не догадались? Побоялись, скажи лучше. В казармах винтовок хватает.

— А теперь одна у нас надея — добыть оружие с бою.

— Ишь ты! Да ты, земляк, я вижу, не так уж робок?

Рабочий сделал знак рукой:

— Подходим к углу Малого. С угла по Восьмой линии еще с десяток шагов можно пройти незаметно, а там — по команде — бегом.

— Проверить оружие! — сказал матрос, снял снова бескозырку и вытер лоб.

Барятин повернул затвор винтовки и похолодел: хотя он в своей жизни, кроме охотничьих ружей, никаких огнестрельных предметов в руках не держал, нетрудно ему было догадаться, что винтовка его не заряжена.

Сказать? А разве этим поможешь?

Крадучись, полусогнувшись, подошли к церковным воротам.

— Раньше времени не стрелять! — хрипло проговорил матрос и первым кинулся во двор.

Барятин увидел голубей; зашумев крыльями, они поднялись с колокольни, со второго ее яруса, и, описывая широкие круги, стали подниматься к небу. «Глупые птицы, тут же стрелять будут».

Он бежал, стараясь не отстать от матроса.

На первую площадку колокольни ворвались без выстрела. На площадке со свету казалось совсем темно; пахло сыростью, известкой, птичьим пометом.

Слышно было, как тяжело дышит матрос.

Когда глаза немного привыкли к полумраку, обозначились впереди выщербленные ступени; у стен лежал косыми грядами снег, занесенный ветром. Перил не было.

— Теперь, товарищи, поаккуратней, — вполголоса сказал рабочий. — Тут и упасть недолго.

Шершавые стены были покрыты инеем. Подниматься пришлось медленно, шаг за шагом. Лестница повернула в сторону. Наверху блеснул просвет, и матрос, закричав: «Сдавайся, фараоны!» — выстрелил из карабина и цепко побежал по ступеням на вторую площадку.

Здесь было светло и пусто. Кое-где из-под осыпавшейся штукатурки краснел кирпич.

— Эй! Клади оружие, шкуры!

Матрос снова выстрелил.

На повороте к третьей площадке нападавших неожиданно встретили протянутые руки в вязаных теплых варежках.

— Оружие! — неистово заорал матрос.

На свет вышел приземистый городовой в толстой шинели, в башлыке, в валенках с калошами; трясущимися руками он отстегивал кобуру револьвера. Рыхлое его лицо было испуганное, злое.

— А ну, не балуй! — со зловещим спокойствием проговорил рабочий и наставил дуло винтовки к самым глазам городового. — По-русски сказано: сдавай оружие!

Сзади, за городовым, показались еще две головы в круглых шапках с бляхами-гербами, послышался лязг металла — полицейские, торопясь и толкая друг друга, выкатили на площадку пулемет системы «максим».

— Ну, вот это другой разговор. Теперь — без дурости, лапки кверху — на двор!

— Повыше еще надо поглядеть, — пробормотал молодой солдат — тот, что был без оружия, — торопливо стал карабкаться по последним ступенькам наверх, где под шатром крыши висели колокола.

— Ты только не вздумай звонить там! — возбужденно захохотал матрос.

Через несколько секунд сверху раздался глухой голос солдата:

— Тут ничего больше нет.

Рабочий поправил на плече винтовку:

— Ну что ж… Поведем теперь арестованных по назначению.

— Куда это? — не понял матрос.

— К Тулочкину, куда же еще? — ответил рабочий таким тоном, будто это само собой разумеется. — А вы с нами? — спросил он Барятина.

— Конечно, конечно! Впрочем… Мне, собственно, надо быть на углу Среднего и Шестой линии. Там мой пост.

— Ваш пост? А что же вы бросили его? Попадет вам от Тулочкина. — Рабочий хмуро усмехнулся.

— Да ведь стрелять начали… — неуверенно начал Барятин.

— Ну что ж — стрелять… Мы и без вас управились бы.

Рабочий, не глядя больше на него, стал рядом с матросом позади арестованных и скомандовал:

— Вперед, живо!

С чувством легкой обиды Барятин повернул к Шестой линии.

Когда он уже подходил к углу Среднего, из полуподвала на тротуар выбежала женщина в шляпке, крича исступленно:

— Позор! Позор! Позор!

Ее сразу же окружили прохожие.

Женщина высоко подняла длинную, в виде конуса, бутылку (в таких обычно продавали «Несравненную рябиновую» Шустова) и швырнула ее на тротуар. Осколки стекла звонко брызнули в разные стороны, бурая жидкость разлилась пятнами на снегу.

— Позор!

Барятин узнал курсистку Репникову, с которой он когда-то стоял в очереди за театральными билетами. Шляпка у ней сбилась на сторону, вдоль румяной щеки висела прядь стриженых волос.

Тут же переминался с ноги на ногу и сконфуженно ухмылялся огромный солдат.

— Что тут происходит? — повелительным тоном спросил Барятин.

Ведь это было совсем близко от поста, который ему доверили…

— Позор! — снова воскликнула Репникова. — Этот субъект забрался в винный погреб!

— Да погодите вы, барышня, я вам уже докладал: он отворенный был… Ну, мы и зашли. Теперь, сказывают, все народное.

— Позор! Он хотел вызвать пьяный погром!

— Позвольте-ка, — отстраняя с дороги одной рукой солдата, а другой — Репникову, сказал Барятин таким тоном, что все собравшиеся сразу поверили: именно этому студенту с красной повязкой на рукаве и дано право распоряжаться здесь. — Кто открыл винный склад?