Putin. His Life and Times - Филип Шорт

это было одним из аспектов его навязчивого самоконтроля. Он почти никогда не повышал голос, как бы ни был зол. Но, как и его хронические опоздания, это был способ поставить собеседника в психологически невыгодное положение.

Это не были приемы, которым Путин научился в КГБ. Заставлять просителей ждать - старая российская бюрократическая тактика, позволяющая утвердить свое превосходство. Путин заставлял людей ждать, если только не было настоятельной необходимости быть пунктуальным, потому что мог. Опоздание не приносило никакой пользы и требовало усилий, которые он мог бы потратить в другом месте.

Стьернлоф считает, что симпатии Путина лежат на стороне Германии, "в той мере, в какой их можно выявить". Но при этом он добавил: "Мне кажется, он слишком расчетлив, чтобы быть чьим-то другом... Он - оператор и манипулятор, который холодно и трезво оценивает свои возможности, предвидит свои и чужие действия задолго до того, как сделает первый шахматный ход. Он не спонтанен и менее всего глуп. Я воспринимаю его как хитрого и, если нужно, жесткого оператора".

Джек Госнелл, американский коллега Стьернлофа, также недолюбливал Путина. Он был «холодной рыбой. Прусский. Без чувства юмора». Американский посол Том Пикеринг был с ним согласен. 'Он был абсолютно закрыт', - вспоминал Пикеринг. Все, что он собирался сказать, было основано на значительном элементе недоверия.

Франц Зедельмайер, молодой немецкий бизнесмен из Мюнхена, оставил после первой встречи столь же неблагоприятное впечатление. Путин был "похож на всех типичных немецких бюрократов, которых я когда-либо встречал", - писал он, - "смесь подразумеваемой власти с самодовольным высокомерием".

Но Седельмайер, экспансивный, общительный человек, на десять лет младше Путина, приехавший в Россию продавать антитеррористическое оборудование и программы обучения для милиции, был тем редким иностранцем, которому удалось пробиться за непреклонный фасад, и в течение нескольких последующих лет между ним и Путиным сложились необычайно теплые отношения. Путина восхищало новейшее оборудование, которое привозил Седельмайер. Он заезжал к Седельмайеру на виллу на Каменном острове, где располагались особняки городской элиты, они пили баварское пиво и ели немецкие сосиски, что навевало воспоминания о Дрездене. В конце концов, они серьезно рассорились, но в начале 1990-х годов Седельмайер стал ближе к Путину, чем любой другой западный человек, хотя даже он обнаружил, что существуют определенные границы:

Он был любопытен и, конечно, наблюдателен... И он всегда контролировал и себя, и ситуацию... Он по-разному проецировал себя на разных людей. Он был хамелеоном. Он возвращал им зеркальное отражение того, что, по его мнению, они хотели бы увидеть. Он ... умел выуживать информацию из людей, но был сдержан, когда говорил о других... Он не был человеком, который открывался. [Он держал] свою личную жизнь в тайне... Он постоянно держал стену между людьми, которых он знал, и своей семьей. [Он никогда не говорил о своих родителях, не говорил о своей жене... Я не могу вспомнить ни одного случая, когда у меня было бы ощущение, что он рассказывает мне что-то откровенное о своем личном прошлом.

Если ему приходилось идти на прием, он искал знакомое лицо, обычно либо самого Зедельмайера, либо немецкого консула Эберхарда фон Путкамера, аристократа, женившегося на дочери финского генерала, чья родословная восходила к Померании XII века. Если ни того, ни другого не было, он оставался минимальное время, предусмотренное этикетом, и затем уходил.

Фон Путткамер также обнаружил, что Путин предпочитает говорить о практических вещах, никогда не затрагивая ничего личного. Была "дверь, которую он никогда не открывал", - вспоминает он. Он не тот человек, который может показать свою внутреннюю сущность".

По словам Седельмайера, Путину лучше всего работалось в небольших группах: "один на один, или один на два-три". Он был индивидуалистом, а не командным игроком. Когда ему приходилось выступать с речью или принимать большую делегацию, он был склонен волноваться и путать имена людей. Александр Беляев вспоминал первое выступление Путина перед Ленсоветом, когда он представлял доклад от имени Собчака. «Это было ужасно. Он с трудом мог вымолвить слово. Это был полный провал». Даже его друг Сергей Ролдугин был потрясен тем, как он тараторил, и недоумевал, почему он не выражает свои мысли лучше.

Ответ был прост. Наряду с обилием прилагательных, которыми иностранцы пытались описать его характер: "тихий и неказистый; деловой и прагматичный; холодный, отстраненный, сдержанный и уклончивый; расчетливый, а не спонтанный; хитрый и жесткий", Путин был застенчив. Большинство его близких российских друзей этого не замечали. Но за пределами своего узкого круга общение с людьми не было для него естественным. По словам Людмилы, "ему приходилось много работать, чтобы казаться непринужденным в общении с людьми".

Однако это была лишь одна сторона Путина.

Как в школьные годы он всегда старался не выделяться, но в то же время небольшими знаками заявлял о своем отличии - носил часы на правом запястье, играл в сорвиголову, выбрал отличную от одноклассников школу, - так и теперь у городского чиновника, "растворившегося в обоях", появилось еще одно лицо, странно выделяющееся на фоне остальных. Там, где его коллеги носили стандартные серые костюмы, Путин носил зеленый костюм и двухцветные туфли белого и коричневого цветов. По выходным он надевал пиджак малинового цвета, символизирующий так называемых "новых русских" - молодых бизнесменов, внезапно разбогатевших, часто сомнительным путем, и щеголявших своим новым богатством в дизайнерской одежде и дорогих иномарках. Иногда пиджак причудливо сочетался с синими спортивными костюмами Adidas.

Если в Петербурге Путин работал без перерыва, то в отпуске он полностью отключался. Когда однажды летом шведский дипломат выследил его на пляже на Черноморском побережье, он был возмущен тем, что кто-то посмел побеспокоить его во время отпуска.

Его личная жизнь, которую он ревностно оберегал, была не столь обычной, как кажется. Если с двумя маленькими дочерьми, учившимися в немецкой школе Piterschule в Санкт-Петербурге, он обращался с любовью и настаивал на дополнительных занятиях балетом и скрипкой, то отношения с Людмилой были непостоянными. Как и у Собчак, которая была известна своей неверностью, взгляд Путина все же был склонен к блужданию. В 1992 году Элизабет Гигу, элегантный и стильный министр по делам Европы Франции, во главе делегации прибыла в Санкт-Петербург на открытие Европейского университета, созданного по совместному проекту Собчак и Жака Ширака. Путин устроил приветственный банкет. Это был официальный прием, на который французская сторона оделась с шиком, и он не мог оторвать глаз от декольте Гигу, настолько, что она сочла необходимым попросить своего соседа, писателя Марека Хальтера, вступить с ним в разговор, чтобы отвлечь его внимание.

В другой раз, во время визита