Великая степь. Приношение тюрка (сборник) - Мурад Аджи

…Смирением завершалось средневековье в тюркском мире.

Дыхание Армагеддона

Это второе издание книги «Дыхание Армагеддона». Первое, рожденное вопросами читателей, вышло в свет в 2006 году и было своеобразным продолжением книги «Тюрки и мир: сокровенная история». Шло время, а вопросы множились, в том числе и у автора. Это потребовало нового осмысления темы. И на свет появилась работа «Без Вечного Синего Неба», в которой вопросы, затронутые в «…Армагеддоне», нашли свое продолжение.

Но жизнь не стоит на месте – у автора возник замысел следующей книги. Однако обстоятельства вынудили его прекратить активную творческую деятельность. Замысел новой книги оставался нереализованным. А потому возникла идея выпустить второе издание «…Армагеддона», дополненное и переработанное. В него вошли материалы, которые до этого нигде не публиковались, в том числе сюжетная композиция пьесы (художественного фильма) «Царь Аттила» и сценарий документального фильма о Кавказской Албании.

Моя «фолк-хистори», горькая, как полынь

(беседа с читателем)

– Мурад Аджи человек известный в тюркском мире, ваши книги очень популярны. Скажите, что такое история? И почему вы, географ, увлеклись ею?

– Буду откровенным, мне интересна не история, а уроки, которые извлекаются из нее, ибо «опыт учит», говорили древние.

Чем дольше жил я на свете, тем больше убеждался: российские историки, начиная с Татищева и Карамзина, лакировали прошлое. «…Где пятна грязи – выведут, затрут, где крови не отмыть – ее закрасят. И чистое чело обезобразят, и лоб преступный нимбом обведут», – сказал поэт об их удивительном творчестве.

Анализом прошлого никто не занимался. Именно анализом! Это, к сожалению, у нас в традиции. Проку от такой истории мало. Можно обмануть себя, можно обмануть других, но ради чего? Опыт не учит. Пустое перечисление исторических событий – это еще не история.

Анализ прошлого, с моей точки зрения, позволяет оценивать настоящее и будущее, потому что время неразрывно: вчера продолжается сегодня. И будет жить завтра! На этом, кстати, строится мировоззрение буддизма – самой миролюбивой религии. И не только буддизма. Незнание себя, своих корней привело Россию к печальному результату: в самой богатой стране мира живет самый нищий народ.

С XVII века реформируют страну, никто из нормальных людей уже не понимает смысла реформ, тем не менее их проводят с упорным постоянством. Хотя только слепой не заметит, что после каждой реформы становилось хуже… Мы не способны даже на реальную оценку своего настоящего, не говоря о будущем. А почему? Потому что у России «лакированное» прошлое. Нечего анализировать, не на чем учиться.

Мало кто знает, но модель, по которой писали свои труды Карамзин, Соловьев, Рыбаков, разработали иезуиты. Ее внедрил в умы россиян их идеолог Яков Брюс – откуда и как появилась его «Кабинетная летопись», никто не знает. Но она стала лекалом для остальных. По нему под руководством Брюса первый русский историк Василий Татищев в XVIII веке создавал фундаментальный труд «История Российская с самых древнейших времен», где логика и факты пришли в вопиющее противоречие друг с другом.

Тогда и прижилось незнание, а в общество пришел раскол.

Концепция «Истории…» Татищева вульгарно придумана. Против нее, вернее против иезуитского вторжения в русскую жизнь, восстал Михаил Васильевич Ломоносов, но его труд даже не опубликовали при жизни – зачитали. Он бесследно исчез, как исчезло многое из прошлого России.

Потеряны не века, а патриархальные тысячелетия. Самые выдающиеся. Их просто обрубили, придумав IX век, Киев и славян.

Исчезло из обихода упоминание о державе, предшественнице Киевской Руси, которую называли Дешт-и-Кипчак. Эта держава и есть наша Родина. Со времен царя Аттилы она простиралась от Байкала до Атлантики, была самой могущественной страной, ей платили дань Римская империя, Византия, Китай. Но кто из российских историков внятно сказал о ней? Никто.

– А Лев Николаевич Гумилев? Он же говорил о Великой Степи.

– Говорил. Но ровно столько, сколько позволяла цензура. Из его работ выводов о той стране не сделать, потому что она служила ему лишь фоном для философских построений. Не более. Конкретно о ней ученый говорил крайне мало. Запрещали.

Конечно, Гумилев близко подошел к теме «правдивой истории», но не погрузился в нее – не сумел… Чтобы осмыслить Средневековье, я штудировал труды не Гумилева, а англичанина Эдуарда Гиббона, лучше которого о той эпохе, пожалуй, не сказал никто. Одолел все семь томов, на которые ополчилась Церковь.

Вот она, правда, ее не смог задушить даже Ватикан.

Нет, я не ученик Гумилева, не его продолжатель, хотя многие читатели и называют меня так, я есть я, мы жили в разное время. Он работал под мечом цензуры, я – в условиях видимой свободы. У меня больше возможностей, значит, могу и должен сказать больше.

– Откуда такая уверенность, а также средства, возможности?

– От Неба, им живу… Ведь все начиналось, как в сказке, написал «Мы – из рода половецкого!», потом «Полынь Половецкого поля». Каждую издал пятидесятитысячным тиражом, распродал, расплатился с долгами. Стал работать дальше… Мог ли Гумилев сделать подобное?

А у меня получилось, слава Всевышнему.

Конечно, денег не прибавилось, но чувство уверенности обрел – людям интересна моя работа, а это уже много. Значит, могу стать профессиональным писателем, если есть читатели. Мои читатели! Им, как и мне, после этих книг стало интересно жить, мы дышали воздухом, напоенным полынью, познавая неизведанное прошлое в экспедициях, в архивах, в фондах библиотек.

Быть свободным приятно, но очень ответственно. В каждой новой книге чем глубже погружался в тему, тем острее чувствовал ответственность за сказанное. Поэтому первое правило, которое я взял для себя, не лгать. Не подстраиваться, не угождать даже себе. Писать правду. Приятную и неприятную. У меня нет права на оценку фактов, которые беру только из серьезных источников, у меня есть одно право – изложить факты так, чтобы о них судил читатель. Все.

Я не навязываю свое мнение, ухожу от политики и политиков, хотя иные из влиятельных мира сего соблазняли сотрудничеством и покровительством.

Устоял. Избежал соблазна. Эта была победа над собой, над своими желаниями.

– Какие же открытия находят читатели в ваших громких книгах?

– Самые неожиданные. Я исхожу из постулата, что история России началась не в IX веке, не с Киева, как утверждает «официальная» наука, а раньше. Археологический материал показывает: самые ранние ее следы относятся ко II тысячелетию до новой эры, они на Древнем Алтае, откуда началось Великое переселение народов… И Россия!

Но то не мои открытия, то давно доказали Сергей Владимирович Киселев, Сергей Иванович Руденко, Алексей Павлович Окладников, другие ученые, которые работали в советское время и которых заставляли «интерпретировать» результат, что-то недоговаривать, скрывать… Тут долгая история, главное – находки сделаны, опубликованы, по ним я и работаю.

Как нить Ариадны, тяну и тяну бесконечную алтайскую тему. Не открывая, а лишь анализируя открытое, но неназванное. Таков удел географа.

Археологи, например, установили, что древние алтайцы первыми в мире освоили плавку железной руды. Найдены следы древних горнов – факт, от которого не отвернуться. Его анализ показывал, что тогда же алтайцы познали образ Бога Небесного, который посылал им железо. Это две стороны одной медали. Их фиксируют народные предания. И логика событий.

Значит, на Алтае жили не язычники, а основоположники единобожия. Отсюда их имя – тюрки. На языке Древнего Алтая слово имело ряд значений, одно из них – «душа, наполненная Небом»…

Таковы факты, а они самая упрямая вещь в мире, особенно если связаны со светлым образом Тенгри. И с географией.

Тюрки оседлали коня, изобрели плуг и многое другое. Их жизнь была совершенно иной, чем у остальных народов планеты. Но без знания экономической географии ее не понять, потому что жизнь любого общества связана с природной средой, ресурсами. И это надо четко себе представлять. По-иному невозможно.

Казалось бы, археология убедительно рассказала о тех далеких веках. Все известно, находки можно трогать руками, а историки, зомбированные Яковом Брюсом, не смогли даже свести их воедино и посмотреть на Алтай как на колыбель России. Гумилев тоже не осмелился настоять на этой очевидной правде… Не хватало доказательных обобщений или анализа фактов. Никто же не проанализировал уникальнейшие возможности Алтая, здесь редкое сочетание природных условий и природных ресурсов, которые и дали возможность сложиться алтайской культуре в том виде, который мы знаем.