Время и боги. Дочь короля Эльфландии - Лорд Дансени

в один прекрасный день ты умрешь – но душе твоей не попасть в Рай, ибо она не более чем подарок болот.

И маленькая Дикая Тварь различила вдалеке окна собора, освещенные для вечерней молитвы, и услыхала песнопения людей, взмывающие ввысь, к вратам Рая, и представила ангелов, скользящих вверх-вниз. Тогда со слезами и словами благодарности попрощалась она с Дикими Тварями, родичами эльфов, и упрыгала прочь, к сухой зеленой земле, держа душу в руках.

И загрустили Дикие Твари о том, что ушла она, – впрочем, долго грустить они не умели, ибо не было у них душ.

У края болот маленькая Дикая Тварь задержалась на миг, глядя на воды, где вверх и вниз подпрыгивали болотные огоньки, а затем приложила душу слева к груди чуть выше сердца.

И в тот же миг превратилась она в прекрасную юную женщину, продрогшую и испуганную. Из тростников сделала она себе подобие платья и побрела на свет стоящего неподалеку дома. Она толкнула дверь, и вошла, и увидела фермера и его жену, сидящих за ужином.

Жена фермера отвела маленькую Дикую Тварь, наделенную душою болот, в свою комнату, и одела ее, и заплела ей волосы, и вновь сошла с нею вниз, и дала ей поесть – в первый раз за всю свою жизнь та вкусила пищи. А после жена фермера принялась расспрашивать гостью.

– Откуда ты пришла? – полюбопытствовала она.

– Из болот.

– С какой стороны? – спросила жена фермера.

– С юга, – отвечала маленькая Дикая Тварь, только что обретшая душу.

– Так там же непроходимые топи, – заметила жена фермера.

– Вот-вот, – отозвался фермер.

– Я жила в болотах.

– Кто же ты? – спросила жена фермера.

– Я – Дикая Тварь, в болотах я обрела душу; мы – родня эльфийского народа.

Обсудив все это позже, фермер и его жена сошлись на том, что гостья, должно быть, цыганка, которая сбилась с дороги и слегка повредилась в уме от голода и холода.

Этой ночью маленькая Дикая Тварь спала в доме фермера, но только что обретенная душа ее бодрствовала всю ночь, грезя о чуде болот.

Едва над пустошами засиял рассвет, озарив дом фермера, девушка выглянула из окна, и увидела мерцающую водную гладь, и постигла сокровенную красоту топей. Ибо Дикие Твари просто любят болота и знают их вдоль и поперек; она же теперь поняла тайну их бесконечных просторов и зловещее великолепие гибельных омутов, обрамленных яркими смертоносными мхами, и подивилась, сколь властен северный Ветер, что налетает с неведомых обледеневших земель, и изумилась круговороту жизни, когда дикие птицы крылатым вихрем спускаются вечерами к болотам, а с рассветом уносятся к морю. И почувствовала она, что над ее головою, выше фермерской крыши, раскинулись необозримые райские кущи, где, может статься, в этот самый миг Бог задумывает рассвет, ангелы тихо играют на лютнях и солнце величаво встает над миром, чтобы радость хлынула на поля и болота.

Все, о чем помышляли небеса, было ведомо и болотам, ибо синева болот вобрала в себя синеву небес, а очертания огромных облаков в небе стали очертаниями болот; и там и тут пробегали мгновенные пурпурные реки, заплутавшие меж золотых берегов. И несокрушимое воинство тростника выступало из мрака, насколько хватал глаз, с развевающимися на ветру вымпелами. А из другого окна увидела она огромный собор, что собирал воедино всю свою тяжеловесную силу, вознося ее башнями ввысь, за пределы болот.

И сказала она:

– Никогда, никогда я не покину болот!

Час спустя она с превеликим трудом оделась и спустилась вниз, чтобы во второй раз в жизни сесть за стол. Фермер и его жена были люди добрые и научили ее правильно есть.

– Надо думать, цыгане понятия не имеют о ножах и вилках, – говорили они потом друг другу.

После завтрака фермер пошел повидать настоятеля, жившего неподалеку от собора; вскоре он вернулся и отвел маленькую Дикую Тварь, только что обретшую душу, к настоятелю в дом.

– Вот эта девушка, – молвил фермер. – А это – настоятель Мернит. – И ушел.

– А! – сказал настоятель. – Ты, как я понимаю, заблудилась прошлой ночью в болотах. Ну и ночка же выдалась – в такую ночь не приведи Господь заплутать среди топей!

– Я люблю болота, – отозвалась маленькая Дикая Тварь, только что обретшая душу.

– Вот как! Сколько же тебе лет? – спросил настоятель.

– Не знаю, – отвечала она.

– Ты должна знать свой возраст, – укорил настоятель.

– Мне, верно, около девяноста, – отвечала она, – или чуть больше.

– Девяносто лет! – воскликнул настоятель.

– Нет же, девяносто веков, – поправила она. – Мне столько же, сколько болотам.

И она поведала настоятелю свою историю – как захотелось ей стать человеком, и поклоняться Богу, и обрести душу, и познать красоту мира и как прочие Дикие Твари создали для нее душу из осенней паутины, тумана, и музыки, и причудливых воспоминаний.

– Если это правда, – молвил настоятель Мернит, – ты поступила очень дурно. Вряд ли Господь задумал наделить тебя душой. Как тебя зовут?

– У меня нет имени, – отвечала она.

– Придется подобрать тебе христианское имя и фамилию. Как бы ты хотела зваться?

– Песнь Камышей, – отвечала она.

– Это не подойдет, – сказал настоятель.

– Тогда я бы назвалась Грозный Северный Ветер или Звезда Заводей, – предложила она.

– Нет, нет и нет, – отозвался настоятель Мернит, – это совершенно исключено. Мы бы могли назвать тебя мисс Рогоз, если хочешь. Как тебе понравится – Мэри Рогоз? Нет, пожалуй, лучше дать тебе еще одно имя: скажем, Мэри-Джейн Рогоз?

И вот маленькая Дикая Тварь, наделенная душою, согласилась на предложенные ей имена и стала Мэри-Джейн Рогоз.

– Надо бы подыскать тебе какую-нибудь работу, – сказал настоятель Мернит. – А пока можешь жить здесь.

– Я не хочу никакой работы, – отвечала Мэри-Джейн, – я хочу поклоняться Богу в соборе и жить у края болот.

Тут вошла миссис Мернит, и до ночи Мэри-Джейн оставалась с ней в доме настоятеля.

Так благодаря только что обретенной душе она постигла красоту мира: как выплывал он, сумеречный и равнинный, из туманной дали и ширился, переходя в разнотравные луга и пашни, вплоть до самых окраин старинного города с остроконечными крышами; вдали, среди полей, высилась одинокая старая мельница, ее добротные крылья ручной работы все вращались и вращались, не останавливаясь, под вольными ветрами Восточной Англии. Совсем рядом дома с остроконечными крышами, надежно укрепленные на крепких брусьях, бывших деревьями в незапамятные времена, кренились и нависали над улочками, кичась друг перед другом своей красотой. А еще дальше, ярус за ярусом, поднимаясь и возносясь все выше и выше, вздымая башню за башней, воздвигся собор.

И видела Мэри-Джейн, как по улицам