Принцип Троицы - Галина Манукян

Виктор поколебался немного:

— Надолго ли?

— Да брось! Русланов — нормальный мужик. Делает свою работу, как надо! Чего ты обижаешься, как девочка?! Ну? Мир?

— Окей, — Миллер пожал протянутую ладонь. — Пойду, умоюсь к себе в номер. Я в четвертом остановился.

На выходе Виктор задержался и спросил:

— А где живет этот Булкин?

— Первый дом на въезде в деревню. И Зоя Ивановна там же, рядом.

— Не выключай телефон!

— Хорошо.

Егор Палыч поправлял покосившийся сарай, то и дело вытирая пот со лба. Переходящее в день утро распарило жарой. Сырой, банной. Не спасала и тень от яблони. Палыч засучил рукава и взялся за топор. Скрипнула калитка. «Что, Дружок, нагулялся?», — повернулся Булкин, ожидая увидеть своего пса, но там стоял молодой мужчина. Высокий и очень городской он, будто старик, опирался на палку и прикрывал тонкими пальцами глаза от солнечных лучей.

— Егор Павлович, если не ошибаюсь? — спросил незваный гость.

— Не ошибаетесь, — буркнул Булкин.

— Позвольте представиться, Виктор Миллер, — подошел поближе мужчина.

— Чем обязан?

— Я ищу одну девушку, Дину Соболеву, — сказал Виктор, — мне сказали, что это вы ее в горах нашли.

— Ну, нашел, и что? — фыркнул в усы старик. — Вам-то что?

Несмотря на отсутствие расположенности к беседе местного жителя, Виктор зашел под сень деревьев и, наконец, перестал прятать лицо от солнца.

— Я хотел поблагодарить вас, — вдруг сказал Миллер, — кто-то прошел бы мимо незнакомого человека в беде, а вы помогли Дине.

Торчащие, как у кота перед боем, усы опустились. Егор Палыч взглянул в ничего не скрывающие глаза посетителя. «Какой необычный цвет… Как у нее», — подумал Палыч, и отпустившая было тяжесть в груди навалилась на него снова.

— Вы — Виктор, — отвел взгляд старик.

— Да-да. Виктор Миллер.

— Знаю я, на фотографии видел. Она показывала, — Булкин ссутулился и пригласил жестом в дом. — Пойдем, пообщаемся, Виктор Миллер.

Не спрашивая, хочет ли гость, старик налил чаю и поставил кружку в красный горох перед ним. Виктор жадно рассматривал нехитрую обстановку, пытаясь увидеть все так, как представилось это Дине. Казалось, он различал в запахах старых вещей, трав и древесины ее едва уловимый аромат. Она тоже здесь сидела? Пила чай? Беседовала с этим неразговорчивым, хмурым дедом? Был ли он с ней также жёсток?

— Боюсь, опоздал ты, братец. Сгинула девочка, — вдруг сказал хозяин, — любила она тебя. Любила… Раз ты здесь, значит, тебе это важно.

— Конечно! Но почему…

— Потому что готова была сама умереть, считая, то ты погиб, — перебил старик и без особых предисловий рассказал Виктору, как нашел брошенную девушку в горах, как привел ее к себе, о том, как она боялась своего преследователя, играющего с ней, как с кот с мышью.

По мере того, как Булкин рассказывал о решимости Дины не навредить близким и бороться самой, несмотря ни на что, Виктора охватывал жгучий стыд из-за ревности, охватившей накануне. Угрюмого старика и самого раздирало гнетущее чувство: он не отправил девушку домой, хотя мог. Не отговорил. И пусть Палыч не произносил этого вслух, горечь сквозила в каждом его слове, будто бы виноват был в чем-то. Наконец, Булкин замолчал.

— Спасибо вам за все! — сказал Миллер. — Вы не знаете, куда Дина могла пойти?

— Знал бы, давно сам за ней пошел, — ответил старик, — только думаю, не сама она ушла, а забрали ее снова. Черт этот черный с компанией тоже из деревни пропал.

— Я все-таки думаю, что она жива, — с надеждой сказал Виктор, — и буду искать ее. Жаль, только мест этих не знаю.

— А у меня нехорошо на душе, — возразил дед. — Доброго ничего они не затеяли.

Он прошелся из угла в угол, будто искал чего, и вдруг добавил:

— Как подумаю, что ее, может, на свете уж нет, так все в душе и заходится…

В комнате повисло тяжелое молчание. Наконец, Виктор поднялся из-за стола:

— Егор Павлович, вы не могли бы мне показать, где она жила?

— Рядом совсем, через улицу. Только там не найдешь ничего, — ответил Булкин.

Уже по дороге он добавил:

— Ты Зойке, соседке, не верь. Она врет, как дышит, а дышит часто. Ей было б кого грязью облить.

Маленький домик, затерявшийся в лопухах и одуванчиках, встретил пустой сыростью. Виктор обошел комнаты, всматриваясь в каждую деталь. Вещи и стены молчали.

— Что, Палыч, опять сдаешь комнату? — послышалось из входных дверей.

Оба мужчины обернулись и увидели сухую пожилую тетку, переступающую через порог:

— Или это еще один следователь по поводу той потаскухи?

Виктор метнулся к соседке, испугав разъяренным взглядом:

— Не смейте!

— Тише, тише. Злой какой, — попятилась Зоя Ивановна. — Я просто, я ничего.

— Вот и иди! — крикнул на нее Палыч. — Не звали тебя сюда.

Бабка проворно выскочила во двор и через секунду оказалась за калиткой. С улицы понеслось: «Ой, да это заразное! Все тут с ума посходили! Нет, вы только посмотрите на них! Угрожать мне вздумали…». Раскатистый лай прервал тираду. Издалека слышалось: «И собака злая, что хозяева, на людей кидается!».

Косматая морда пса показалась и застыла в дверях. Пес сел на крылечке, выжидая. Смышленые глаза изучали незнакомца на расстоянии.

— Нашел меня, Дружок? — обрадовался Палыч. — Иди сюда. Здесь свои.

Ньюфаундленд завилял хвостом. Он подбежал к Виктору, осторожно обнюхивая чужака.

— Привет, собака, — усмехнулся Миллер.

— Дружок умный, — сказал старик, — он всегда людей распознает, кто с добром, а кто нет. И Дину признал сразу. Он — спасатель со стажем. Сколько раз людей в лавинах находил…

— А здесь есть хоть одна Динина вещь? — оживился Виктор.

Палыч задумался:

— Я не уверен. Погоди-ка, вон сумочка вязанная на вешалке висит. Вон та, из-под платья выглядывает. Мне кажется, Дина с ней ходила.

Миллер снял котомку с крючка и вытряхнул на стол содержимое. Из шерстяной сумки выпал карандаш и альбом для рисования, пара сухариков, и последней выпорхнула газетная вырезка, где на фото к статье Виктор узнал себя с матерью. Булкин заметил, как дрожат руки, держащие фотографию. Миллер оторвался от изображения и сказал:

— Сумка принадлежала Дине. Сможет ли ваш пес по запаху выйти на ее след?

Булкин стукнул себя по лбу:

— Эк я, старый дурак, сам не догадался! Конечно! Иди сюда, Дружочек, — присел он на корточки, протягивая под нос собаке цветастую котомку и альбом. — Давай, хороший, поищем нашу Дину. Нюхай, нюхай.

Пес вопросительно посмотрел на хозяина.

— А теперь ищи! — скомандовал тот.

Дружок залаял и выскользнул на улицу. Булкин и Миллер кинулись вслед за ним. Принюхиваясь к воздуху, собака, не мешкая, выбрала дорогу. Несколько минут спустя они оказались перед запертой церквушкой. Пес покружил возле входа и снова побежал. Мужчины едва поспевали за ним, углубляясь по дороге в лес. Дружок свернул на широкую тропу, вдоль которой из земли торчали невесть откуда взявшиеся прогнившие шпалы. Собака остановилась, услышав шорох в кустах, но через секунду, не давая людям отдышаться, припустила к ручью, спускающемуся с гор. Виктор и Палыч поднимались по каменистому устью, поросшему мятой, все выше и выше.

Преодолев очередной холм, пес замедлил шаг: лесные запахи смешивались и путали след. Дружок внимательно водил большим мокрым носом по-над тропой, разгадывая собачью головоломку. Какая-то ветка ударила Виктора по плечу. Он отвел ее рукой и только сейчас обратил внимание на желтые цветы рододендрона, усыпавшие роскошный куст, растущий прямо на его пути. В пальцы упал маленький золотистый цветок. Виктор поднес его к глазам. Знакомый аромат коснулся носа. «Вот тебе и сон!» — вспомнил физик странное видение. Он аккуратно положил цветок в рюкзак и догнал старика. Огибая необъятные стволы буков и огромные камни, следопыты взобрались на почти ровную площадку.

Пес помчался вдоль устремляющейся ввысь скалистой стены. Из-под черных лап взметалась желтая пыль и камешки, тут же осыпающиеся бисером в подпирающую дорожку пропасть. Дружок скрылся за высоким каменным выступом.

Послышался призывный лай. Виктор и Палыч поспешили туда и оказались в странном месте, чем-то похожем на выбитую в скалах комнату. В дальнем углу виднелось закопченное пятно. Луч солнца падал из расщелины прямо на обугленные поленья, посеребренные пеплом. Дружок подскочил к пепелищу и, обнюхав камни вокруг него, заволновался, заметался и вдруг, остановившись на краю обрыва, отчаянно завыл. У Миллера оборвалось сердце. Он подбежал ко псу, скорбно рыдающему над бездной, и заглянул вниз. Там не видно было ничего, кроме зеленой гущи сплетающихся друг с другом кустов и деревьев. Палыч положил руку ему на плечо, не зная, что сказать. Обоим хотелось только одного: чтобы пугающий до холодного пота вой собаки ничего не значил.