Фараон Мернефта - Вера Крыжановская

В отчаянии и ужасе Ильзирис закрыла лицо руками. Акка увела ее, а я вернулся на улицу к своим подчиненным.

С пылающей головой я снова принялся за исполнение своей печальной обязанности, стуча и крича у дверей каждого дома.

Но город уже начал просыпаться, и страшно было это пробуждение. Почти во всех домах поднимались отчаянные вопли. Улицы наполнялись народом; полуодетые люди бегали во все стороны. Одни искали врачей, другие бродили без цели, обезумев от отчаяния.

Солнце встало, озарив своим светом трупы египетских первенцев, окруженные рыдающими родными, которые проспали глубоким сном то время, когда смерть поражала их сыновей. Воспоминание о Радамесе и его загадочных действиях в эту роковую ночь неотвязно меня преследовало. Неужели он и Сетнехт участвовали в чудовищном заговоре? Это было невероятно. Следовало ли мне сообщить государю свои подозрения? Но у меня не было доказательств для обвинения двух офицеров, уважаемых всеми.

С этими мыслями я возвратился во дворец. Бесчисленная толпа собралась уже пред царскими палатами, громкие крики раздавались со всех сторон:

— Отпусти евреев!

С большим трудом пробился я во дворец и вместе с моим приятелем взошел на одну из башен толстой каменной стены, ограждавшей царское жилище. С высоты этой башни вся главная площадь была видна как на ладони. Приятель сообщил мне, что наследнику лучше, а фараон заседает в совете; в залу, смежную с залой совета, созваны все дворцовые писцы, а два офицера с отрядом солдат посланы искать Мезу, чтобы немедленно привести его к фараону.

Пока мы разговаривали, толпа на площади все увеличивалась. Мольбы видеть фараона усиливались с каждым мгновением.

Но Мернефта не показывался, задержанный совещанием с мудрецами, советниками, правителями городов и военачальниками.

Вдруг на площади произошло смятение. Был ли кем-то пущен слух, что царь и наследник убиты, или замедление фараона заставило толпу заподозрить это несчастье, только в массе народа внезапно поднялись неистовые вопли:

— Мернефта убит вместе с наследником! Мезу хочет захватить корону Египта… Мы погибли, мы погибли, ибо кто нас защитит, кто будет царствовать над нами!

Толпа ринулась вперед, налегая на стены.

— Покажите нам фараона, живого или мертвого. Мы хотим знать правду! — вопили тысячи голосов.

И обезумевший народ осадил дворцовые ворота, стараясь разбить их и вступая в борьбу с солдатами, которые в сомкнутом строю, с оружием в руках, преграждали ему путь.

В эту минуту фараон, которому донесли о происходящем, появился на плоской кровле, и при виде его масса людей отхлынула, потрясая воздух криками радости и облегчения.

Фараон возвысил свой могучий, металлический голос и в энергичной речи объявил народу, что, согласно мнению всех высших сановников государства и мудрейших жрецов, он решился на немедленное изгнание евреев и что до заката солнца они должны все до последнего оставить Танис, а в течение трех дней — египетскую территорию.

Крики безумной радости и благодарности заглушили последние слова царя, и толпа начала расходиться, разнося повсюду счастливую весть, что ненавистные евреи наконец оставляют страну.

Я спустился с башни и пошел в приемную залу, желая видеть последнее свидание фараона с Мезу.

В галерее, выходившей в залу, сидели писцы и переписывали на листах папируса царский указ, разрешавший исход евреев. Глашатаи должны были читать его народу во всем Египте. Мернефта сидел у стола.

Он подписывал экземпляры указа, которые подавал ему сановник, а другой прикладывал к ним царскую печать.

Вошел офицер с докладом о приходе Мезу, и в ту же минуту еврейский пророк со спокойным и надменным видом приблизился к царю. При виде его лицо фараона покрылось зеленоватыми пятнами, он сжал кулаки, и пена показалась в углах его рта.

— Я пришел, фараон Египта, — сказал Мезу, и голос его зазвучал с нескрываемым торжеством. — Угодно тебе подтвердить известие, которое подданные твои разглашают на улицах, что ты подчинился наконец воле Иеговы и отпускаешь народ его?

Воцарилась мертвая тишина. Все глаза с ожиданием устремились на фараона. Мернефта поднялся с места и скрестил руки на груди.

— Да, предводитель убийц и злодеев, — произнес он хриплым голосом, — бери и веди этих избранных сынов бога, достойного своего посла, но чтоб до заката солнца ни одного еврея не было в Танисе, иначе острия мечей пронзят спины запоздавших. А ты, гнуснейший из моих подданных, слушай эти последние мои слова. Неблагодарный, которого Египет вскормил и воспитал, одарил знаниями и почестями, ты прикрылся именем Бога, чтобы безнаказанно терзать свою родину и покрывать ее разорением и трупами… Если же действительно тебя послало Божество, то я призываю Его на твою голову как Судью и Мироздателя. Скитайся отныне без отдыха и покоя, не находя места, где воздвигнуть трон, которого ты жаждешь, и да падет на тебя вся невинная кровь жертв чумы и кинжалов в эту ночь…

Он остановился, задыхаясь от ярости. Виночерпий робко поднес ему чашу с вином.

Мернефта схватил ее, но, вместо того чтобы поднести к губам, бросил ее в лицо Мезу, крикнув диким, неузнаваемым голосом:

— А теперь вон отсюда, проклятый!..

Еврей с пылающим лицом слушал речь фараона. Кубок упал на пол и со звоном покатился по мраморным плитам. Мезу поднял его и воскликнул:

— Из этой царской чаши я буду пить вино на троне, который себе воздвигну!

Затем он быстро спрятал кубок за пазуху и скорыми шагами вышел из залы.

День прошел тяжело и беспокойно. По всем улицам расхаживали офицеры с отрядами солдат, предупреждая кровавые стычки народа с евреями, колонны которых направлялись во все городские ворота.

Каждое израильское колено под предводительством старейшины и подчиненных ему начальников выступало в стройном порядке, забирая все свое имущество. При виде бесчисленного количества скота и всех богатств, увозимых евреями, сердце мое разрывалось от гнева.

На террасе самой высокой башни дворца стоял Мернефта, окруженный безмолвною свитою, и угрюмым взором глядел на шумное шествие многих тысяч людей, его недавних слуг и работников.

Уже поздно вечером вернулся я домой, разбитый усталостью. Как бы то ни было, а мне невольно стало легче на душе при мысли, что наступил конец всем этим тревогам и что теперь не надо страшиться какого-нибудь неожиданного бедствия. Но при мысли, что такие знатные египтяне, как Радамес и Сетнехт, принимали участие в гнусном заговоре, я с бешенством сжимал кулаки. Дорого бы я дал, чтобы вывести на чистую воду подлых изменников, но в настоящий момент это было невозможно из-за недостатка доказательств. Фараон очень любил Радамеса, и, кроме того, в роковую ночь весь Египет спал мертвым сном, и никто не мог подкрепить своим свидетельством то, что видели одни мои глаза. Но я дал себе клятву тщательно следить за всеми действиями двух негодяев и при первом удобном случае сорвать с них маску без всякого милосердия.

В доме у нас никто еще не спал. Отец с помощью старшего управляющего выбирал новых служащих на должности, занимавшиеся прежде евреями. Мать и Ильзирис горько оплакивали смерть Хама, им вторила Акка, осыпая проклятиями Мезу, Лию и все племя Израиля. Только одна Хэнаис, услужливая как всегда, давала нюхать освежительную эссенцию матери и сестре. Желая поговорить немного с Хэнаис, я вышел на галерею, сделав ей знак последовать за мною.

— Ну, — сказал я ей, когда мы остались одни, — расскажи мне, что происходило здесь в то время, когда я был на службе. Не подавал ли Хам признаков жизни?

— Нет, он был уже мертв, и отчаяние матери твоей и Ильзирис было велико. С большим трудом удалось немного их успокоить, и отец твой приказал унести тело в залу нижнего этажа, куда завтра придут за ним бальзамировщики. Немало было хлопот и с изгоняемыми слугами-евреями: некоторые вовсе не хотели уходить, а старики Ребекка и Реубэн бросились к ногам твоего отца с просьбою их оставить, говоря, что у них нет никого близких и что они хотели бы умереть у своих добрых господ, но благородный Ментухотеп был непреклонен, и они удалились. Весь дом содрогался, но я была счастлива, потому что знала, что ты жив, Нехо, а ты для меня — всё.

И она схватила мою руку и поцеловала.

— Добрая Хэнаис, — ответил я, целуя ее, — надеюсь, что наступит день, когда я докажу тебе, насколько ценю твою привязанность.

В продолжение следующих двух или трех дней, несмотря на отчаянное горе множества семейств, лишившихся своих первенцев, бешеная злоба овладела народом.

Оказалось, что пред уходом евреи совершили кражи. Кроме неуплаты долгов, они унесли много золота и дорогих вещей, которые теперь ограбленные владельцы желали вернуть. Мысль о вооруженном преследовании похитителей возникла у каждого, но говорить об этом открыто не смели, потому что фараон молчал.