Знание и окраины империи. Казахские посредники и российское управление в степи, 1731–1917 - Ян Кэмпбелл

Щербины, так и в исследованиях Уральской степной области (вне сферы деятельности Щербины) в 1904–1905 годах. Об этом своем опыте он сообщает на первых страницах книги «Борьба за землю в Киргизской степи», чтобы доказать, что он сведущ в этих вопросах [Седельников 1907: 3]; далее следуют яростные нападки на государственную политику переселения в 1905 году.

Седельников не стремился отвергнуть колонизацию степи как таковую. По его мнению, Казахская степь действительно была государственной собственностью, как гласило Степное положение [Там же: 38]. Но отчуждение земли предусматривалось законом на определенных условиях, а условия эти не соблюдались. В частности, он отмечал:

По первой статье межевых законов, межевание имеет две основные цели: 1) «привести в известность количество земель и угодий как всех вообще, так и в частности казне принадлежащих» и 2) «утвердить спокойствие владельцев постановлением правильных и несомненных границ поземельного владения».

Приведены ли в известность земли Киргизской степи? знают ли о количестве земли и угодий те учреждения, в чьих руках находится до сих пор весь «надзор за поземельным устройством кочевого населения? [Там же: 37].

На оба эти вопроса Седельников дает однозначно отрицательный ответ. Вся его критика переселения в том виде, в каком оно осуществлялось, основывалась на предполагаемой непоследовательности и неточности поддерживавшего его информационного аппарата, в частности, норм Щербины, а также на незаконности любых видов изъятия земли до полного обеспечения нужд казахского населения, фактического, а не на бумаге. Взяв за основу «нормальное» домохозяйство вместо того, чтобы учесть все многообразие и динамизм казахской экономики, и производя дальнейшие расчеты на основе нормы поголовья скота (для Кокчетавского уезда), которую все признавали ошибочной, Щербина, как утверждал Седельников, построил все свои земельные нормы на догадках, используя приемы «ненаучные» и «легкомысленные» [Там же: 5–6,44–45]. Неточность норм в сочетании с неопытностью, невежеством и стремлением временных партий при Переселенческом управлении привести в степь побольше поселенцев систематически ставили казахов в невыгодное положение, лишая их лучших земель без компенсации [Там же: 49–50]. Решение было только одно: сделать то, чем правительство должно было заняться еще в 1891 году, то есть провести «настоящее, научно поставленное сплошное межевание и исследование» степных земель, что помогло бы Российской империи далеко подвинуться в исполнении «единственно справедливой и целесообразной» программы освоения степи [Там же: 51].

Таким образом, землемер Седельников в своей критике пошел гораздо дальше, чем недовольные выводами Щербины статистики. Однако посыл, которым он руководствовался, был во многом тем же – нормы Щербины не соответствовали даже тем скромным требованиям, которые к ним предъявляли. Необходимо было замедлить темпы переселения и прежде, чем перераспределять землю, провести тяжелую и трудоемкую работу, которой требовал закон. В отличие от подхода Щербины, этот подход мог бы дать казахам надежные и достаточные наделы земли, на который они имели право, – при условии, что степь оставалась бы в собственности правительства, чтобы защитить «темное и невежественное» степное население от самого себя [Там же: 19–20][429].

Но, отмечал Седельников, политика переселения переживала пик коренных перемен, при которых во главу угла ставилась не осторожность, а скорость.

Новые цели, новые пути

К 1904 году петербургское начальство пришло к полному согласию в вопросе о желательности и необходимости переселения крестьян в степные губернии и Сибирь. Для С. Ю. Витте это уже давно было частью более масштабной программы модернизации экономики. Но заклятый враг Витте, министр внутренних дел В. К. Плеве, опасаясь крестьянских беспорядков в центральных областях империи, также выступил за массовое переселение. С этой целью его министерство подготовило несколько предложений, и они были рассмотрены на специальном совещании под руководством А. Н. Куломзина в начале 1904 года [Judge 1983: 189–191]. После революции 1905 года новый премьер-министр П. А. Столыпин сделал массовое крестьянское переселение первостепенной государственной задачей по причинам, которые одинаково пришлись бы по сердцу и Витте, и уже покойному Плеве: это был способ расселить избыточное сельское население Центральной России и повысить экономическую производительность районов, которые плохо эксплуатируются местным населением или просто пустуют [Столыпин 1911]. Поэтому Столыпин уделял особое внимание реформированному Переселенческому управлению, в 1905 году переданному от мало интересовавшегося переселением Министерства внутренних дел в ведение высоко технократичного ГУЗиЗа [Holquist 2010:152]. Нормы Щербины хорошо подходили для патерналистской, ограниченной программы переселения, и требования, предъявляемые к ним, были не очень высоки. Но к 1906 году многократное увеличение числа переселенцев в степные губернии представлялось экономической (а для столыпинского правительства и политической) необходимостью.

Очевидно, что царскому правительству для модернизации требовался больший земельный фонд, который увеличил бы «емкость» регионов, предназначенных для переселенцев. Сделать это можно было несколькими способами, но все они предполагали изменение информационной и правовой основы, на которой до сих пор проходило переселение.

Главным способом, на основе существующих процедур, было снижение действующих норм, приводившее к увеличению излишков земли, из которых формировались поселенческие участки. Первоначально объектом таких сокращений стала Акмолинская губерния. Когда Переселенческое управление провело в 1907 году повторное обследование региона, Акмолинск был выбран по той же причине, по которой именно оттуда начал свою экспедицию Щербина: плодородный чернозем, многочисленные реки и обильные леса северной половины Акмолинской области делали ее весьма привлекательным местом для славянских поселенцев: чтобы выжить там, им не нужно было менять привычные способы ведения хозяйства. Руководство новым исследованием поручили В. К. Кузнецову, опытному земскому статистику и авторитетному специалисту по вопросам колонизации внутри и за пределами России[430]. Однако его полномочия, и результаты, которых ожидало от него Переселенческое управление по делам переселения, имели мало общего с тем, что было поручено сделать Щербине. Заказчики исследования Кузнецова объявили осторожность, которая десять лет назад была добродетелью, роковым недостатком:

При исчислении экспедицией [Щербины] вышеприведенных земельных норм, не были приняты в расчет условия киргизского земледельческого хозяйства, равным образом, не было выработано и сенокосных норм для киргизского кочевого хозяйства. Кроме того, среднее количество скота на кибитко-хозяйство принято повышенное, сравнительно с определенным массовым учетом скота и бюджетными данными… Прибавка же к этим, и без того весьма преувеличенным, нормам… еще более отдаляет исчисленный их размер от действительно необходимого и окончательно подрывает конечный вывод экспедиции в научно-статистическом отношении.

Поэтому в настоящее время является особо необходимым назначить повторное исследование Кокчетавского уезда с целью внести в вопрос о земельных нормах для киргизского населения большую точность и установить эти нормы с большей степенью соответствия с действительными потребностями киргизского населения[431].

Осторожность Ф. А. Щербины в совокупности с дополнительными мерами предосторожности, которые ввели местные и