Дембель против бандитов - Ахроменко Владислав Игоревич

Его, Сникерса, хотели завалить — да, было такое. Но не завалили же! Из этой передряги Жорик вышел живым и невредимым. Зато теперь он — счастливый обладатель совершенно фантастической суммы; четверть «лимона» — это не хрен в стакане.

Если бы теперь Жоре предложили на выбор: или шестьдесят тысяч, на которые он рассчитывал еще утром, но полная безопасность со стороны Шашеля, или эти деньги, но жизнь, полная тревог и опасностей, Сникерс, не раздумывая, выбрал бы второе.

И хотя видимых причин для беспокойства еще не наблюдалось, Жора уже подумывал, что делать дальше.

Конечно, в его ситуации оптимальным вариантом стало бы следующее: рассовать деньги по карманам и, захватив с собой загранпаспорт, сесть на ближайшую электричку до Москвы. Купить туристическую путевку в какую-нибудь далекую теплую страну с лояльным иммиграционным кодексом… Да и остаться там навсегда.

Но Сникерс понимал и другое: за такие огромные деньги Шашель перегрызет ему горло. Шашеля хорошо знают в Москве, у Шашеля нехилые связи, каналы, у Шашеля огромные возможности отследить беглеца.

Вот если навязать Гладилину войну, у него не останется сил и времени отслеживать деньги.

И уже к поздней ночи первого февраля Жора понял, что следует предпринять. Пацанам надо звонить — вот что. Так, мол, и так: ехали в Москву, тут какие-то козлы машину застопили, с понтом менты… Ну, и пошмаляли всех. Бедный Вася, бедные Кривой и Толстый — мир вашему праху… Только одному ему, Сникерсу, уйти удалось. Какие уроды на такой беспредел решились? Да Шашеля, козлины этой! Да, да, без балды — сам его видел! А ушел как? Да так уж получилось — ангел-хранитель помог…

Первым же делом Жора позвонил Антипу — мол, хватит ложкомоев в пустой хате караулить, подваливай в кабак «Москва», где мы обычно сидим, базар серьезный. Сбросил информацию на пейджер Прокопа. Затем, насилуя память, принялся вспоминать телефоны пацанов из «бригад» погибших Кривицкого и Толстых.

— Да, да, это срочно, все дела побоку, через полчаса в «Москве», — бросал он в трубку и, нажимая на отбой, тут же набирал следующий номер.

Дозвонившись почти до всех, Жора поднялся и, сунув атташе-кейс под ванную, побежал во двор, к стоявшей у подъезда вишневой «девятке»…

— …Такое вот дело, пацаны… Такая вот хренотень получилась… — закончил свое повествование Сникерс и оценивающе взглянул на пацанов.

В закрытом по случаю сходки ресторанном зале собрались только свои. Пришли почти все, кому Жора сумел дозвониться: по необъяснимым причинам отсутствовали только Прокоп да Толстый-младший, двоюродный брат одного из погибших в «скорпе». Впрочем, костяк группировки собрать удалось, и это главное. И уже первые нейтральные фразы Сникерса, его манера держаться, взволнованная и суровая одновременно, свидетельствовали о том, что сегодня произошло что-то страшное…

Рассказ Глинкина, прозвучавший только что, подтвердил самые худшие опасения. Вот как оно, оказывается, в жизни бывает! Дружили Злой с Шашелем, в гости друг к другу ездили, в любви и преданности клялись, даже дела какие-то общие имели, и вдруг — р-раз! — и такой вот неожиданный поворот событий.

Сникерс вновь обвел взглядом собравшихся. Несомненно, его повествование повергло всех в шок. Известие об убийстве Злобина, Кривицкого и Толстых буквально сокрушило пацанов. И наверняка каждый из слушателей пытался убедить себя: не может такого быть! Никогда! Это невероятно! Разве это не беспредел? Почему Кривой и Толстый не отстреливались — ведь у них, конечно, были «стволы»?! Ради чего Шашель развязал войну?!

Впрочем, теперь было не до риторических вопросов: предстояло решить, что делать дальше. И хотя Васи Злобина уже не было в живых, кардинально это ничего не меняло; злобинская группировка, по мнению Сникерса, должна была оставаться активно действующей.

Как говорится — король умер, да здравствует король.

Но для того, чтобы существовать в прежнем качестве и дальше, следовало уяснить, кто же наследует королевский трон.

Впрочем, ответ напрашивался сам собой…

Откашлявшись, Сникерс обвел присутствовавших нехорошим взглядом и высек веско:

— Я так думаю, пацаны, что сейчас для всех нас главное? — Не услышав ответа на вопрос, он продолжил еще более напористо: — Главное, чтобы мы вместе были, а не разбегались. Вы-то понимаете, что этот гондон Шашель нас с вами в покое не оставит! Да и за пахана, — Жора сознательно употребил это выразительное блатное словечко, — за пахана отомстить надо.

После этих слов над столиками повисла долгая, утомительная пауза. Теперь для всех, даже самых недалеких, было ясно, что это, по сути, заявка на лидерство. Если криминальная структура, сбитая покойным Васей Злым, остается в том виде, что и прежде, во главе ее должен стоять лишь один человек. И в том, что этим главой видит себя Сникерс, сомневаться не приходилось.

Участники сходки понуро молчали, выжидая, а говоривший продолжал выставлять все новые и новые аргументы, загодя им обдуманные:

— Теперь, когда Васи, земля ему пухом, с нами нет, Шашель нас на хрен задвинет. Поставит над городом кого-нибудь из своих, а с нами всеми знаете что сделает?

— Что? — с плохо скрываемым испугом спросил кто-то.

— А ты у Васи, Кривого и Толстого спроси, — посоветовал Жора.

Слова падали веско и тяжело, словно Сникерс заколачивал гвозди в доску.

— Пацаны, вы ведь сами понимаете, что это война! Сука эта конкретно на беспредел подсела — факт. Не мы эту войну начали. Но мы ее выиграем… Обязательно. Отвечаю.

— И чего теперь? — поинтересовался Антип, сидевший к Жорику ближе других.

— Чего, чего… Готовиться надо. Мусоров прикормить. На улицах пока не светиться. А главное — Шашеля как-нибудь наказать. Или киллерюгу в Москве нанять, или самим как-нибудь… Но оставлять кровь неотомщенной нельзя. Правильно я говорю, братва?!

Глава 20

Казалось, ничего не изменилось в жизни Федоровых после Митиной попытки свести счеты с жизнью. Все так же отъезжал каждое утро от Яшиного дома темно-зеленый микроавтобус, развозя нищих по «точкам», все так же отбиралось у «батраков» по вечерам подаяние, все так же бегали по новоселовским улицам вороватые, чумазые цыганские отпрыски, и соседи провожали их взглядами, полными неприязни и подозрительности.

Но одно событие внесло в размеренную жизнь цыганской семьи серьезное разнообразие: ранним снежным утром второго февраля, во вторник, радом с длинным домом из силикатного кирпича остановился ржавый, двадцатилетней давности «Мерседес» с московскими номерами. Едва выглянув в окно, Федоров определил безошибочно: прибыл цыган Егор — родственник и коллега, промышлявший в столице таким же бизнесом, как и сам Яков.

Московский Егор приехал не один: рядом с машиной, застенчиво переминаясь с ноги на ногу, стоял молодой смазливый цыганчик, в котором Федоров узнал родного брата Егоровой жены.

— Черт, принесло на мою голову, — пробормотал Яша и, сунув в желтые от табака зубы трубку, отправился встречать дорогих гостей.

Раскурил в коридоре гнутую запорожскую люльку, накинул на плечи старый кожух и, отрепетировав в зеркале приветственную улыбку, которой он собирался встречать москвичей, отправился во двор.

— Егорушка, здравствуй! — шагнув навстречу, произнес он и, повторив приветствие по-цыгански, братски обнял гостя. — Что же вы тут стоите? Давайте в дом, — предложил он, крепко пожимая руку смазливого цыганчика.

Рассаживая гостей за столом, Яша с тоской подумал, что сегодня вряд ли получится вывезти «батраков» на работу. Как ни крути, а оставлять дорогих родственничков в доме одних — значит проявлять к ним неуважение. Но ведь и восьмерых нищих надо кормить-поить, а если в течение дня никто из них не принесет в дом ни копейки, это прямой убыток…

Вот уж действительно — свалились родственнички, етить их мать, на его голову!

— Галя, куда ты делась! — крикнул цыган в открытую дверь. — Не видишь — дорогие гости приехали! Давай на стол накрывай!