Город и псы - Марио Льоса

– Ничего не понимаю, – сказал майор. – Совершенно ничего.

Майор был тучный, краснолицый, с короткими рыжими усиками. Он внимательно прочитал донесение с начала и до конца, непрестанно мигая. Прежде чем поднять глаза на капитана Гарридо, который стоял у письменного стола спиной к окну, к серому морю и бурой равнине Перлы, он перечитал отдельные места. Донесение было объемом в десять машинописных листов.

– Не понимаю, – повторил он. – Объясните мне, капитан. Здесь кто-то спятил. Надеюсь, не я. Что стряслось с лейтенантом Гамбоа?

– Не знаю, сеньор майор. Я тоже удивляюсь. Я несколько раз говорил с ним, пытался ему доказать, что подавать такой рапорт просто безрассудно…

– Безрассудно? – сказал майор. – Вы не должны были допустить, чтобы этих ребят посадили в карцер. И потом, что за выражения? Надо немедленно положить конец всей этой канители. Не-мед-лен-но.

– Никто ничего не знает, сеньор майор. Оба кадета изолированы.

– Позовите Гамбоа, – сказал майор. – Пусть немедленно явится сюда.

Капитан стремительно вышел. Майор взял в руки рапорт. Он стал перечитывать его, силясь в то же время схватить зубами кончики своих рыжих усиков; но зубы у него были очень мелкие, и он только искусал верхнюю губу. Майор нервно стучал ногой. Через несколько минут капитан вернулся в сопровождении Гамбоа.

– Здравствуйте, – сказал майор срывающимся от раздражения голосом. – Я в высшей степени удивлен, Гамбоа. Послушайте, вы же примерный офицер, старшие по чину ценят вас. Как вы могли подать такое донесение? Да вы просто не в своем уме. Это же бомба! Настоящая бомба!

– Да, сеньор майор, – сказал Гамбоа. Капитан смотрел на него, яростно играя желваками. – Но дело выходит из моей компетенции. Я расследовал все, что мог. Теперь только совет офицеров…

– Что? – прервал его майор. – Вы думаете, что совет соберется и станет все это рассматривать? Послушайте, не говорите глупостей. Училище Леонсио Прадо не может допустить подобный скандал. Вы, наверное, не в себе, Гамбоа. Вы всерьез думаете, что я допущу, чтобы этот рапорт дошел до министра?

– Я говорил то же самое, – вставил капитан. – Но лейтенант настоял на своем.

– Давайте обсудим, – сказал майор. – Нельзя терять контроль над собой. Прежде всего – спокойствие. Посмотрим. Как фамилия парня, который донес?

– Фернандес, сеньор майор. Кадет из первого взвода.

– Почему посадили второго кадета в карцер без приказания?

– Надо было начинать расследование, сеньор майор. Необходимо было изолировать его от других кадетов, чтобы допросить. Иначе весть разнеслась бы по всему курсу. Из предосторожности я не устроил очную ставку.

– Какое-то идиотское, абсурдное обвинение! – вспылил майор. – Вам не следовало обращать на него ни малейшего внимания. Это же ребячество, и больше ничего. Как вы могли поверить этим фантастическим вымыслам? Никогда не думал, что вы так наивны, Гамбоа.

– Может быть, вы и правы, сеньор майор. Но, позвольте вам заметить, я тоже не верил, что они крадут билеты, воруют всем скопом, приносят в училище карты, спиртное. Однако во всем этом я убедился лично, сеньор майор.

– Это другое дело, – сказал майор. – Совершенно ясно, что на пятом курсе хромает дисциплина. Я не спорю. Но в таком случае ответственность несете вы. Слышите, капитан Гарридо? Вы с лейтенантом Гам-боа попали в очень неприятное положение. Ребята, прямо сказать, подложили вам свинью. Посмотрим, что скажет полковник, когда узнает. Тут ничего не поделаешь – я подам докладную, и придется восстановить порядок. А вот что касается второго вопроса, – майор вновь попытался схватить зубами усик, – это форменный абсурд. Парень выстрелил в себя нечаянно. Вопрос исчерпан.

– Простите, сеньор майор, – сказал Гамбоа. – Не было доказано, что он убил себя сам.

– Не было? – Глаза майора вспыхнули. – Хотите, я покажу вам докладную?

– Полковник уже объяснил нам, почему была составлена такая докладная, сеньор майор. Надо было избежать осложнений.

– Вот! – воскликнул майор с победным видом. – Именно! И вы тоже написали этот чудовищный рапорт, чтобы избежать осложнений?

– Теперь другое дело, сеньор майор, – невозмутимо сказал Гамбоа. – Все изменилось. Раньше то предположение было наиболее правдоподобным, точнее – единственным. Врачи сказали, что выстрел произведен сзади. Но я и другие офицеры считали, что это был случайный выстрел, несчастный случай. И тогда мы имели право приписать вину самому пострадавшему, чтобы не повредить училищу. Я в самом деле думал, что виноват Арана, сеньор майор. По крайней мере – отчасти. Скажем, был плохо прикрыт, замешкался на перебежке. Можно было допустить даже, что пуля вылетела из его собственной винтовки. Но дело меняется, если нашелся человек, который утверждает, что здесь имело место преступление. Тем более что обвинение приемлемо и не лишено известного основания, сеньор майор. Кадеты…

– Глупости, – сердито прервал его майор. – Вы, наверное, любите детективы, Гамбоа. Давайте покончим разом с этой волокитой. Довольно спорить попусту. Ступайте в карцер и выпустите этих кадетов. Скажите им, что, если они станут болтать, их исключат и не дадут им свидетельства. А сами напишите новое донесение, опустив все, что касается смерти Араны.

– Не могу, сеньор майор, – сказал Гамбоа. – Кадет Фернандес не отказывается от обвинения. Насколько я мог проверить, он говорит правду. Обвиняемый находился позади убитого во время учений. Я ничего не утверждаю, сеньор майор. Я только хочу сказать, что с технической стороны обвинение вполне приемлемо. Только совет офицеров может решить дело.

– Ваше мнение меня не интересует, – брезгливо сказал майор. – Я вам приказываю. Оставьте эти басни для собственного употребления и выполняйте приказ. Иначе вы предстанете перед советом. Приказания не обсуждаются, лейтенант.

– Вы можете отправить меня в совет, – медленно проговорил Гамбоа. – Но я не переделаю донесения. Я очень сожалею, но должен напомнить вам, что вы обязаны передать его полковнику.

Майор мгновенно побледнел. Позабыв о всяком приличии, он тщетно пытался достать ус зубами и невероятно гримасничал. Потом вскочил на ноги. Глаза его потемнели.

– Хорошо, – сказал он. – Вы меня еще не знаете, Гамбоа. Я бываю мягким, когда со мной обходятся как полагается. Но я очень опасный противник, и вы в этом убедитесь. Это дорого обойдется вам. Клянусь, вы меня попомните. А пока останетесь в училище до уяснения дела. Я передам рапорт. Кроме того, я подам докладную о вашем отношении к старшим по чину. Идите.

– Разрешите, сеньор майор, – сказал Гамбоа и не торопясь вышел.

– Сумасшедший, – сказал майор. – Он с ума сошел. Ну я его вылечу.

– Вы передадите донесение, сеньор майор? – спросил капитан.

– Ничего не поделаешь. – Майор посмотрел на капитана так, точно удивился, что он еще здесь. – И вы тоже сели в лужу, капитан Гарридо. Ваш послужной лист будет замаран.

– Сеньор майор, – пролепетал капитан, – я не виноват. Это произошло в первой роте, у Гамбоа. В остальных все идет превосходно, как по маслу, сеньор майор. Я всегда точно выполнял инструкции.

– Лейтенант Гамбоа – ваш подчиненный, – сухо возразил майор. – Если кадет приходит и рассказывает вам, что делается у вас в батальоне, это значит, что вы все это время считали ворон. Какие же вы офицеры? Вас и в простую школу нельзя пустить – всех распустите! Советую вам навести порядок на пятом курсе. Можете идти.

Капитан повернулся и только у двери вспомнил, что надо отдать честь. Он сделал пол-оборота и стукнул каблуками: майор просматривал донесение – шевелил губами и морщил лоб. Быстрым шагом, почти бегом, капитан направился в канцелярию пятого курса. Во дворе он дал пронзительный свисток. Вскоре сержант Морте явился в его кабинет.

– Созвать всех офицеров и сержантов пятого курса, – сказал капитан. Он сжал рукой свои неимоверные челюсти. – Вы мне дорого заплатите, черт побери! Виноваты вы, и больше никто. Что рот разинули? Идите выполняйте приказ.

VI

Гамбоа помедлил, прежде чем открыть дверь. Он был удручен. «Из-за этой истории, – думал он, – или из-за письма?» Он получил его несколько часов тому назад: «Я очень скучаю по тебе. Мне не надо было ехать. Я же говорила тебе, что лучше остаться в Лиме. В самолете меня тошнило, все на меня смотрели, и мне от этого становилось хуже. В аэропорту меня встречали Кристина с мужем, он очень милый и добрый, я расскажу тебе. Меня повезли скорее домой и позвали врача. Он сказал, что на меня подействовала дорога, а в остальном все хорошо. Но головная боль не прекращалась, и мне не становилось лучше, его опять вызвали, и тогда он сказал, что надо положить меня в больницу. Сейчас я нахожусь под наблюдением врачей. Меня всю искололи, и я не могу двинуться и лежу без подушки, это страшно неудобно, ты знаешь, что я люблю спать почти сидя. Мама и Кристина не отходят от меня, Кристинин муж навещает меня после работы. Все очень добры ко мне, но я бы хотела, чтобы и ты был здесь, только тогда я бы совсем успокоилась. Мне сейчас немного лучше, но я боюсь потерять ребенка. Врач говорит, что первый раз всегда трудно и что все будет в порядке. Я нервничаю и все время думаю о тебе. Береги себя. Ты скучаешь без меня, правда? Я скучаю сильнее тебя». Он читал и огорчался все больше, но не успел он дочитать, как к нему вошел капитан и кисло сказал: «Полковник все знает. Вы добились своего. Начальник казармы сказал, чтобы вы взяли из карцера кадета Фернандеса и явились вместе с ним к Полковнику». Гамбоа ничего не почувствовал, ему стало все равно, точно эти события не имели к нему никакого отношения. Однако он не привык к унынию, оно угнетало его. Он сложил письмо вдвое, сунул в планшет и открыл дверь. Альберто, несомненно, заметил его через решетку и теперь ожидал, вытянувшись по стойке «смирно». Этот карцер был светлее, чем тот, где сидел Ягуар, и Гамбоа разглядел, что защитного цвета брюки до смешного коротки кадету: они обтягивали ноги, как рейтузы, и нельзя было застегнуть прореху на все пуговицы. Рубашка, наоборот, была широка: плечи свисали, а на спине торчал горб.