Дикая роза - Айрис Мердок

Тем временем нужно было обманывать Феликса — да, иначе не скажешь. Энн жаждала его общества, но боялась слишком часто с ним видеться, чтобы не выдать своей жажды: если он заподозрит, что с ней творится, их подхватит и понесет, как щепки. Она не хотела окончательно его поработить, пока сама ещё не уверена, что оставит его себе, и не хотела сойти с ума от горя, если придется его потерять. Она хотела действовать с открытыми глазами, но этого-то она и не могла, пока рядом неотступно была Миранда, зоркая, любопытная, хмурая и пока ещё официально неосведомленная. Мысли её оставались разрозненными, отказывались кристаллизоваться в программу действий. В одном браке она потерпела фиаско, так нужно ли торопиться со вторым? А вдруг она не годится в жены военному человеку? А вдруг Рэндл когда-нибудь вернется? Ее терзали сомнения по поводу святости брака, по поводу Миранды, по поводу Мари-Лоры. Она сомневалась во всем, кроме того, что они с Феликсом любят друг друга. Если б только она могла — совсем просто — увидеть в этом решение всех вопросов! Она стремилась к такой простоте как к недостижимой ступени аскетизма.

— Что ты все ходишь, — сказала Миранда. — Я уже смотреть устала. Постой на месте или сядь. Либо уж уйди совсем.

— Прости, маленькая, — сказала Энн и остановилась возле стола. Миранде, наверно, кажется, что она ведет себя странно. Да так оно и есть. Но за спиной у неё ждал с разинутой пастью большой темный дом, и не хватало духу выйти из комнаты дочери. Надо поговорить с ней теперь же.

— Из-за чего ты нервничаешь? — спросила Миранда. — Ты и меня заразила.

Они смотрели друг на друга в тишине пустого дома, словно прислушиваясь к далеким шагам. Если слушал и кто-то еще, так это могли быть только недруги. Энн пробрала дрожь. Большая белая мохнатая бабочка влетела в окно и заметалась вокруг лампы. Внизу под ними была пустая комната Рэндла.

— Проста, пожалуйста.

— Что ты все — прости да прости? Ты мне скажи, что случилось?

— Ничего не случилось. — Энн опять заходила из угла в угол. Комната казалась ей обшарпанной, пыльной, неопрятной, точно их с Мирандой сунули в мешок со старьем. Убирать здесь полагалось Нэнси Боушот. Энн взяла с каминной полки увядшие розы и бросила их в корзину.

— Миранда, — сказала она, — ты бы ничего не имела против, если бы я опять вышла замуж?

В наступившей тишине было слышно, как трепыхается бабочка, залетевшая под абажур. Энн знала, что не нашла нужных слов. А что ещё она могла сказать? Она оглянулась на дочь.

Лицо Миранды было как деревянная маска. Она взбила подушки и подтянулась повыше.

— Но пока ведь об этом нет речи?

— Ну, как сказать, — ответила Энн и добавила: — Это все ещё очень предположительно, не так чтобы сию минуту. — Голос её звучал виновато. В камине поблескивал неправильной формы шарик из цветного стекла. Энн подобрала его.

Молчание длилось так долго, что она опять оглянулась, и тогда Миранда сказала:

— Но ты и так замужем. За папой.

— Да. Но это, наверно, скоро кончится.

— А я думала, брак бывает навсегда, — сказала Миранда, не сводя с матери неприязненного взгляда.

Энн почувствовала, как в ней шевельнулось долгожданное эгоистическое упрямство. Она обрадовалась ему, как мать радуется первому движению своего будущего ребенка. Она сказала:

— Отец твой так не считает, — и, тут же пожалев о своих словах, добавила: — Ты ведь знаешь, он просит развода. Он хочет жениться на другой женщине.

Миранда, подумав, возразила:

— Это он сейчас так говорит.

— Ты думаешь, он… расхочет?

— Может и расхотеть, разве нет?

Энн подкинула на ладони цветную стекляшку. Комната сжимала её со всех сторон мягко, как вата. Хотелось передернуть плечами, чтобы стряхнуть её. Она сказала:

— Ты ведь виделась с папой, когда он сюда приезжал… незадолго до того, как… написать мне письмо.

— Да.

— Он тогда говорил что-нибудь такое, что… ну, о том, что уезжает навсегда? Наверно, он тебе это сказал. — Энн запыхалась. Она чувствовала, что задает не те вопросы. Чувствовала, что Миранда держит её под контролем своей воли. Она ходила взад-вперед, точно зверь на короткой привязи, чувствуя, как дергает веревка.

— Я точно не помню, что он говорил, — сказала Миранда, — но, по-моему, он думал, что ему, может быть, захочется вернуться. Уверенности у него, по-моему, не было. Ты ведь знаешь, что такое папа.

— Нет, ты вспомни! — сказала Энн. — Что он в точности сказал? Постарайся вспомнить.

— Как я могу вспомнить? Мне было так тяжело. Мне и сейчас так тяжело. — В голосе её дрожали слезы.

— Ну, прости меня, маленькая, — сказала Энн. Она взглянула на скривившееся неласковое личико и захлебнулась от жалости и чувства вины. Слишком легко она отнеслась к тому, как будет страдать Миранда.

Затихшая было бабочка упала из-под абажура с обожженными крыльями и затрепыхалась на полу.

Миранда посмотрела на нее, перегнувшись через край кровати.

— Ты её лучше убей. Летать она больше не будет. То, что не может летать, лучше убить. Лучше быть мертвым, чем ползать. Она сожгла себе крылья.

Энн придавила бабочку ногой — какая толстая — и опять устремила все внимание на Миранду. Та как будто оживилась немного и была сейчас удивительно похожа на отца.

Энн тоже заговорила спокойнее:

— Но тебе показалось, что он хотя бы допускал возможность, что когда-нибудь вернется?

— Да, конечно, — сказала Миранда. — Он говорил что-то в этом роде. — Она стала с беззаботным видом оправлять постель, смахнула на пол двух кукол.

Энн подошла к окну. Ночь душила её. Она выглянула в темноту. Вдалеке ухала сова, набрасывая одно за другим звуковые кольца на уснувших болотных птиц. Безмолвный мир за окном ждал окончания их разговора. Ни одного огонька не было видно, даже звезды словно задохнулись в темном бархатном небе. Энн смотрела в душную черную пустоту, и сердце её было как птица, готовая вырваться из её груди и лететь над тихим болотом к мысу Данджнесс, к морю.

Веревка дернула. Она обернулась к тесной комнатке, к настороженной Миранде. Сказала:

— А если он не вернется и мы разведемся? Что ж, тогда я могла бы подумать о новом замужестве. Я решила, что должна тебе это сказать, хотя все это ещё так смутно и маловероятно. — Слова были сбивчивые, неискусные.

— Выражайся яснее, — сказала Миранда. — Ты уже сейчас думаешь о том, чтобы выйти замуж за кого-то определенного?

— Да.

— Кто он?

— Феликс Мичем.

— Понятно. — Она как будто не удивилась. — Что это тебе вдруг понадобился Феликс?

— Не вдруг. Мы с Феликсом много лет были друзьями.

— А папа это знал?

— Знать тут было нечего! — сказала Энн, проклиная себя за то, как бездарно провела эту сцену.

Миранда молчала, поджав губы, подбрасывая куклу на коленях.

Верит она мне? — думала Энн. Этого я не могу спросить. На неё навалилась новая боль — Миранда, чего доброго, вообразит бог знает что.

Помолчав, Миранда сказала:

— Конечно, поступай как знаешь. Ведь это касается тебя.

— Я просто хотела с тобой поговорить. Я не хочу ни удивлять тебя, ни расстраивать. — Прозвучало это холодно, неубедительно. — Феликса ты знаешь, он тебе по душе, это все к лучшему. Ну а планы у меня, конечно, самые туманные.

— Знаю я его не особенно хорошо, — сказала Миранда. — Я с ним почти и не разговаривала. И насчет того, что он мне по душе, — это ещё вопрос!

— Да брось, пожалуйста!

— Папе он тоже не по душе. Может, он догадывался?

— Говорю тебе, не о чем тут было догадываться!

Миранда вздернула брови, глядя на куклу.

Энн почувствовала, что задохнется, если не выйдет из этой комнаты. Опять заухала сова, распахнутое окно таило угрозу, словно в него вот-вот мог влететь Рэндл — как летучая мышь, неспешно хлопая шершавыми крыльями.

Будто уловив её мысль, Миранда сказала:

— Папа ведь может вернуться в любую минуту. Вот сейчас мы в любую минуту можем услышать машину…

Обе замерли и прислушались, глядя друг другу в глаза. Тишина казалась чреватой звуками, и те, другие, кто тоже слушал, словно затаили дыхание.

Энн стало страшно. Она пошла к двери.

— Ну ладно, посмотрим. Больше об этом говорить не будем. Я и так наговорила лишнего. Посмотрим, чего хочет папа. Это были просто туманные предположения.

Уже взявшись за ручку двери, она заметила на одной из белых полок что-то необычное. К полке была пригвождена одна из кукол Миранды, пронзенная насквозь немецким кинжалом. Энн поглядела на это зловещее знамение. — Несчастная, за что ты её так?

— Я её казнила. Это ассирийская казнь. — Миранда сбросила одеяло и выбралась из постели.

— Довольно-таки варварская казнь. Смотри не озябни, маленькая. Ну, спокойной ночи. Не ломай себе голову над тем, что я говорила.