Россия солдатская - Василий Алексеев

— Пришел, Сапожников, тебе неприятную новость сообщить: Кима убили.

Григорий посмотрел в широкое лицо лейтенанта.

— Убили, — повторил командир взвода, — может и нас завтра убьют. Жаль, что обидели парня зря, он ведь правильно за солдат заступился. Это по распоряжению комиссара дивизии его сняли.

Григорий вспомнил волчью улыбку комиссара дивизии и нахмурился. Комвзвод понял состояние Григория и примирительно добавил:

— Ты не печалься, ведь мы за Родину, а не за комиссара дивизии сражаемся.

Неужели он всерьез говорит? — удивился Григорий и внимательно посмотрел в глаза комвзвода. Они были добрые, честные и очень серьезные. — Верит по-настоящему, — решил Григорий, — парень простой, власть его офицером сделала, гордится он этим и верит больше, чем обыкновенный солдат.

— Я тебе вот еще что хотел сказать, — помолчав добавил комвзвод, — я тебе вместо Кима другого паренька пришлю, тоже малолеток, Вася… только прибыл. Ты о нем позаботься, а сейчас погляди, — переменил тон комвзвод, — вот я немецкие журналы в окопе нашел, хочется прочесть, а языка не знаю.

Комвзвод протянул пачку иллюстрированных журналов.

— Ты почитай на досуге, а я потом зайду… расскажешь.

Ночью батальон перебросили на открытую позицию в поле. Дождь почти не переставал. Сильно похолодало. Григория стало охватывать отчаяние. Все чаще приходила мысль, что его убьют до того, как он осуществит план перехода.

Над самой головой раздался глухой взрыв и что- то больно ударило по ноге выше щиколотки. — Вот оно… наконец! — Григорий вздрогнул и проснулся.

— Прости, я тебе кажется на ногу наступил, — прошептал Васин голос.

Григорий не сразу сообразил, в чем дело.

— Ты что? — наконец, спросил он.

— Ходил оправляться.

Вася копошился где-то совсем близко. Шуршала плащ-палатка, хлюпал вода под настилом из хвороста и досок. Григорий повернулся на спину. Холодный озноб пробежал по телу. Влажное белье неприятно липло к телу. Новый взрыв еще ближе первого. Кусочки глины посыпались с потолка землянки.

— Сволочи, — прошептал Вася.

Григорий с усилием приподнялся и сел. Край шлема задел за стенку и с нее опять посыпалась глина. Газетная бумага и махорка отсырели и, чтобы закурить, пришлось зажечь две спички. Когда вспыхивал огонь, на желто-грязном фоне противоположной стены вырисовывалась тень стриженной головы Васи. На Григория смотрели большие серые глаза с рыжими ресницами.

— Почему ты снимаешь шлем? — сказал Григорий.

— Всё равно убьют, — вяло ответил Вася.

— Убьют ничего, хуже если изуродуют. Совсем маленький осколок царапнет по голове и останешься на всю жизнь идиотом. Я тебе серьезно говорю, надень шлем.

Вася завозился, исполняя приказание Григория.

— Гриша, а, Гриша, — заговорил Вася, — скажи по совести, согласился бы ты, чтобы тебе сейчас оторвало руку или ногу, но зато сразу в тыл, в госпиталь, никогда больше этого не видеть?

Голос Васи стал почти радостным, как будто он размечтался о чем-то приятном и хорошем. Григорий затянулся последний раз и бросил остаток козьей ножки к входу.

— Нет, ты только подумай, — продолжал Вася, — вымыться в бане, вывести вшей… наесться досыта!

— Наешься теперь в тылу, жди! — прервал Григорий.

Вася замолчал и некоторое время в темноте было слышно только его сопение. В отдалении раздалось сразу несколько взрывов.

— Что это они сегодня? — радость исчезла из голоса Васи.

— Говорят, что немцы выходят на передовую посменно, дежурят по восемь часов, как на производстве, — проворчал Григорий.

Что-то ухнуло рядом с землянкой. Крыша осела и когда Григорий приподнялся на локте, то увидел, что угол над головою Васи зияет круглой дырой, через которую видно небо.

— Ты не ранен? — с тревогой спросил Григорий.

— Кажется, нет, — чуть слышно ответил Вася.

Григорий протянул руку и нащупал в темноте густо вымазанную глиной шинель и хилое, жалкое плечо Васи.

— Цел?

— Цел.

Вася тоже приподнялся. Пошел дождь и в отверстие над Васиной головой стали падать реденькие капли, а по стенке зажурчала струйка воды.

— Господи, когда это кончится? — заговорил Вася, — и за что я мучаюсь, кого защищаю? Рос, всё время голодал. Отец умер, мать заболела. Устроился на склад. Заведующий складом заставил воровать. В соседнее отделение лаз был сделан, ну я и лазил. В первый же раз целый ящик консервов передал, так они мне одну банку с собой дали: «Хватит, — говорят, — с тебя и этого». Принес домой. Мать догадалась, заплакала, «Не думала, — говорит, — что мой сын воровать будет!», а братишка увидел, тоже заплакал — есть просит… Сволочи! — добавил Вася с отчаянием, — и знают ведь, что не изменю я им, пойду их проклятых защищать, чтобы они потом опять народ мучили! — в голосе Васи звучала истеричная нотка.

Григорий никак не ожидал от Васи такого взрыва.

— Всё равно Сталину войну не выиграть, — сказал он, подумав, — если дальше солдат беречь будут, как теперь, через год некому воевать будет.

— В России народу хватит, всех не перебьют! — ответил Вася почему-то успокаиваясь, - только нам с тобой домой не вернуться…

— Надо дыру заделать, — сказал Григорий.

— Пока не рассвело, — согласился Вася.

Снаружи темное поле, сырость и туман. В отдалении, над немецкой передовой, шары осветительных ракет. Григорий нашел в грязи кусок прогнившей доски, принесенный еще накануне из другого разбитого снарядами блиндажа, и заложил отверстие в потолке землянки. Вася бросил сверху несколько лопат мокрой глины.

Григорий сидел на ящике с минами и чистил ствол миномета. Узкий, короткий окоп переходил в метре от Григория в круглое, двухметрового диаметра гнездо, в котором стоял миномет. Напротив, в таком же коротком проходе, сидел Вася и вставлял в черные пазы хвостов мин дополнительные заряды. Между ними, в самой середине круга, на корточках сидел командир расчета, курил и сплевывал.

— Супа не привезли… — сказал Вася.

— А тебе только бы жрать! — командир расчета нехорошо выругался. — Вот Сапожников, не тебе чета, инженер, и то ничего не говорит, — добавил он после короткой паузы.

— Ты не ругайся, — язвительно ответил Вася, — мне за Сталина и за Родину всё равно как умирать: от мины или от голода.

Столб земли поднялся в полсотне метров перед окопом. Командир расчета плюхнулся на то место, на котором сидят, и прижался к задней стенке окопа. Вася съежился и уронил мину.

— Ты что? — взревел командир расчета, приходя в себя, — разве мину можно ронять?

Новый столб земли поднялся слева от окопа несколько дальше.

— Фашисты проклятые! — остановился командир расчета на полуслове, — Вот что, ребята, вы тут подготовьте всё к стрельбе, а я пойду в блиндаж.

Командир расчета перемахнул через бруствер окопа и исчез, пригибаясь к земле.

— Убрался и пес с тобой! — сказал Вася, морща пухлый нос. — Он бы и драться начал, если бы не на передовой.

Григорий положил конец ствола миномета на ящик с минами, приподнялся и посмотрел кругом. Большое поле было всё в воронках. Слева на горизонте торчали остатки леса, обломанного и исковерканного. Прямо перед окопом поле понижалось к лощине, а затем опять поднималось, упираясь в серое небо. Там, почти на самой линии горизонта, были остатки церкви и торчало несколько расщепленных деревьев, там была немецкая передовая. По всему полю, как большие зелено-серые жуки, кренились на разные стороны подбитые танки. В начале бугра, поднимавшегося к немцам, была русская передовая, и там, около отдельных окопчиков, копошились люди, невидимые за выгибом бугра немцам и видимые, как на ладони, Григорию.

— А всё-таки пехоте еще хуже, чем минометчикам, — сказал Григорий, опять садясь на ящик с минами и беря ствол в руки.

— Зато скорей отмучиваются, — возразил Вася. — А как по-твоему, Гриша, — вдруг посмотрел он на Григория совсем серьезным взрослым взглядом, — ты всё-таки человек образованный, скажи: ну побьем мы немцев, будет народу какое облегчение или нет?

Григорий хотел ответить, но…

Безмерное пространство черно-желтой земли уходило в обе стороны ровным полукругом. Где-то вертелись черные круги. — Что это? Умер я или… как болит грудь! Стальной обруч сжал ее от плеча до плеча… Черные точки замелькали перед глазами Григория. — Зачем я вижу всё это? — подумал он и пришел в себя.

Серые облака деловито неслись по небу. Воронка от снаряда была совсем не такой большой. Грудь болела и к горлу подступала тошнота. — Целы ли ноги, и вообще что от меня осталось? Григорий попробовал пошевелиться, ноги сначала не двигались. — Это земля и ствол миномета придавили колени… немцы засекли наш миномет, сейчас может быть еще один снаряд! Ужас охватил Григория, он напряг все силы и закричал:

— Помогите!

Никто не отозвался.