Проза о войне (сборник) - Борис Львович Васильев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он стоял, прислонившись спиной к бревенчатой стене дома. На крыльцо вышла Анна.
— Вам нехорошо. Костя?
— Мне хорошо, Аня. Так хорошо мне не было никогда в жизни, — он помолчал. — У нас в детдоме день рождения праздновался один раз в году. Коллективно. Для всего детского дома. Я говорил вам, что плохо помню маму. Отца же я не знал совсем… И вот сегодня вы вернули его мне. Конкретного. Реального отца. Со своей жизнью. Со своим днем рождения. И со своей смертью…
Он замолчал. И Анна молчала тоже. Просто молчали и смотрели в густеющий мартовский сумрак.
И в этом сумраке мимо их дома вдруг неторопливо прошли двое очень молодых людей. Девушка и юноша в военной форме последнего года войны.
Игорь и Кима шли по вечерней улице Ильинки.
— Я искал тебя, Кимка.
— Не надо выдумывать, Игорь.
— Я хотел написать тебе, но не знал куда. Как ты оказалась на фронте?
— Так же, как ты.
— Но я мужчина.
— А я — женщина. Кому–то надо вас перевязывать и стирать ваши гимнастерки.
— Кимка, если бы ты знала, как я счастлив, что встретил тебя.
— Не надо, Игорь. Счастлив будет тот, кто переживет эту войну…
Кима Вилленстович и Игорь Суслин шли по улице деревни Ильинка. Артиллерия смолкла, было тихо. Только поскрипывал снег под ногами, да где–то с унылой ритмичностью стучал молоток.
— Кимка!
— Что?
— Ничего. Просто мне приятно повторять твое имя.
— Не надо выдумывать, Игорь.
— Я не выдумываю.
Кима остановилась. Посмотрела на Суслина, точно прикидывала, говорить или не говорить.
— Месяц назад погиб Боря Яценко.
— Борька?!.
— Сгорел в танке. Мне написала Катя.
— Борька сгорел… Первый из нашего класса.
— Третий, Игорек, — мягко поправила Кима. — Гриша Рубин и Володя Самохвалов погибли раньше. Боря — третий. Кто следующий?
— Я не знал, что они погибли, Кимка. Я потерял все адреса еще в училище и ни с кем не переписывался.
— Скоро мы останемся одни, — вздохнула Кима. — Одни девчонки. Мальчики, мальчики, что вы делаете с нами?
— Всех не убьют.
— Да, всех не убьют, — она помолчала. — Ты правда рад, что встретил меня?
— И ты еще спрашиваешь! Знаешь, сколько раз я признавался себе, что…
— Не надо, — Кима закрыла ему рот рукой. — Ничего не надо говорить. Говорить будем после войны, а сейчас… — Она зябко повела плечами. — Холодно. Зайдем ко мне, если хочешь.
Они стояли возле здания бывшей школы. Сквозь щели маскировки из окон пробивались узкие полоски света. И по–прежнему уныло стучал молоток.
— И чего он все время стучит?
— Это не для нас, — Кима вздохнула. — Здесь наш госпиталь. Надо девочкам сказать, что я пришла.
— Я подожду.
— Нет, пойдем вместе. Только тихонько, раненые спят. Они вошли в тускло освещенный школьный коридор, забитый ранеными.
— Жди здесь, — шепнула Кима.
И сразу же ушла. А Игорь остался ждать.
— Суслин?.. — удивленно спросил кто–то совсем рядом. — Игорь, это ты или мне кажется?
— Это я, — Игорь недоуменно оглядывался.
— Да здесь я, балда! Шагни влево и нагнись.
Игорь шагнул влево и присел:
— Кто здесь?.. Пригуда? Сеня Пригуда?!.
— Здорово! — с соломы поднялась массивная фигура с перебинтованной головой. — Вот так встреча! Откуда и куда?
— На фронт. С маршевой ротой. Ты ранен?
— Пустяки: голову царапнуло, — нe без гордости сказал Пригуда. — Можешь поздравить, я уже лейтенант. К ордену представлен. И медаль уже отхватил! — Он откинул шинель, тускло сверкнув медалью «За отвагу». — А ты, значит, в тылах ошивался?
— Ну, знаешь, в армии не выбирают.
— Игорь! — шепотом окликнула Кима из глубины коридора.
— Меня зовут, — сказал Суслин. — Ну поправляйся, Сеня. Может, еще увидимся.
Пригуда недобро засмеялся и заговорил громко, в полный голос, чтобы слышали окружающие:
— Санитарочку подцепил? Ай да тыловики: орденов нет, так все девки наши! Ну правильно, Суслик, не теряйся! Особо пока мы в госпиталях…
Его громкий смех звучал вслед шедшему к чердачной лестнице Суслину. И он виновато пригнул голову.
— Что это он, Игорек? — спросила Кима.
— Товарищ по училищу, — вздохнул Игорь. — Уже лейтенант и уже — с медалью. А я — тыловая крыса, ловкач…
— Вот дурачок–то, Господи, — сказала Кима, открывая люк. — Влезай за мной. На чердак.
На чердаке было темно, и Игорь остановился возле люка, не зная, куда подевалась Кима и куда ему идти.
— Ну где ты там? — шепотом спросила Кима. — Закрой люк и иди сюда. Только люком не стукни.
Игорь осторожно опустил крышку люка, отчего стало уж совсем черно. Опустившись на четвереньки, он пополз куда–то в кромешной мгле, пока не треснулся лбом о балку.
— Это ты ударился? — поинтересовалась Кима с другого конца чердака.
— Я.
— Где же ты?
— Не знаю.
— А что ты там делаешь?
— Чешу голову.
— Фонарь у тебя есть?
— Теперь есть. На лбу.
И они оба весело рассмеялись.
— Похоже, мы обречены ползать по чердаку, пока не рассветет, — сквозь смех сказал Игорь.
— Я не ползаю, — ответила Кима — Я сижу на своей постели.
— А где это?
— Тут.
— А где это — тут?
И они снова засмеялись.
— Если я расскажу девочкам, они ни за что не поверят, — весело сказала Кима. — Они скажут, что я вычитала это у Марка Твена.
— У Твена, по–моему, этого нет.
— А ты читал «Простаки за границей»?
— Не читал, — признался Игорь. — Я опять поползу, ладно? До следующего фонаря: два фонаря — пара. А ты смейся, Кимка. Смейся. Я буду ползти на твой смех, как на маяк.
Кима тихо смеялась. Игорь преодолел наконец–таки темное пространство, и их руки встретились. И возникло
