Тревожные галсы - Александр Золототрубов

— Как обстановка, нет ли радиограммы? — вновь запросил Ромашов.

— Есть, товарищ командир!..

Грачев доложил, что старшина не смог записать весь текст — очень большие пропуски. Ромашов попросил Грачева что-нибудь предпринять.

— Вы же специалист, думайте...

Запросы на другие корабли ничего не дали, и Грачев ходил по рубке, покусывая губы.

Раздался пронзительный звонок. Это снова Ромашов:

— Не получается? Надо, чтоб получилось. Поймите, это не то, что «Бодрый» не выставил мины. Мы сорвем всю операцию! Вы слышите?

«Бодрый»! И как Петр раньше не подумал о своем корабле. Он включил передатчик, нажал ключ, и чуткие стрелки приборов заплясали на своих шкалах. Петр передал текст, который гласил:

«Бодрый», прошу срочно отрепетовать радиограмму номер один...»

Грачев мигом переключился на прием. Эфир заполнен хаосом сигналов. Музыка, пение.

— «Венера», я — «Радуга», передаю прогноз погоды... — доносилось откуда-то с северных широт.

А вот это — рация рыболовецкого сейнера. Там что-то случилось, капитан просит срочно выслать спасатель. Петр чуть повернул ручку настройки и услышал позывные «Бодрого»:

— Передаю радиограмму номер один...

Но едва начали передачу, как вдруг на волне появился треск. Чья-то радиостанция создавала помехи. «Неужели снова будут пропуски?» — встревожился Петр. Он то уменьшал громкость, то изменял чуть настройку. Наконец «Бодрый» умолк. Петр посчитал количество слов. Пропущенными оказались два. Их Грачев восстановил по ранее принятой радиограмме. Потом поднялся на ходовой мостик.

— Товарищ командир, все в порядке! — И Петр протянул ему злополучную радиограмму.

Ромашов волновался не зря — в ней предписывалось командиру «Гордого» совместно с торпедными катерами отвлечь главные противолодочные силы «синих», чтобы дать возможность подводным лодкам прорваться к ракетному крейсеру и «нанести» удар.

— Вот оно что, — легко вздохнул Ромашов и обернулся к Грачеву: — Спасибо, Петр Васильевич, выручил. Спасибо...

Корабли «красных» легли на боевой курс. Неожиданно над ними появились бомбардировщики «синих».

Ракеты «Гордого» прочертили огненные трассы и где-то далеко-далеко на фоне посветлевшего неба взорвались.

Залп. Еще залп.

Потом «Гордый» лег на новый курс.

Лютый шторм вконец измотал море. Оно притихло, заголубело и зыбко дышало, стеклом сверкая на солнце. Корабли, однако, продолжали идти боевыми курсами. Шли десятые сутки учения.

Рано утром, когда едва забрезжил рассвет, всю ночь простоявший на вахте Ромашов собрался отдохнуть, но тут на мостик поднялся штурман, он был бледный, растерянный.

— Товарищ командир, вышел из строя гирокомпас.

— Как? — едва не ругнулся Ромашов.

Штурман пояснил: сгорела обмотка электромотора.

— Причина?

— Произошло короткое замыкание. Надо заменить электромотор, а запасного у нас нет.

— Что же будем делать? — Ромашов старался говорить спокойно, но голос его дрожал, и все, кто был на мостике, поняли: случившееся вывело командира из себя. — Где мы находимся?

Штурман заспешил в рубку. Ромашов направился следом за ним, взглянул на карту. «Гордый» бороздил море милях в ста от Ленинграда.

— Сто пятнадцать миль, — уточнил штурман.

«Пока будем пользоваться магнитным компасом, а как только закончатся учения, придется зайти в Ленинград», — решил Ромашов. Об этом он сказал штурману. Тот повеселел.

— Я схожу на склад и получу электромотор, — заверил он командира.

Ромашова огорчило случившееся. Придется ему запрашивать адмирала Журавлева, а тот может и не разрешить заход корабля в порт. «Что ж, тогда будем работать с магнитным компасом, хотя это и сопряжено с большими трудностями, — размышлял Ромашов. — Я мог бы взыскать со штурмана, но вины его в этом нет. Механизмы не вечны, они, как и люди, выходят из строя. Только бы дали нам электромотор в базе. Только бы дали...» Он подошел к локатору станции кругового обзора. На темном экране вспыхнула зеленая точка.

— Рыбаки, — доложил вахтенный радиометрист. — Я давно обнаружил их судно, — и, помолчав, матрос спросил: — Товарищ командир, мы еще долго пробудем в море?

Ромашова удивил, как ему казалось, дерзкий вопрос, он подошел к матросу ближе.

— А что вас волнует?

Матрос смутился, в его черных глазах затаилась печаль.

— Я слушаю.

— Беда случилась, товарищ командир. Перед выходом в море я получил телеграмму. Мать положили в больницу. А тут — учения... — Он с надеждой посмотрел на командира. — Боюсь, как бы не потерять ее...

«Его я мог бы отпустить, — подумал Ромашов. — Отменно несет вахту, торпеды помог обнаружить».

— Потерпите еще денек, что-то придумаем, — пообещал Ромашов. И, сам не зная почему, добавил: — Мать надо беречь. Я тоже берегу свою маму...

Зазвонил телефон. Ромашов взял трубку и услышал голос Грачева: старший лейтенант докладывал о том, что принят сигнал «Вега».

— Наконец-то, — вздохнул Ромашов, положив трубку на рычажок. — Старпом, вы слышите? Учения закончились. Теперь — домой, на Север.

— А гирокомпас?

— Это меня и волнует, — Ромашов подозвал к себе штурмана. — Пишите заявку, укажите в ней все, что надо. Я думаю, что адмирал Журавлев даст нам добро...

— А если не даст? — сощурил глаза старпом. — На одном магнитном компасе рискованно идти штормовым морем.

— Если что, я постараюсь убедить адмирала.

Ромашов сошел с мостика и направился в радиорубку. Дверь была чуть открыта, за столом сидел Грачев. Он что-то старательно чертил на бумаге, разложив ее на квадратном столике. Увидев командира, он встал и доложил о том, что готовит тексты для тренировки радистов.

— Вот что, Грачев, мне нужна связь с начальником штаба флота. Срочно...

— Есть!.. — Грачев тут же стал настраивать радиоаппаратуру. То, что командир не вызвал его на мостик, а сам пришел в радиорубку, ему польстило, и он старался как можно скорее наладить связь.

Ромашов сидел на стуле-вертушке угрюмый, болела голова от бессонницы, от всего пережитого за эти десять суток учения. А тут еще предстоит разговор с адмиралом. «Ну и что, разве я виноват в том, что случилось? — спросил себя Ромашов и сам же ответил: — Ни я, ни штурман... У механизмов, как у человека, есть свой предел...»

— Связь установлена, — доложил Грачев и передал Ромашову трубку радиотелефона.

— Это кто, первый? Так, ясно... Докладывает пятый. Прошу вашего разрешения зайти в Ленинградскую военно-морскую базу... Да, да, крайне необходимо — вышел из строя гирокомпас. Только на один день... Вас понял: бросить якорь на рейде... Добро, товарищ первый, вас понял... — Ромашов легко вздохнул. — Кажется, адмирал не сердится.

«Гордый» бросил якорь на рейде. Был тихий вечер, солнце скатилось за горизонт, окрашивая края лохматых туч в бронзовый цвет. Ромашов долго разглядывал порт в бинокль, потом обернулся к старпому:

— Всегда волнуюсь, когда смотрю на Питер... — помолчав, добавил: — Дед мой тут на Путиловском заводе работал, сражался на баррикадах. А отец в Великую Отечественную оборонял Ленинград. Здесь и погиб. И сам я вырос в этом славном городе... Ну, а где штурман?

— Я тут, товарищ командир, — штурман показал бумаги. — Подпись ваша нужна и печать, а так все готово.

Они прошли в каюту.

— Хлебнули моря вдоволь, теперь бы отдохнуть, но что поделаешь? То одно, то другое... — сказал Ромашов, снимая реглан, на котором пятнами осела морская соль. — Да, старпом, где там наш командированный?

Грачев шагнул из-за двери:

— Слушаю вас, товарищ командир.

— Слушаешь, да? — усмехнулся Ромашов. — Ну так слушай... У тебя, кажется, кто-то есть в городе? — И он прищурил глаза. — Сутки будем стоять, можно сойти на берег. И вот еще что, тут у матроса Сергеева, радиометриста, мать в тяжелом состоянии. Когда уходили на учения, он никому не доложил об этом. А теперь вот сказал... Я решил отпустить его, так что проводите матроса в аэропорт, а уж потом — по своим делам. К утру быть, ясно? — Он взглянул на штурмана. — Может, и Грачев с вами пойдет?

— Не надо, товарищ командир, я сам все сделаю. Я ведь раньше служил здесь...

— Ну, ну, значит, вам и карты в руки. Ладно, пора вам, товарищи, катер у борта...

«Только бы Иру застать дома!» — обрадовался Петр. Матроса он посадил на самолет, а сам спешил к девушке.

...Комнату для Иры Серебряков снимал у матери сослуживца на Невском проспекте, в высоком старинном доме с балконами. Грачев нашел его быстро. Поднялся на третий этаж. Где-то слышалась музыка. Но вот она утихла, и Петр нажал кнопку звонка. Дверь открылась, и он увидел седую женщину с черными живыми глазами. Она ласково спросила:

— Вам кого, молодой человек?

— Простите, Иру Серебрякову.

— Вы ее брат, из Севастополя?

— Нет, я с Севера. Я... — Петр замялся. — А вы Елизавета Петровна?

— Да, — Она улыбнулась. — Проходите, пожалуйста. Ира сейчас придет.