Para bellum (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич

— Я, признаться, до конца сомневался, что он решиться.

— У него отчаянное положение, — заметил стоящий рядом граф Игнатьев — нарком иностранных дел.

— Китай — мир символов. У них довольно специфическое мышление, полное курьезов и неожиданных переходов.

Все промолчали.

Фрунзе тоже.

После чего еще раз вздохнул и отправился на встречу.

Вошел в кабинет и поздоровавшись, присел на свое место. Комната эта была фигурально разделена на две части с двумя входами. На той стороне маньчжурская делегация, на этой — советская. С переводчиками, понятное дело. И не только.

— Вы нормально добрались?

— Нас дважды обстреляли.

— Кто? — не на шутку напрягся генсек.

— Японцы.

— А… эти… — отмахнулся Михаил Васильевич. — Бессильная злоба. Что они еще могут? Понимаю, что не вежливо, но давайте сразу к делу. Думаю, мы с вами оба прекрасно понимаем, какие планы у Чан Кайши относительно вас. Так?

Чжан Сюэлян промолчал, сделав вид, что не понимает намека.

Фрунзе усмехнулся.

— По этой причине ваша армия под Харбином пока и не уничтожена. Это дело техники, причем не большой. Три полка легких бомбардировщиков. Вот сколько нужно сил, чтобы уничтожить вашу армию. И я в течение двух недель могу их перебросить и применить. Снимая с западных границ буквально на пару месяцев или даже меньше. Думаю, боевую ценность одного полка таких самолетов вы уже оценили.

— И что вы хотите? — чуть хрипловато спросил собеседник.

— Я хочу, чтобы вы остались правителем Маньчжурии.

— Я вас не пониманию.

— Правителем Маньчжурской народной республики в составе Советского Союза. На правах конфедерата. Как Польская народная республика. И чтобы ваши люди продолжили защищать этот регион, как от японцев, так и от чанкайшат. Для чего я помогу вам развернуть на их базе пару полноценных бригад постоянной готовности, переведя остальных в народную милицию. Оружие, инструкторы, тренировочные базы — это все будет в том количестве в котором потребуется. Как и обучение ваших офицеров в советских военных училищах.

— А вам это что дает?

— КВЖД. Она оказывается внутри Советского Союза и под защитой советских граждан. Ну и перспективы возвращения Порт-Артура. Безусловно в составе Маньчжурской народной республики.

— А я?

— А вы будете руководить ей. Столько сколько пожелаете. А потом ваш сын. В принципе, меня устроить даже монархия, если вы не доверяете демократическим методам. В случае же необходимости подойдут советские войска и «сломают лицо» любому, кто будет угрожать нашему союзнику — вам, то есть. Для меня важно, чтобы я как можно реже отвлекался и отвлекал сил на этот регион. И создание крепкой Маньчжурии — вполне подходящее для меня решение.

Чжан Сюэлян задумчиво уставился в окно за спиной Фрунзе. А тот перевел взгляд на присутствовавшего тут Нечаева и добавил:

— Вы же Константин Петрович, если пожелаете, можете быть привлечены к серьезным делам, по профилю.

— Что вы имеете в виду Михаил Васильевич?

— Частную военную кампанию. Далеко не везде Советский Союз может присутствовать официально своими солдатами. А вопросы бывают разные. И вы, как лидер отряда кондотьеров, в этом плане выглядите очень интересно. Заодно ребят своих, сидящих без дела подтяните.

— Насколько я знаю меня разыскивают в Союзе за контрреволюционную деятельность.

— В 1921 году была объявлена амнистия тем, кто прекратил контрреволюционную деятельность.

— Эта амнистия распространяется на рядовых солдат.

— Уже нет. После Польской кампании она была распространен на всех участников белого движения, которые не были уличены в особых зверствах. И которые готовы признать Советскую власть как новую веху в истории России.

Нечаев молча кивнул, принимая к сведению.

А Чжан Сюэлян, внимательно слушавший этот разговор, продолжил напряженно думать. Он пытался просчитать ситуацию.

С одной стороны, Чан Кайши их бросил и не оказывал никакой помощи. Даже дипломатической. Из-за чего армия сильно переживала, кроя того самыми последними словами. Да и ему самому вполне импонировало это предложение Фрунзе.

С другой стороны, эти условия мира вряд ли кому-то понравятся. Понятно, сами командиры атаковать РККА не спешили, но они и не считали себя побежденными.

Так что быстро и просто этот вопрос не решить… особенно если Маньчжурии придется потом воевать от лица Союза со всем Китаем. Кинет ли Фрунзе его как кинул Чан Кайши — вопрос. Хотя репутацию он имел достаточно надежную. Но то, что он может быть занят на западе во время этой потенциальной войны вполне реально. И ведь речь шла не только о Чан Кайши, но и японцах…

На этом переговоры завершились и все перешли в зал, где их ждал небольшой банкет. Во время которого разговоры велись только на отвлеченные темы.

Фрунзе не спешил.

Он провел личные переговоры и дал личные гарантии. Как он обычно и делал. Теперь требовалось время, чтобы люди подумали и приняли решение.

В Москве же тем временем шла подготовка к захоронению Ленина и сносу совершенно обветшалого, можно даже сказать аварийного деревянного еще мавзолея. Его ведь создавали для прощания с Владимиром Ильичом. И нужда в нем более не имелось.

Фрунзе уже который год боролся с культом личности. Любым. В том числе и всячески противодействуя создания своего. Поэтому считал достаточно опасным и не правильным сохранением Ленина на Красной площади. Как и всякой сакрализации коммунизма с революцией. Во что это в итоге вылилось он прекрасно помнил…

И к марту 1930 года ревизия дошла почти что до истоков, переименовав на старые или альтернативные названия все данные революционерами наименования. Как по городам и иным населенным пунктам, так и по различным учреждениям. Оставалось последнее — Ленин и Ленинград.

Владимира Ильича, совместно с погребенными у кремлевской стены, должны были перезахоронить на самом почетном кладбище Москвы — Новодевичьем. И в тот же день переименовать Ленинград в Санкт-Петербург.

Памятники, к слову, не сносились. Во всяком случае огульно.

Была создана большая культурная комиссия, которая должна была решить, какие из старых памятников, еще царского периода восстановить[3]. А какие не восстанавливать или демонтировать, направив в запасники.

Фрунзе прекрасно помнил, что эта страсть ставить на каждом углу Союза памятник Ленину вылилась в то, что к 1991 году их было более 14 тысяч. Существенно больше, чем всех остальных памятников вместе взятых. И это, не считая иных изображений, например, в мозаике. Культ личности и сакрализация коммунизма требовали и нетленных мощей, и определенной скульптурной иконографии, и прочих «приседаний». Но так как эта задумка Луначарского была не только свернута, но и по сути почти полностью компенсирована, в подобном инструментарии более не было нужды…

[1] АМО-212М это новое именование АМО-152М. То есть, второго поколения модернизации АМО Ф-15, который был АМО-150, а по новой номенклатуре 212. Первая цифра — кол-во мостов, вторая — кол-во ведущих мостов, все что дальше — порядковый номер модели. Буква же «М» обозначал переход на широкие колеса из-за которых отказались от задних «пакетов» из парных колес. Что дополнялось доработкой рулевого механизма с установкой редуктора — большими колесами ворочать было сложнее и без него не обойтись, а гидроусилитель или какой-то аналог создать пока не удавалось, да и не дешев он.

[2] Для Союза такое решение было не ново. Первый авто полностью советской разработки НАМИ-I, созданный в 1925–1927 годах, также имел хребтовую раму. Выпускался в 1927–1931 годах ограниченной серией.

[3] Придя к власти, большевики занялись массовым сносом памятников, стремясь зачистить культурное поле от прошлого наследия, тотальным разграблением церквей (массовое уничтожение церквей случилось в 1930-е в оригинальной истории) и огульным переименованием разных объектов, в том числе именами террористов и прочих недостойных личностей.