Зона вторжения. Байкал - Александр Лаврентьев

— Ну ниче не попишешь! Колян филантроп!

— Зато я мизантроп! — пробурчал бас. — Этого — в расход. А с елдашем посмотрим че делать. Если он лындать[28] не сможет, на хрен он нужен?

— Да погоди, Батя! Этот янычар товар у Мансура жиманул. Надо бы узнать, где заныкал.

— Вот и узнай! А потом кончай его!

— Все понял! Митяй, подмогни!

Алексея, наконец, поставили на ноги перед блатным авторитетом, и он в первый раз посмотрел в глаза человеку, который, быть может, и не был главным организатором контрабандистов, зато все держал под контролем.

Перед ним стоял коренастый, налысо бритый уголовник. Вряд ли он когда-либо катал в руднике вагонетки. Из-под насупившихся бровей смотрели настороженные, внимательные светлые глаза. Оценивали. Узкие губы надменно кривились. Алексей молчал.

Несколько секунд враги смотрели друг на друга, а потом пахан повернулся и ушел.

Бандиты переглянулись.

— Ну чо, тащим его в этот… Короче, туда.

Одного из них Алексей узнал — это был вохровец.

Точно! Левченко! Они с Бато его допрашивали в здании управы. А Митяй был явно из блатных — этот даже робу сменить не успел. Короткий нос, невыразительные глаза, белесые бровки. Он был неуловимо похож на ящерицу.

Алексея притащили в кабинет с разгромленным шкафчиком для лекарств, бросили на пол, пару раз пнули, просто так, для разминки.

— Ну чо, москвич, говорить будешь? Или вон Митяй тобой займется?

Митяй уже стоял у столика с кюветами, звенел хромированными хирургическими инструментами. Тонкие пальцы дрожали от возбуждения.

«Ну я и влип!» — мелькнуло в голове у Алексея. По затылку прошел холодок. Облизнул губы.

— Мужики, вы че? Сдурели? Вас же потом особисты на куски порежут!

— Заткнись, — не оборачиваясь, равнодушно, но четко сказал Митяй. — Думаешь, мы после рудника особистов боимся? Да срать мы хотели на них! Дураков обратно под землю лезть нет. Ежели твои сюда пожалуют, зубами им глотки вырвем. Оружия полно. Живыми не возьмете! Понял? И не думай, что можешь нас кинуть: информацию проверим, а тебя все равно порешим, не надейся, что покинешь эти стены на своих двоих. Здесь сдохнешь. И вот это, — Митяй кивнул на окошко, за которым была голая черемуха и покосившийся забор, за которым виднелась сопка за Джугоякой, — последнее, что видишь. Так что наслаждайся.

Говорил Митяй буднично, но Алексей сразу понял, что имеет дело с профессиональным палачом.

Со стороны администрации доносились выстрелы. Стреляли из «калашникова», одиночными. Алексей прислушался. Митяй заметил это, усмехнулся.

— Не надейся. Это наш Горыныч приказал всех местных проводников порешить.

С улицы донесся пронзительный женский визг, который током ударил по нервам Карабанова. Митяй замер, вслушиваясь. Тонкая улыбка наслаждения не сходила с губ.

Левченко забеспокоился.

— Я посмотрю, что там! — отрывисто сказал он и вышел, не дожидаясь ответа Митяя.

Тот усмехнулся вслед вохровцу, повернулся к Карабанову.

— Ну-с, начнем! На что жалуетесь, больной?

Но стоило зэка со щипцами в руках наклониться над ненавистным «янычаром», как Алексей снизу вверх изо всей силы ударил его головой в лицо, поднялся на ноги, снова пнул Митяя, выронившего инструмент, в пах, а когда схватившийся сначала за нос зэка взвыл и загнулся, Алексей еще одним ударом ноги отправил его в нокаут, подскочил к столику с инструментами, схватил скальпель, перерезал путы на руках, бросил веревки на пол, потом вспрыгнул на кушетку, высадил несколькими ударами тонкую раму и прыгнул в черемуховый куст, словно братец Кролик в терновник. Правда, у братца Кролика не было потребности в ботинках и в теплой одежде. Но это были мелочи!

Ободравшись о ветки, Алексей кубарем прокатился по слежавшемуся снегу, вскочил и бросился вдоль стены медпункта по обжигающему снегу. Возле угла остановился, и, выглянув, быстро сориентировался. Сзади слышались крики. Прямо перед ним оказался высокий глухой забор, Алексей с разбегу метнулся через него.

Сзади грохнул выстрел. Это стрелял Левченко. Алексей приземлился в неглубокий сугроб, наметенный с другой стороны забора, выскочил из него, наискосок пробежал через широкий пустой двор, осторожно выглянул на улицу. На той стороне улицы стояла лошадь. От администрации кто-то бежал. Надо было рискнуть. Карабанов, не чуя ног, перепрыгнул через невысокий забор, подбежал к лошади, обрезал поводья, скрываясь за конем, затянул их узлом, перекинул на луку и птицей взметнулся в седло!

Не ожидавший такой наглости конь всхрапнул и шарахнулся в сторону, но Алексей крепко сжимал ногами его крутые бока. Обернулся.

К нему уже бежали бандиты!

Взвизгнула над головой пуля. Еще одна!

Что-то закричал старик, выскочивший из дома.

Алексей, наконец, совладал с конем, ударил ладонью по худому крупу.

— Пошел! Давай!

Конь понял, что от него требуют, и рванул вдоль улицы. Сзади заводили снегоходы.

— Уйдет!

— Щас возьмем!

Алексей, понимая, что по прямой улице его быстро настигнут, свернул в узкий проход между заборами, ударил коня голыми пятками. Впереди показался санный след, идущий задами, а за ним — прибрежные кусты и дальше — заледеневшее узкое русло Джугояки. Что он будет делать раздетый, без спичек и оружия в зимней тайге, Алексей сейчас не думал, главное было — вырваться, и он, не раздумывая, ударил коня, направляя его к кустам. Но до кустов он не доехал, потому что из-за старенького, ветхого забора наперерез ему выехал снегоход, и сидевший за рулем Хатумба приподнялся на подножках, вскинул навстречу ружье и нажал на курок.

Грянул выстрел.

Конь сгоряча пробежал еще несколько метров, а потом рухнул вперед, забился, орошая затоптанный снег алым. Алексей кубарем скатился в снег, прямо под ноги Хатумбе.

Черная тень истопника заслонила собой небо.

Сзади подбежал Левченко.

— Кончай его, че чикаешься! Он Митяя завалил! — завопил он, и Алексей прямо перед собой увидел черный зрачок винтовки.

— Прощай, гестапо! — прохрипел Хатумба.

Выстрел хлестанул по ушам, эхом вернулся от крутой древней сопки за рекой. Боли Алексей не ощутил, просто вдруг стало горячо-горячо в груди, там, где сердце, и он так и не смог сделать следующий вдох. А потом небо почернело, и солнце покатилось куда-то вниз по реке Джугояке…

… Сначала была тьма. И не было в этой тьме ничего — ни боли, ни смерти, ни чувств. Только пустота. Абсолютное, непостижимое ничто. Тела не было, и это было так жутко и страшно, что он хотел заорать и не мог, потому что тела — не было! Не было горла, не было голосовых связок, не было рук и ног, не было ничего того привычного, чем он мог бы пошевелить или как-то по-старому изъявить свою волю! И был ужас такой силы, какого он еще никогда и нигде не испытывал, даже когда смотрел в лицо смерти, даже когда хоронил товарищей и убивал врагов, даже тогда, когда его, белого от потери крови, вытаскивал из боя раненый и контуженый Бато. Все это ни в какое сравнение не шло с тем, что он испытывал сейчас. Страх был невероятным, необъяснимым и неконтролируемым! Но самое ужасное было то, что он ничего не мог сделать — ни убежать, ни спрятаться! Чувство беспомощности было таким острым, что хотелось завыть, но и этого он сделать тоже не мог.

Он понимал, что умер, и ожидал, что сейчас, сию минуту, его отправят в рай или в ад, но кто-то взял его бездушными руками и буднично выбросил за пределы мира. Так, убираясь по утру после гулянки, хозяин выставляет за порог пакет с мусором. И кругом Алексей увидел холодные звезды, одни только звезды, и ничего, кроме звезд. Одиночество в этой ледяной пустыне было чудовищным, полным, абсолютным…

И понял он, что не был достоин ни ада, ни рая! Он был достоин только того, чтобы находиться в этом месте всегда. Вечность. Находиться и ждать, когда за ним придут. Если придут. Хоть когда-нибудь. Через тысячи лет. Через миллионы. Он просто не достоин большего! Не заслужил! Не так жил, не о том думал, не тех любил. Да и любил ли? Ведь любить — это отдавать частичку себя. А он только брал. И теперь, теперь, когда не было никакой, пусть даже призрачной, надежды что-либо исправить, ему оставалось только висеть в пустоте и ужасаться своему новому положению и тому, что раньше, раньше, когда он еще был жив, он так и не смог понять: в любви надо отдавать чуть больше, чем получаешь…

И тут вдруг получился первый вдох, и легкие обожгло ледяным воздухом! Алексей открыл глаза и увидел звездное небо. В небе светила луна и холодным, мертвенным светом заливала округу. Где-то горестно, надрывно выла собака. На грудь давило тяжелым. Рядом заскрипел снег, послышался шум падения тела. Алексей сжался.

— Все, кончено. Это последняя, — раздался рядом хриплый голос.

— Да, порезвились ребята, ничего не скажешь! Зря девку-то шлепнули, че она им сделала, и так попользовались на всю! — хмыкнули в ответ.