Когда говорит кровь - Михаил Александрович Беляев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Есть ли у него там шанс на исцеление?
– Боюсь, что он уже безнадежно упущен. Этот храбрейший и прославленный полководец слишком затянул со своей… болезнью, и кажется, она уже приняла необратимый характер.
– Жаль, он был действительно выдающимся полководцем и воином в своё время. Но он прожил яркую и довольно долгую жизнь, а своими поступками и так обеспечил себе вечную славу и бессмертие в человеческой памяти.
– И скорбь наша будет безмерна, когда последний вздох слетит с его губ, а дух его отправится в страну теней.
– Да, безмерна и глубока. Я даже буду ратовать перед коллегией об объявлении траура, когда этот день настанет и лично пожертвую для похоронной церемонии, ну… скажем двадцать белых быков.
– Весьма щедрый жест, милейший Киран, который, безусловно, по достоинству будет оценен его семьей и друзьями в Синклите. Но боюсь, что судьба достопочтенного господина Айтариша уже отщепилась от наших насущных и первостепенных забот.
– И вновь я должен с тобой согласиться. Как бы не был приятен наш разговор, у меня, да и у тебя тоже, ещё есть дела, не терпящие отлагательств. И так, по вопросу празднования. Город сможет покрыть примерно четверть затрат на триумфальное возвращение моего племянника. В частности коллегиалы согласились полностью организовать раздачу вина и хлеба, но оливковое масло, брынзу и сухие фрукты придется покрыть либо за счет казны, либо за наши деньги, либо от них отказаться. Тоже касается и выступлений. А вот организацию площадок и укрощение их и Царского шага, город готов разделить. Ну, а что касается памятной стелы – то все расходы на его изготовление уже взяла на себя семья Туэдишей и Северный купеческий союз. В качестве благодарности за новые рынки и столь долгожданную победу над харвенскими дикарями.
– Это крайне приятные новости. Тогда я могу заверить, что все финансовые вопросы касающиеся украшения города, оставшихся затрат на угощения горожан, а также на ритуальные жертвоприношения казна возьмет на себя.
– Хм, и что, ни казначей, ни старейшины не будут против? Синклит выступал против этой войны.
– Он выступал против войны, но не против победы. К тому же, милейший Киран, старейшины удивительно плохо умеют считать деньги, если они, конечно, не падают в их личные сундуки. А что до казначея, то он обязан мне столь многим, что если я прикажу ему открыть передо мной сокровищницу и завязать себе глаза, единственное, о чем он спросит, так это не принести ли мне мешок побольше.
– Порой меня немного пугает то, как вольно ты обращаешься с деньгами государства.
– Эта вынужденная и совершенно необходимая вольность, ибо каждый мой вздох и каждый помысел посвящен лишь благу нашего государства! Как и семье Тайвишей. Кстати, мой любезнейший Киран, я должен признаться, что искренне поражен твоими успехами. Я был убежден, что коллегиалы проявят куда большую скупость и упрямство.
– А они и были упрямы. Но мне удалось их убедить, что упрямство не всегда является добродетелью. Но на самом деле, они тоже ждут этого дня. Понимаешь ли, Джаромо, город истосковался по триумфам и военным праздникам. Большинство жителей Кадифа последний раз видели как ряды поверженных врагов, ведутся по Царскому шагу более двадцати лет назад, а многие и вовсе не застали ничего подобного. Это при Ардишах триумфы проводились каждый пять-семь лет, а последние девятнадцать лет нашей жизни были весьма… мирными. Конечно, после всех ужасов смуты, гражданских войн и восстании Царицы Дивьяры или Мицана Рувелии, такая передышка была благом и благословением. Но, увы, привыкая к вкусу мира, мы стали забывать, насколько сладок вкус у победы.
– Печальная, но неизбежная плата. Но совсем скоро мы напомним Кадифу, да и всему Тайлару тоже, сколь сладок вкус сего блюда. Ну а потом, кто знает, как часто его начнут подавать городу и государству, когда твой племянник займет пост Верховного стратига.
– Лико всегда мечтал о славе полководца и завоевателя. Он ведь единственный в нашей семье оказался пригодным к военному ремеслу, и единственный кто владеет мечом и борьбой. И пусть я и верил в него всегда, всё равно был поражён его победами в Диких землях.
– И, я убежден, что поражать он будет и дальше.
– Я уже понял к чему ты клонишь, Джаромо. Мог бы и прямо об этом спросить, а не юлить с намеками. Да, мне удалось заручиться поддержкой Коллегии в установке стелы в честь Лико на Царском шаге. Почти всей.
– Почти всей?
– Литариши,– скривился Киран Тайвиш.
– Неужели сей род так и не смирился с утратой эпархии над Кадифом?
– Именно.
– Я думал, мудрость всё же не столь чужда и враждебна сему семейству. И много ли коллегиалов их поддержало?
– Двенадцать. Я понимаю, единогласная поддержка выглядела бы куда более основательной, но все равно у нас подавляющее большинство. На его фоне кучка отщепенцев будет просто незаметна.
«На фоне молчаливого согласия большинства, крикливое меньшинство становится в сто раз заметнее»,– с тревогой подумал Джаромо, но внешне остался невозмутим.
– Конечно. Но не могу не спросить: насколько затратной оказалась поддержка Коллегии?
Хотя прошло уже много лет, с тех пор как он был счетоводом семьи Тайвишей, Великий логофет отлично знал о финансовом положении своего патрона, а также о расточительности в делах, что всегда была присуща его брату, так отчаянно желавшему получить и свою толику славы и признания.
– А вот тут я позволю себе сохранить небольшую интригу,– с улыбкой проговорил столичный эпарх.– Скажу лишь, что мнение одних не стоило ничего, другим был нужен лишь небольшой знак внимания, а третьи бессовестно обогащались, но, к счастью, не только за наш счет. Но заверяю тебя, что все, чем я пожертвовал, пошло на благо моей семьи и моего племянника, а посему я не жалею ни о чем. И ты не должен.
Джаромо лишь улыбнулся, не выдавая охватившей его обеспокоенности.
Правда была в том, что война опустошила закрома Тайвишей почти до самого донышка. Два года им и роду Туэдишей приходилось вкладывать практически только свои деньги на завоевание северных земель, покупая продовольствие и амуницию, выплачивая жалование и строя дороги и крепости. Каждая новая сажень земли, что стала теперь тайларской, была оплачена именно из их сундуков и даже принадлежавшие Тайвишам барладские серебряные копи и железорудные шахты, с великим трудом покрывали непомерные расходы, свалившиеся на семью после предательства Синклита.
Если Джаромо все посчитал верно, а в таких
