Живи и ошибайся 2 - Дмитрий Соловей

В целом Дубовицкий показался мне больше администратором, чем практикующим хирургом. С другой стороны, парню не больше двадцати пяти лет, когда бы он успел тот опыт наработать? Удивительно, что звание профессора получил. С деньгами у него, судя по всему, проблем не было, потому и мог себе позволить уехать в своеобразный отпуск.

С Прозоровым побеседовать удалось только на следующий день после завтрака. При этом профессор Дубовицкий недовольно поглядывал на наше уединение.

Уже через десять минут я стал подумывать о том, что Григорий Михайлович еще более бесполезный медик, чем его коллега. Он был на десяток лет старше Дубовицкого. Гонора, соответственно, тоже больше. Первичное образование получил в семинарии, потом учился в медико-хирургической академии и окончил курс на ветеринарного врача!

Ещё раз уточнив, я убедился, что Прозоров действительно ветеринар. И тем не менее к нам он приехал за какими-то научными трудами, чтобы их систематизировать и переписать.

— Вы не понимаете, как важны эти материалы для Российской истории, — втирал он мне.

— Простите, но никаких материалов я вам предоставить не могу. Всё, что было в черновиках, господин Куроедов тщательным образом зафиксировал.

— А черновики? Дайте мне, я посмотрю, что там важного пропущено или не так понято.

От таких запросов я слегка прифигел. Этот ветеринар начал конкретно напрягать. В очередной раз повторил, что у меня ничего нет, и выпроводил из кабинета. Слишком уж плотоядно стал поглядывать профессор на мои стеллажи с книгами. В общем, послал его со всеми вопросами к господину Куроедову или прямо сразу к старцу Самарскому. К тому же я не понимал, зачем копаться в этой теме. Наш справочник для этого времени прогрессивный и полный.

Очередная дискуссия между профессорами случилась за обедом. Лиза и графиня с интересом слушали её. Прозоров, как выяснилось, поддерживал русскую партию профессоров и категорически выступал против того, чтобы преподавание медицины велось на немецком языке.

О том, что русский язык не приспособлен для изложения медицинских терминов, мы ранее в Петербурге слышали. Несколько лет назад все врачи получали образование только на этом языке, да и сейчас стажировки проходят в основном в Берлине. В этом плане с Прозоровым я был согласен и в то же время не понимал, что ему потребовалось поправить в нашем справочнике.

Оставив профессоров собачиться друг с другом в послеобеденное время, я занялся с Куроедовым обсуждением плана работ.

Он мои ожидания полностью оправдал и сразу начал рассказывать, что нам нужно устраивать продольный стапель на верфи. Земельных работ предполагалось много, так что там рядом необходимо заложить дом для работников. Но где их взять в таком количестве? Срывать своих крепостных с места не вариант.

— Ватажникам предложим, — нашел Куроедов решение, предложив использовать бурлаков на таком виде работ.

Кто его знает? Возможно, что и согласятся. Кроме того, Ксенофонт Данилович пообещал некому господину Шумицкому две тысячи за ведение инженерных работ. Этот инженер вместе со своими подручными уже в пути, что не могло не радовать. В свою очередь Куроедов поинтересовался, что слышно о паровой машине и Петре Петровиче.

— Писал, — ответил я. — Предполагает вернуться через год, не раньше. Очень уж сложные механизмы.

Куроедов покивал, соглашаясь. Его, как и меня, волновала сама конструкция, без этого что-то делать нет смысла. Современные пароходы — это обычные суда, у которых по бокам прикреплены вращающиеся колёса. Если я правильно понял деда, то он хотел строить улучшенную машину. На металлический корпус мы пока не замахиваемся, но паровик будет самым лучшим из того, что можно получить в это время.

Плохо, что у нас не имелось чертежа того, что должно получиться в итоге. Так-то Лёшка мог найти подходящий рисунок, но прогнозировать, какой в итоге получится паровая машина никто не брался. Впрочем, на данный момент хватит и габаритных размеров планируемого судна. Пока ту верфь построим, пока краны соорудим и прочие вспомогательные механизмы… Потребуются и кирки, и лопаты, и огромное число рабочих рук.

«Тачки нужны», — отметил я себе в блокноте. Тачки давно требовались, да всё руки не доходили заняться ими вплотную. Эту зиму я решил посвятить подготовке к строительным работам, чтобы не метаться потом с выпученными глазами.

Кстати, о глазах и больных. По наивности я решил, что летом к нам много паломников приходило. И оказался не прав. Того, что началось с открытием санного пути, я и представить не мог. К середине января, несмотря на лютые морозы, до нас добрались те, кто выехал из Петербурга по зимней дороге. То есть понимаете, что люди все уважаемые.

Мы с Лёшкой теперь ничем толком заняться не могли. Описать, что творилось вокруг, не хватит слов. Гундоровы прислали мне почти всех своих охранников. Я забрал большую часть из Скворцовки, своих всех собрал, попросил знакомых купцов оказать содействие и всё равно проблем было выше крыши. С воровством и изыманием продуктов у крестьян удалось справиться быстро, но все равно на такой наплыв гостей мои земли не были рассчитаны.

И это при условии, что по России не так-то просто путешествовать. Нужны подорожные документы и разрешения. Без них только богомольцев и калик перехожих пропускают. Но эти «понаехавшие» как-то решали свои проблемы и путешествовали.

С одной стороны, повезло в плане торговли. Краски, спички, книги, лекарственные травы и продукты улетали влёт. Теперь продавалось всё и по ценам, превышающим первоначальные в три и более раз.

Чем ещё торговали? Тут первым Лёшка проявил фантазию, его идею подхватил наш управляющий, а дальше и Куроедов подключился. Началось с курьёзного случая, когда в гостинице простые половички стали заменять на меховые. Куроделов купил по дешёвке коврики, сшитые из обрезков меха и отдельно выделанные овечьи шкуры. По сравнению с домоткаными половиками выглядели эти изделия гораздо лучше.

Лёшка, упаковывая старые вещи на сани, пошутил, что святой старец на них уже посидел, можно и нам забрать.

— Продай! — неожиданно вцепился в половик один из гостей, прибывших к старцу.

— Да ну… — ответил Алексей.

Подозреваю, что он хотел задаром отдать. Учитывая, сколько у нас тратили постояльцы, этот замызганный коврик можно было на сувенир подарить.

— Двадцать рублей, — продолжал удерживать «сувенир» мужчина.

— Пятьдесят, — вмешался я. — Мне самому память о старце нужна. Застелю, чтобы по вечерам молиться на коленях перед ликами.

— Пятьдесят, — кивнул мужчина и слишком споро начал извлекать из-за пазухи ассигнации.

Забрав половик, он поспешил сесть в повозку, это чтобы мы не передумали и не отобрали.

— И ещё восемь ковриков, считай, не остывших после задницы старца Самарского, — задумчиво посмотрел Лёшка на барахло в санях. — Нужно прикинуть