Иван Царевич и Серый Волк - Сергей Шведов

– Бегом надо спасаться, – в ужасе крикнул Селюнин, но, похоже, запоздал со своим предложением.

Из-за деревьев возникла сначала одна устрашающего вида голова, потом другая, а следом еще то ли пять, то ли шесть. Царевичу некогда было пересчитывать зубастые пасти, он, можно сказать, оцепенел от ужаса.

– Многоголовая гидра, – определил вид животного сведущий в зоологии Самоедов, и никто его выводов оспаривать не стал, по той причине, что всем было недосуг.

Кляев палил в наступающие со всех сторон разинутые зубастые пасти из пистолета. Царевич было последовал ero примеру, но очень скоро понял, что для гидры серебряная пуля значит еще меньше, чем для слона дробина, оставалось рассчитывать только на помощь неба. И надо сказать, что небо неожиданно оправдало ожидания атеиста Царевича, послав ему на помощь смелого сокола, который спикировал на Уазик и подхватил его когтистыми лапами, сильно попортив при этом кузов.

Мишка Самоедов от неожиданности едва не вывалился из взлетевшей к небесам машины, но Царевич, обернувшись, успел поймать его за ворот куртки. А над их головами со свистом разрывал воздух перепончатыми крыльями зелёный как нильский крокодил трёхглавый дракон. Царевич вообразил, что угодил из огня да в полымя, но его успокоил Кляев. – Это Полудурок. Вовремя он нас вытащил.

И Царевич в этот раз был с соседом согласен. Промедли дракон еще хотя бы пару секунд, и не было бы на свете российского писателя Ивана Царевича. Зато какой бы мог получиться некролог в газетах – сожран гидрой собственного воображения.

Дракон легко пронёс по воздуху Уазик на расстояние пяти-шести километров. Этого оказалось достаточно, чтобы оказаться за пределами драконьего леса. Полудурок опустил машину на весёленькую зелёную полянку, а сам приземлился метрах в тридцати с задумчивым и усталым видом. Вид у дракона, впрочем, был не столько задумчивым, но и на редкость впечатляющим, так что ни Царевич, ни Самоедов, ни Селюнин не посмели высказать ему благодарность лично, а послали с дипломатической миссией лорда Базиля. Полудурок на Кляева среагировал как влюблённая собака на хозяина, то есть завилял хвостом, отчего загудела земля в радиусе полкилометра, и пустил слюну умиления сразу из трёх своих зубастых пастей. Кляев благодушно похлопал дракона по чешуйчатой шее и угостил тремя сигаретами. Дракон взвизгнул от удовольствия и тут же их проглотил.

О чём Кляев беседовал с Полудурком, Царевич не слышал, но похоже, тот сообщил ему что-то очень важное, поскольку Васька вернулся чем-то сильно озабоченным. – Вельзевулова рать на подходе, а Кощеева нечисть волнуется, поскольку босс куда-то запропастился. Чего доброго берендеевская нечисть сдастся без боя. – Ну и хорошо, – пожал плечами Царевич.

– А что хорошего, если вся эта, как Тетеря говорит, элита обрушится на Берендеево царство. Это же будет ад кромешный.

– Так ведь Вельзевул не настоящий, это же Куропатин Пётр Семенович. – Нечисть она и есть нечисть, – возразил Кляев. – Липовая она или настоящая, а кровь из трудового народа пить будет.

В принципе Кляев был, конечно, прав. Царевич припомнил Вельзевулову рать, с которой уже имел дело в замке феи Морганы и пришёл к выводу, что Петру Семёновичу, несмотря на весь его административный опыт, не удержать эту орду в рамках уважительного отношения к человеческой жизни и частной собственности. Конечно, было бы совсем неплохо, если бы Кощеева и Вельзевулова рати схлестнулись в чистом поле и изрядно потрепали бы друг друга. Как природный гуманист и либерал Царевич был против пролития крови живых существ, но можно ли считать таковыми чертей, если в данном случае это всего лишь плод коллективного воображения? Нельзя, наверное, жалеть то, что никогда не существовало, или существовало когда-то, но давно умерло, а если не умерло, то находится за гранью реального мира и давно потеряло свою материальную основу.

– Ну, ты нашёл повод для сомнений, – хмыкнул Кляев. – Нечистую силу ему, видите ли, жаль. А если они обретут свою, как ты выражаешься, материальную основу, наподобие гоблинов и ведьм, и начнут нас беспокоить в реальности? Ты об этом подумал? Твой Шараев просто безответственный тип, а Верка с Наташкой свихнувшиеся стервы.

К Кощееву замку вела широкая, хорошо утрамбованная дорога, а сам сад с молодильными яблоками не был обнесён ни рвом, ни оградой, ни стеной и являл собой изумлённому взору полную беззащитность и доступность. Впрочем, и беззащитность и доступность были всего лишь иллюзией, поскольку стоило только Уазику неосторожно зарулить на садовую аллею, как до десятка жутковатого вида существ окружили машину с явным намерением добраться до укрывшихся в салоне людей, которые, к слову, прибыли в Кощеев замок с самыми добрыми намерениями. Между прочим, Селюнин здорово польстил этим тварям, назвав их собачками, пусть и трёхголовыми. Величиной Церберы чуть не вдвое превосходили лошадей, а уж обличье имели столь волосато-устрашающее, что драконы рядом с ними смотрелись симпатягами. Что же касается клыков, то подобными, с позволения сказать, зубами можно было бы разгрызать и танковую броню, не говоря уже о жестяном кузове милицейского Уазика.

Пока Царевич проклинал себя за беспечность, а Кляева за легкомыслие, с которым тот въехал на охраняемую территорию, Селюнин выскочил из машины и бросился навстречу сказочным псам с громким криком:

– Держите их, это лютые враги Его Бессмертия.

Кляев послал в спину коварному соседу несколько забористых ругательств и попытался было, включив заднюю скорость, уйти от озверевшей собачьей стаи, но, увы, мотор машины заглох в самую неподходящую минуту, и собачья пасть, а точнее далеко не собачья, разнеся стекло, клацнула зубами у самого Царевичева уха. Ухо, впрочем, осталось при Иване, к его немалому удивлению, более того сказочная псина, кажется, была смущена собственным нахальством и умильно завиляла мохнатым хвостом, пробормотав что-то вроде:

– Я извиняюсь, вашество, нечаянно получилось.

После этого вежливый Цербер не только сам отпрыгнул в сторону, но и приказал другим чудищам дать Хозяину дорогу. Успевший завести мотор Кляев мигом воспользовался неожиданным гостеприимством и рванул прямо по аллее, едва не сбив при этом растерявшегося предателя Селюнина.

Аллея закончилась у роскошного крыльца, ещё более роскошного дворца, подобия которого Царевич ещё в своей жизни не видел. Хотя, если сказать честно, в данную минуту его менее всего волновали архитектурные изыски и красоты. Царевич пребывал в шоке и, между прочим, было от чего: во-первых, его сначала чуть не съели, а во-вторых, почему-то всё-таки есть не стали, более того признали если не своим, то, во всяком случае, близким по духу.

– Почему они назвали тебя Хозяином? – спросил с заднего сидения вышедший из прострации Самоедов.

– Каким хозяином? – удивился Кляев, прослушавший, видимо, реплику Цербера. – Обознались, наверное, – пожал плечами Царевич, вылезая из машины. – Пошли, проверим, как Его Бессмертие живет.

Крыльцо у Кощея, как у всякой уважающей себя большой сволочи, было отделано мрамором. А по бокам, у перил, через каждые две ступени, стояли уже знакомые Царевичу скульптурные изображения зверобогов.

– Видал? – ухмыльнулся в сторону Мишки Кляев. – Не твоим крокодилам чета.

И надо сказать, что Кляев был прав: фантазия у сказочного скульптора была

куда отвязнее и изощрённее фантазии художника российского. И, скажем, зелёный крокодил Пётр Семенович Вельзевул сильно уступал если не габаритами, то, во всяком случае, свирепостью морды выстроившимся вдоль лестницы истуканам. Проходя мимо одного из таких истуканов, Царевич осторожно потрогал его пальцами и пришёл к выводу, что вырезаны они, скорее всего, из слоновой кости.

– Где ты найдешь слонов с такими бивнями, – возмутился Кляев.

Что да, то да. Это обстоятельство Царевич как раз и не учёл, но, тем не менее, он остался при мнении, что резались эти статуи из кости, если не слоновой, то какого-нибудь доисторического животного.

Иван ждал ещё чего-нибудь интересненького в зооморфном стиле, но, увы, или к счастью, ничего подобного в холле Кощеева дворца не обнаружил. Его Бессмертие, возможно из снобизма, не пустил богов дальше лестницы. Зато изображений прекрасных дев, как скульптурных, так и живописных в холле было великое множество. И все эти девы были, разумеется, абсолютно неземной красоты. – Женолюб, однако, – заметил вскольз Кляев, оглядывая стены и скульптуры, стоящие к у мраморных колон.

– Живут же люди, – громко позавидовал Кощею Мишка Самоедов. – Приличные люди так не живут, – отрезал в ответ на слова раскатавшего губу художника лорд-пролетарий.

Посреди холла на столике, опять же из кости, стояла большая шкатулка, изысканнейшей резьбы и совершенно запредельной отделки, на которой было столько драгоценных камней, что невозможно оказалось определить сходу, из какого материала она сделана. Шкатулка была пуста и слегка подпорчена перочинным ножичком. Видимо кто-то, скорее всего Селюнин, пытался отковырнуть несколько камней, но неудачно. Похоже, что именно из этой шкатулки Селюнин и ведьма Вероника изъяли живую воду. Пока Царевич любовался произведением сказочного ювелира, Мишка Самоедов попытался проникнуть в соседнее помещение, но дверь его усилиям не поддалась. Если судить по тёмным пятнам на золотом фоне, то художник был не первым ломившимся в эту дверь. Кляев принялся помогать Самоедову, но без всякого успеха. А вот Царевич, похоже, оказался той самой мышкой, которая помогла выдернуть репку, во всяком случае, дверь поддалась, открыв проход в помещение, которое, конечно же, не могло быть ничем иным, как тронным залом. Убранство его было ещё более роскошным, чем убранство холла, и у Царевича зарябило в глазах от обилия рубинов, бриллиантов, изумрудов и прочего подобного же сорта антуража, пребывающего в богатстве и славе властителя. По бокам от трона задумчиво сидели два льва, вырезанных всё из той же кости доисторического мастодонта.