Проект «Феникс» - Франк Тилье

— Особенно если убийца пришел туда в тот вечер первый раз…

Шарко принялся шагать из конца в конец поляны, потирая подбородок. Жандармы охотятся за призраком, чудовищем, не имевшим никакого мотива преступления, монстром, который, вполне возможно, сидит сейчас дома и выйдет наружу только тогда, когда ему снова захочется крови. Да, им известно, как он сложен, но больше ничего — ни о внешности, ни о том, что побудило его к действиям. И совершенно очевидно: никто понятия не имеет о том, что у убийцы должны быть общие черты с Грегори Царно. А между тем для того, чтобы взять в клещи неизвестного душегуба, надо воспользоваться тем, что известно об убийце Клары Энебель.

Комиссар остановился, понаблюдал немножко за тем, как птица кормит в гнезде птенчиков, и тут ему в голову совершенно неожиданно пришла сумасшедшая идея. Правда, ее проверка, скорее всего, займет весь день до вечера, но попробовать стоит. Ведь может случиться, что Ева Лутц с ее поисками, с собранным ею материалом поднесет им убийцу на блюдечке!

Шарко попытался скрыть волнение:

— Отлично, капитан, спасибо. Думаю, мы увидели все, что надо было увидеть.

На стоянке у жандармерии он распрощался с Клодом Линьяком, дал тому уйти и только тогда протянул руку Леваллуа ладонью вверх:

— Давай ключи. Я поведу машину.

Комиссар устроился на месте водителя, Жак рядом.

— Везде образцы ДНК, — проворчал он, не скрывая скепсиса, — и еще этот спичечный коробок. Тебе не кажется, что это уж слишком? Как будто преступник хочет, чтобы его поймали.

— Но ведь, может быть, так и есть! Может быть, он и впрямь показывает, где его искать, потому что сам не понимает своих действий. Знает лишь, что опасен и что это в любой момент может повториться.

— Тогда почему бы ему не сдаться жандармам?

— А кому охота доживать свои дни в тюрьме? Убийца, с одной стороны, оставляет себе шанс, с другой — как бы оправдывает себя: «Если я снова пойду убивать, это случится по вашей вине, потому что вы вовремя меня не арестовали».

Они выехали на департаментское шоссе, и Шарко свернул к Фонтенбло. Лейтенант нахмурился:

— Может, объяснишь, какую затеял игру? Что ты собираешься делать? Хочешь пойти в этот клуб и повторить все, что уже сделали ребята из Версаля? Ей-богу, у нас и без того полно дел!

— Вовсе нет. Сейчас мы оба отправимся на охоту за сокровищами. У нас огромное преимущество перед версальцами: из книги Тернэ нам известно, что общего у анонимного убийцы с Грегори Царно. Они оба не совсем нормальны, оба молодые, высокие, крепкие, и, бьюсь об заклад, оба — левши.

— Почему ты так решил?

— Мы же все время, чуть ли не с первого дня, в этом варимся. Лутц посещала в тюрьмах парней именно такого типа, пока не встретилась с Царно. Ее убили из-за того, что она изучала левшей. Тебе мало? Ладно, сейчас мы разделимся. Ты возьмешь в Фонтенбло напрокат машину до вечера и обойдешь всех врачей, какие практикуют в городе.

Лейтенант вытаращил глаза:

— Шутишь, что ли?

— Неужто я похож на шутника? Ты спрашиваешь каждого доктора, нет ли среди его пациентов высокого молодого мужчины плотного сложения, неуравновешенного и временами видящего мир перевернутым. Впрочем, может быть, этот симптом проявится чуть иначе: может быть, пациент жаловался на проблемы со зрением, на сильные головные боли… Короче, на что-то, что позволяет заподозрить галлюцинации и душевную болезнь.

— Бред какой-то! Зачем все это надо?

— У Грегори Царно, последнего, кого Лутц навестила из своего списка, наблюдались именно эти симптомы. Он иногда видел мир перевернутым. Такие периоды никогда не были у него долгими, но на то, чтобы он потерял равновесие, времени хватало. И такие периоды обычно были связаны с проявлением жестокости.

Леваллуа нахмурил брови:

— Почему ты не сказал нам об этом на совещании?

— Потому что тогда это не имело значения.

— Как это — не имело значения? Смеешься?

— Ладно, не сердись!

Лейтенант некоторое время молча смотрел на старшего коллегу, явно недовольный.

— Пусть так. Но что ты-то сам собираешься делать в Фонтенбло, пока я стану опрашивать врачей? Пить пиво?

— Если бы! Я попытаюсь погрузиться в прошлое и подойти поближе к гнезду нашей птички. Вернусь в детство убийцы в надежде, что он не только сейчас живет в Фонтенбло, но и всегда тут жил. Иными словами, я собираюсь повторить то, что делала Ева Лутц: обойду детские сады и поинтересуюсь левшами, все-таки они попадаются довольно редко.

30

Люси подъехала в Реймсе к родильному дому, и сердце у нее сжалось: все родильные дома на свете похожи один на другой. Несмотря на то что здание с одинаковыми окнами и бетонными стенами выглядит сурово, женщины и мужчины, которые входят сюда, выходят отсюда мамами и папами, более уверенными в себе, гордыми, счастливыми. Из сочетания их хромосом получается дитя, и невероятная алхимия, которая сопутствует рождению человека, навсегда их изменяет.

Она вспомнила, как было у нее самой. Уже девять лет прошло… Многие события того времени почти стерлись из памяти, но только не те, которые были связаны с появлением на свет ее близняшек. Люси вспомнила, как испугалась мать, когда у нее посреди ночи начали отходить воды. Вспомнила, как в жуткую грозу они ехали в больницу, как она поступила в руки врачей. Ей слышались попискивания аппаратуры в минуты, которые предшествовали родам, она видела склоненное к ней лицо мамы, помнила, как искала рукой руку матери, когда боль становилась нестерпимой и люди в белых халатах суетились вокруг ее раздутого живота. Акушерка, медсестра, нянечка, доктор… Клара появилась на свет первой, Люси и сейчас слышала, как она закричала, расправляя легкие. Она вспомнила, как расплакалась, когда акушерка положила с двух сторон от ее груди двух одинаковых девчушек, еще липких, смуглых, даже каких-то зеленоватых. И почти сразу же подошла медсестра с двумя маленькими браслетиками, на которых были написаны имена, и спросила, которая из ее девочек Клара. Люси посмотрела на ту, что лежала слева, ту, что первой покинула материнскую утробу.

Так на судьбу Клары была наложена печать.

А сейчас она мертва, ее девочка, ее убило чудовище, увидевшее свет в этом самом родильном доме, тут, напротив. А сестра Клары, Жюльетта, чуть не разделила ее судьбу.

Этот негодяй родился двадцать три года назад.

Люси захлопнула дверцу машины, вопросы роились у нее в голове. Почему она заехала одна так далеко от своего дома и находится сейчас возле этого настолько символического места, тогда как ровно год назад, почти день в день, стояла у дверей морга? Кто протянул эту невидимую нить между жизнью и смертью? И, говоря честно, зачем ей нужно ворошить прошлое, гоняться за призраками? Внезапно она услышала, совершенно ясно услышала слова матери, сказанные несколько дней назад. О семейном проклятии, павшем на их семью, о том, что из поколения в поколение одна из девочек-близнецов неизменно погибает… Может быть, какую-то похожую драму переживали предки Грегори Царно? Существовало ли оно, это невидимое зло, переходившее из поколения в поколение и превратившее Царно в убийцу детей? Родился ли он с предрасположенностью к убийству? Откуда в цивилизованном человеческом существе берется такая жестокость? Кто несет за это ответственность? Общество? Уровень культуры? Тот же вид генетической памяти, который вынудил эмбрион Люси Энебель пожрать собственную сестру-близнеца?

— Нет, нет, я не такая, как они, — прошептала Люси. — Они отнимают уже существующую жизнь…

Она вошла в роддом, держа в руке конверт со снимками, сделанными на месте убийства Тернэ, и подошла к регистратуре. Быстро — так, чтобы регистраторша успела заметить только трехцветную полосу в углу, — показала свое фальшивое служебное удостоверение.

— Лейтенант Куртуа из Парижского уголовного розыска. Мне бы хотелось поговорить с заведующим акушерским отделением.

Сразу взять быка за рога, говорить твердо, уверенно, точно формулировать просьбу — лучший способ избавить собеседника от колебаний, а себя от отказа. А уж когда человек слышит слово «уголовная», он сразу кидается к телефону и делает всё, о чем попросят. Регистраторша с кем-то поговорила и повесила трубку с официальной улыбкой:

— Доктор Блотовски ждет вас в акушерско-гинекологическом отделении. Это на втором этаже, по коридору налево. Табличка с именем доктора на двери кабинета.

Люси поблагодарила и стала медленно подниматься по лестнице. Ни разу за девять лет ей не довелось побывать в родильном доме. Живя в мире мужчин, она слышала о родах только с чужих слов. Один коллега только что впервые стал отцом… У другого жена ждет второго ребенка… Иногда эсэмэски от далеких друзей из Дюнкерка, на которые она всегда отвечала одинаково: «От души поздравляю!»… Что у нее в жизни разладилось? Почему она отсекла от себя счастье, которое для других женщин — основа жизни? Почему настолько погрузилась в это проклятое ремесло полицейского, что забыла о собственных детях, о том, что отношения с друзьями, с мужчинами надо строить, надо поддерживать?