В Августовских лесах - Павел Федоров

— Не может забыть, не может, — со вздохом заметила Франчишка Игнатьевна.

Она так полюбила Олю, что стала даже ревновать ее к родителям.

Подошла Ганна. Поздоровавшись с Франчишкой Игнатьевной и обращаясь к Галине, сказала:

— Опять приехали Сукальский и Владислав. Хотят узнать, где находится Иван Магницкий. Гитлеровцы собираются прочесывать лес, партизан искать будут. Только вряд ли найдут…

— Не было бы у меня Костяшки, я бы тоже ушла партизанить, — задумчиво проговорила Галина.

— Уж молчала бы! — махнула на нее рукой Франчишка Игнатьевна.

— А к нам гость приехал. Дядя Януш из Белостока, — сказала Ганна. Иди, Галя, поздоровайся с дядей.

— Приехал-таки наш Януш? Пойдем, Костик, посмотрим, какой стал веселый дядя Януш. Вы заходите до нас, тетя Франчишка.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

В саду у Михальских сидели Сукальский и Владислав и пили водку. Они только что прибыли из Львова, где Сукальский участвовал в формировании дивизии "Галичина".

Было жарко и душно. Изредка налетал порывистый ветер, будоражил на деревьях листья и сбивал попорченные червями яблоки. Они падали с дробным стуком, раскатывались по земле. Владислав вздрагивал, торопливо наливал водку и пил рюмку за рюмкой. С мрачным видом пережевывая колбасу, со злобой говорил:

— Я перестаю вас понимать, пан Сукальский! Вот никак не разберусь: поляк вы или черт знает кто! И этот итальянский мундир на вас… смотреть тошно!

— На вас мундир тоже не почетней моего, — издевался Сукальский.

Владислав оглядел свой распахнутый китель и ответил не сразу. То, что он видел за последнее время, когда находился во Львове и Белостоке, заставило его призадуматься. Украинский и польский народы открыто сопротивлялись всем мероприятиям фашистского командования, а что делали гитлеровцы с народом — страшно подумать! Недавно Владиславу пришлось поговорить с человеком, бежавшим из Майданека. То, что ему рассказал этот поляк, казалось чудовищным и невероятным. Горячий и необузданный, Владислав только сейчас почувствовал, что запутался и кругом обманут. Сукальский стал ему омерзителен. Грызла тоска по брату. Он никогда не переставал думать об этом загадочном убийстве и за последнее время все больше приходил к выводу, что в гибели его брата повинен этот тип. Подвыпивший Владислав придирался к нему и открыто вызывал на ссору.

— Я уже раскаиваюсь, что надел эту свитку. Но дело не в этом. За свою жизнь я верил многим поганым людям… Будучи мальчиком, как на бога, молился на пана Пилсудского, считая его настоящим рыцарем! Что же я теперь увидел, пан Сукальский? Вместо свободной Польши и независимого правительства создали какой-то "Комитет помощи". Чем же занимается этот комитет? Оказывается, тем, что хватает польских крестьян за шиворот, кидает в вагоны и отправляет на работу в Германию, в кабалу… Мало того, забирают у наших людей для швабов последний кусок хлеба. Поляков убивают в Майданеке, оскорбляют и грабят. За кого они нас считают — за дураков, что ли? Если Магницкий ушел к партизанам, то в Августовских лесах сейчас таких тысячи! А что будет дальше? Позволят ли поляки над собой издеваться? Вы поляк или нет? Отвечайте!

Сукальский отлично понимал, что после Сталинградской битвы все рушится, все идет к неминуемой катастрофе, и ничего ответить не мог.

— Ты сегодня пьян как свинья! — сказал он раздраженно.

— Это не имеет значения! Отвечай мне: ты поляк? Ты любишь Варшаву-мать? Скажи, у тебя есть совесть? — Владислав помолчал и сдержаннее добавил: — Конечно, ты считаешь, что твоя совесть чиста… Ты скоро наденешь епископскую мантию, станешь замаливать грехи… Святой человек! — Владислав откинулся на спинку стула и раскатисто на весь сад захохотал.

— Замолчи, ты! Знаешь, что я могу с тобой сделать? — Сукальский вскочил и дрожащей рукой вытер платком побелевшие губы.

Он жалел, что Владислав слишком много знал. Ему казалось, что ведет он себя последние дни отвратительно.

— Если скажешь еще одно слово… — впиваясь во Владислава неморгающими глазами, продолжал Сукальский и, не выдержав, нервно крикнул: — Сволочь!

Михальский оборвал смех и тоже встал во весь рост. Дергая одной рукой черный короткий ус, другую сжал в огромный кулак и, поднеся его Сукальскому под нос, проговорил с бешеной злобой:

— Вот это видел? Да, я действительно сволочь, но этим словом я позволю назвать себя только самому себе! Другим расшибу голову! Тебе я тоже верил, как самый последний дурак. А ты оказался гнусный, ничтожный шпион! Чтобы спасти свою шкуру, ты убил моего брата Юрко! Он любил Польшу и слепо шел за тобой, а ты предаешь Польшу!

Владислав с грохотом отшвырнул стул и, схватившись за голову, тяжело пошатываясь, пошел в глубь сада. Давно все в нем накипело и вот теперь прорвалось.

В открытые окна Седлецких было слышно, как кричал я гремел стулом Владислав.

— Сын Михальского забунтовал. С утра пьют, — тихо проговорила Ганна.

За столом, рядом с Олесем, напротив Ганны, сидел лет сорока мужчина с такими же, как у Олеся, длинными усами. Это был его брат. Тут же, сбоку, находилась Галина со своим малышом. Стася хлопотала в кухне.

— Они теперь грызутся, как пауки в банке, — сказал Януш. — Хотят всех поляков заставить воевать против русских. Не выйдет!

— Значит, с армией ничего не получается? — спросил Олесь.

— Никогда не получится, хотя они даже костелы превратили в вербовочные бюро. Тех, кто не идет в их армию, ксендзы проклинают, обещают вечные муки ада. А на польской земле уже третий год творится кромешный ад. Кругом льется кровь.

— Тебя же они не призывают… Ты же в тридцать девятом году бил фашистов, — сказала Галина.

— То было, а может, и теперь придется… От их мобилизации я и удрал сюда.

— Что же ты думаешь делать дальше? — настороженно спросил Олесь.

— Августовские леса рядом. Там, говорят, запевают настоящие песни… — Януш посмотрел на брата и весело рассмеялся.

— Правильно, дядя Януш! — крикнула Галина. — Вместе с моим Костей лупите их покрепче!

— Подожди, Галя. Тебя потом послушаем, — осторожно заметил Олесь.

— А чего там ждать, я давно говорю ежели бы у меня не было вот этого пацанчика, спивала бы и я песни с партизанами в Августовских лесах!

— Молодец, Галина! Пойдем вместе! А пацанчика Ганна со Стасей присмотрят.

На пороге показалась Стася и поманила Галину к себе.

— Ребенка-то оставь, — сказала она негромко.

Галина передала мальчика Ганне и вышла вслед за матерью.

— Тебя Владислав зовет… Поговорить хочет, — остановившись в сенцах, тревожно сказала Стася. — Неужели снова допрашивать будут?

— Владислав? — Галина вспыхнула и, словно защищаясь, прижала локти к бокам. — Что ему от меня нужно?

— Это я уже не знаю. Сходи, раз зовет. Он такой весь сумный. Смирно просил, дело, говорит, есть.

— Может, он хочет старое вспомнить? Э-э! Была песня, да давно спета и забыта. Ну что ж, поговорим… Где он?

— В саду дожидается.

Галина встречалась с Владиславом, когда ее вызывали в гестапо и расспрашивали о муже. Гестапо получило сведения, что в июле сорок первого года, вскоре после появления Галины в Гусарском, какой-то лейтенант Красной Армии в артиллерийской фуражке с группой пограничников сжег склад с горючим и разбил в селе гарнизон немцев. В доносе прямо называлась фамилия зятя Седлецких. Вызвали и Олеся, но он скрыл, что зять его приходил и ночевал в овине. "Может быть, и сейчас что-нибудь такое? подумала Галина. — Тогда Владислав даже не вмешивался, а теперь, может быть, вспомнил?"

В надетом нараспашку светло-зеленом мундире Владислав стоял под старой яблоней и грыз недозрелый плод.

— Здравствуй, Галя! — отшвырнув зеленое яблоко, сказал Владислав и подал Галине руку. Но протянутая рука повисла в воздухе: Галина не сделала даже попытки прикоснуться к ней. — Ты поздороваться со мной не хочешь? окидывая высокую фигуру Галины красными, мутными глазами, спросил Михальский.

— Я только что держала на руках ребенка… — Галина рассеянно посмотрела на свои загорелые, жесткие от работы руки.

— Ну и что такое? Ребенок чистый, — понимая ее совсем по-другому, сказал Владислав.

— Я тоже так думаю, что ребенок чистый… А ты обнимался сейчас с Сукальским. У него поганые руки…

— Вот ты о чем!… Я с ним как раз не обнимался, — мрачно ответил Владислав.

Слова Галины будто хлестнули его по лицу, и он не знал, как вести разговор дальше. Вылетели из головы приготовленные фразы. По выражению ее строгих глаз он видел, что эта женщина потеряна для него навсегда, по чем дальше она отдалялась от него, тем сильнее он ее любил. Сейчас, когда у него была растоптана душа, ему был нужен такой человек, которому он мог бы признаться, что запутался, пошел не по той дороге и что несчастнее его нет никого на свете… А Галина, словно угадывая больное надломленное его состояние, била в самое уязвимое место.