Этика - Бенедикт Спиноза

Свободный человек никогда не действует со злым умыслом, но всегда действует с прямодушием.

Если бы свободный человек, поскольку он свободен, делал что-нибудь со злым умыслом, то он делал бы это по предписанию разума (ибо только в таком случае мы называем его свободным); поэтому действовать со злым умыслом было бы добродетелью (по пол. 24 этой части), и следовательно (по тому же пол.), каждому для сохранения своего существования было бы лучше действовать со злым умыслом, т. е. (как это ясно само собой) для людей было бы гораздо лучше соглашаться между собой только на словах, а на деле противодействовать друг другу, – что (по короля, пол. 31 этой части) абсурдно. Следовательно, свободный человек и проч., – что и требовалось доказать.

Если бы предложено было такое возражение: «Если человек посредством вероломства может избавиться от опасности немедленной смерти, неужели разум не внушает ему, чтобы он для сохранения своего существования сделался вероломным?», то на него нужно отвечать таким образом: если бы разум посоветовал это, то, значит, он советует это также всем людям, и поэтому разум вообще советует людям, чтобы они вступали между собой в договоры, соединяли свои силы и имели общие права только со злым умыслом, т. е. чтоб они на самом деле не имели общих прав, – что абсурдно.

ПОЛОЖЕНИЕ LXXIII

Человек, руководящийся разумом, более свободен в гражданском обществе, где он живет сообразно с общими постановлениями, чем в уединении, где он повинуется только одному себе.

Человек, руководящийся разумом, повинуется не по страху (по пол. 63 этой части), но поскольку он стремится сохранять свое существование по предписанию разума, т. е. (по схол. пол. 66 этой части) стремится жить свободно, сообразоваться с общей жизнью и пользой (по пол. 37 этой части), и следовательно (как мы показали в схол. 2 пол. 37 этой части), желает жить согласно с общими постановлениями гражданского общества. Следовательно, человек, руководящийся разумом, чтобы жить свободнее, желает соблюдать общие права гражданского общества, – что и требовалось доказать.

Это и подобное, что мы показали об истинной свободе человека, относится к храбрости, т. е. (по схол. пол. 59 части 3) к мужеству и великодушию. И я не считаю необходимым доказывать здесь отдельно все свойства мужества и еще менее – то, что мужественный человек ни к кому не питает ненависти, ни на кого не гневается, никому не завидует, не приходит в негодование, никем не пренебрегает и нисколько не гордится. Ибо это и многое, что относится к истинной жизни и религии, легко выясняется из положений 37 и 46 этой части, именно, что ненависть нужно побеждать любовью, и что каждый, руководящийся разумом, желает и другим того добра, какого хочет для себя. К этому присоединяется еще то, на что мы указали в схолии положения 50 этой части и в других местах, именно, что мужественный человек прежде всего имеет в виду то, что все вытекает из необходимости божественной природы, и отсюда все, что он считает тягостным и злым и что, кроме того, кажется нечестивым, ужасным, несправедливым и постыдным, происходит оттого, что он представляет себе вещи в беспорядочном, изуродованном и спутанном виде; и по этой причине он прежде всего старается понимать вещи как они есть в себе и устранять препятствия к истинному познанию, каковы: ненависть, гнев, зависть, осмеяние, гордость и остальное в этом роде, что мы отметили выше; а потому он, как мы сказали, стремится, насколько может, хорошо поступать и радоваться. Но до чего может простираться человеческая способность в достижении этого и что для нее возможно, – это я покажу в следующей части.

Сказанное мной в этой части о разумном образе жизни расположено не так, чтобы могло быть охвачено одним взглядом, а было при доказательстве разбросано сообразно с тем, как я мог выводить одно из другого. Поэтому я решился собрать это здесь вместе и свести к главным пунктам.

Все наши стремления или пожелания вытекают из необходимости нашей природы таким образом, что могут быть поняты или только посредством ее одной как их ближайшей причины, или поскольку мы составляем часть природы, которая (часть) не может быть представлена полно сама по себе без других индивидуумов.

Пожелания, которые вытекают из нашей природы таким образом, что могут быть поняты посредством ее одной, суть те, которые относятся к душе, поскольку она представляется в уме состоящей из полных идей; остальные же пожелания относятся к душе, лишь поскольку она представляет вещи неполно, и их сила и возрастание должны быть определяемы силой не человеческой, но тех вещей, которые находятся вне нас. Потому-то первые верно называются действиями, а вторые страстями. Ибо первые всегда показывают нашу силу, а последние, напротив, свидетельствуют о нашем бессилии и обрубленном знании.

Наши действия, т. е. те пожелания, которые определяются силой человека или разумом, всегда добры; остальные же могут быть как добрыми, так и злыми.

Таким образом, в жизни прежде всего полезно совершенствовать ум или разум, и в этом одном состоит величайшее счастье или блаженство человека, так как блаженство есть не что иное, как довольство души, проистекающее из интуитивного познания Бога. А совершенствовать ум значит не что иное, как понимать Бога, его атрибуты и действия, которые вытекают из необходимости его природы. Поэтому последняя цель человека, руководящегося разумом, т. е. высшее пожелание, которым он стремится умерять все остальные, состоит в том, чтобы вполне представлять умом себя и все вещи, которые могут подпадать под его понимание.

Итак, нет разумной жизни без понимания, и вещи лишь постольку составляют добро, поскольку помогают человеку пользоваться жизнью души, которая определяется пониманием. Наоборот, все то, что мешает человеку совершенствовать разум и пользоваться разумной жизнью, мы называем злом.

Но так как все то, чего человек есть действующая причина, необходимо есть добро, то человек может подвергаться злу только от внешних причин, именно поскольку он составляет часть целой природы, законам которой человеческая природа принуждена повиноваться и приспосабливаться к ней почти бесконечными способами.

Невозможно, чтобы человек не был частью природы и не следовал общему ее порядку; но если он вращается среди таких индивидуумов, которые согласуются с природой человека, то тем самым поддерживается и усиливается его способность к деятельности. Если же, напротив, он находится в среде таких индивидуумов, которые всего менее согласуются с его природой, то он едва ли может приспособиться к ним без большого изменения себя.

Все то в природе вещей, что мы считаем злом или что может препятствовать нашему существованию и нашему пользованию разумной жизнью, мы можем устранять тем способом, который кажется нам вернейшим. И наоборот, все то, что мы считаем благам или полезным для сохранения нашего существования и для пользования разумной жизнью, мы можем обращать на свое употребление и пользоваться этим каким нам угодно способом. И вообще, каждому высшим правом природы предоставлено то, что он считает содействующим своей пользе.

Ничто не может более согласоваться с природой какой-нибудь вещи, чем другие индивидуумы того же вида; поэтому (по гл. 7) для человека ничего не может быть полезнее для сохранения его существования и для пользования разумной жизнью, как другой человек, руководящийся разумом. Затем, так как между отдельными вещами мы не знаем ничего превосходнее человека, руководящегося разумом, то никто ничем не может больше показать, насколько он силен гением и искусством, как таким воспитанием людей, чтобы они жили под исключительной властью разума.

Поскольку люди относятся друг к другу с завистью или с каким-нибудь аффектом ненависти, постольку они взаимно противоположны и, следовательно, их тем более нужно бояться, чем они сильнее других индивидуумов природы.

Сердца побеждаются, однако, не оружием, но любовью и великодушием.