Невский проспект - Дмитрий Вересов

– Иногда! – сказал Иволгин.

Колесников кивнул.

– Скажите, а вы не боялись оставить дочь с человеком, который провел столько времени в психиатрической лечебнице?

– Нет, не боялся! – сказал Вадим, поднимаясь. – Если у вас больше нет вопросов…

– Тихо, тихо, тихо,… – Колесников успокаивающе взмахнул рукой. – Ну что вы, Вадим, как красна девица? Чуть что – сразу в штыки. Я понимаю, жизнь у вас нервная. Вот как представлю себе, что пришлось бы с моим сорванцом одному возиться – так лучше сразу в петлю! А тут еще такие проблемы!

– Я не жалуюсь! Могло быть и хуже, если подумать.

– В том-то и дело, Вадим, что наша цель – не плодить страдальцев и мучеников, которые безропотно сносят гонения. Вернемся к Маркову! Значит, у вас не было никаких оснований беспокоиться – он никогда не вел себя странно, непредсказуемо?! В этом, собственно говоря, не было бы ничего удивительного, учитывая все, что ему пришлось перенести!

Вадим мог бы рассказать товарищу Колесникову очень многое о странностях Кирилла – о том, как Марков погружался в странное оцепенение посреди разговора, о криках посреди ночи – Кирилл иногда говорил во сне и часто – на английском языке. Причем старом, вычурном, которого Домовой, язык и так знавший неважно, не мог понять совсем. Только к чему все это?! Делиться с гэбистом своими воспоминаниями он не собирался.

– Не было никаких оснований! – Вадим решил, что будет отвечать односложно, чтобы не сказать лишнего, – эти ребята мастера выуживать информацию в разговоре, их этому специально учат.

– А во время его пребывания в вашем доме не происходило никаких странных вещей?

– Что вы имеете в виду?!

– Ну странных, – гэбист покрутил пальцами. – Необычных, экстраординарных!

Иволгин улыбнулся.

– Простите, но я не совсем понимаю, – сказал он и в этот раз нисколько не погрешил против истины – он действительно ничего не понимал. – Во всяком случае, черти из водопроводных труб у нас не вылетали! – добавил он, припомнив ту дурацкую газетную «утку» про дыру в преисподнюю.

– Черти?! – гэбист как будто заинтересовался.

– Извините, это так, домашняя шутка! – поспешил объяснить Вадим.

– Ясно! Ну что ж, – сказал он, – наверное, это хорошо!

«Да, только то, что для вас хорошо, вряд ли хорошо для нас», – подумал Иволгин. Что они еще выдумали, интересно?! Хорошо, что Марков далеко – впрочем, там ведь свои спецслужбы. Всякие там «штази»-«шмази»! Чертовы пауки!

– Что вы сказали? – спросил Колесников, хотя Иволгин был уверен, что произнес это про себя.

– Ничего, ничего! – Вадим вздохнул, вставая, и на этот раз хозяин кабинета его не останавливал. Впрочем, самое вкусное гэбист, как оказалось, приберег напоследок.

– Да, чуть не забыл! – щелкнул он пальцами, словно фокусник, и Иволгин замер у дверей. – Если вас интересуют наши подвалы, то я могу вам кое-что рассказать! Сведения не совсем из первых уст, но в любом случае это ближе к истине, чем все, что вы можете услышать в курилке или в гостях у выжившего из ума старика!

Искусно, ничего не скажешь. Ноги у Вадима не подкосились, но удар был не в бровь, а в глаз.

– А правда – скучная, как правде и полагается, – начал Колесников, который, казалось, не замечал или скорее делал вид, что не замечает, произведенного эффекта, – правда в том, что в этих стенах когда-то находился институт микробиологии. Первый в стране. Никаких мутантов, чудовищ, машин времени и прочих чудес. Пробирки, микроскопы, немного пыли. Когда началась война, подвалы опечатали и вряд ли распечатают до нашей с вами смерти, что, надеюсь, случится еще нескоро!

– Спасибо за информацию! – сказал Вадим.

– Всегда рад помочь! – крикнул ему вдогонку Колесников радостно, словно нашкодивший мальчишка.

«Чертовщина какая-то, – подумал Иволгин, стиснув зубы, – не ровен час, вырвется не то словечко, а через секунду уже ляжет на стол Колесникову в распечатанном виде. Кругом одни шпионы». И тут же пришла еще одна историческая аналогия: «И все-таки она вертится!»

Насчет подвалов он все равно не поверил. Что-то здесь было не так. Он чувствовал, он знал. Чувствовал, как будто рядом что-то живое, оно пульсирует и зовет.

И все-таки она вертится!

Переплет блуждал по переходам сна, спускаясь все ниже и ниже. Тело его металось во влажной от пота постели. В гостиной монотонно звучали шаги, скрип половиц под невидимыми гостями. Пещера, в которую он спустился по влажным ступеням, была когда-то пиршественным залом. Или может быть, наоборот – ей предстояло стать таким залом в будущем, а он присутствовал при трансформации.

– Смотри! – шепнул кто-то рядом. – Так и ты меняешься сам по себе. Мы здесь совершенно ни при чем.

– Я знаю! – Переплет обернулся, чтобы посмотреть на того, кто это говорил.

Существо висело в воздухе на паре перепончатых крыльев, мелькавших так часто, что они казались прозрачными. Переплет дунул, и оно унеслось в темноту. Он спустился вниз по лестнице, перила становились теплыми, когда он прикасался к ним. Так хотелось прижаться лбом к холодному камню, сбить мучивший его жар, но это был не мрамор. Вокруг вообще не было ничего, что подлежало бы окончательной и несомненной идентификации. Все менялось, все было зыбким и ненадежным. Переплет положил ладонь на каменную голову горгульи, сидевшей возле лестницы, и она зашевелилась, расправляя мускулистые плечи.

Он отдернул руку и, боязливо оглядываясь на ожившее чудовище, прошел в зал, где за низким столом сидел наставник. Лестница за его спиной провалилась в пыльный мрак, оставив его наедине с «монахом». А стол при ближайшем рассмотрении оказался самой настоящей гробницей, украшенной по краям черепами. «Допетровских времен», – определил Переплет. Что за мрачные шутки!

Где-то в темноте, совсем рядом, кружили странные создания.

– Это всего лишь призраки, – сказал наставник. – Демоны ночных кошмаров.

– Почему я здесь? – спросил хмуро Акентьев.

Перед ним на крошечном золотом подносе, похожем на старинную монету, появился бокал из тонкого хрусталя, наполненный темным вином. Акентьев осторожно взял его за точеную ножку.

– Секрет этого стекла был известен в старом городе. Там, где правитель каждый год бросал перстень в море, обручаясь с ним. Это стекло разбивается, если в бокал добавили яд, – услышал Переплет.

Бокал не разбился, он почувствовал аромат вина раньше, чем напиток коснулся его губ. «Это, должно быть, только сон, – подумал он. – Откуда у них вино?» Он осушил бокал, на дне что-то светилось.

Бокал превратился в окуляр, и в его глубине можно было различить одинокую фигуру – всадника, пробирающегося через бескрайнее поле. Переплету он показался знакомым, хотя с такого расстояния черт седока было ни за что не разобрать, как ни напрягай зрение. Он испытал непонятное волнение.

– Он нам враг, – сказал наставник, но не было в этом голосе ни страха, ни гнева, ни презрения.

Просто констатация факта. Акентьев чувствовал, что его и всадника разделяет не только расстояние, но и время. Бездна времени. И он не понимал, чего ждут сейчас от него.

– Кровь… – сказал «монах». – У тебя и у него одна кровь!

Эпилог

– Взгляните, Симочка! – профессор Варенберг, седоватый, с благородным профилем, показывал ей ее же собственный магнитофон. – Принесли на лекцию! Никакой дисциплины!

Серафима покачала головой, словно разделяя негодование профессора по поводу падения нравов. Чувствовала, что краснеет, и поспешила пройти мимо, пока он не заметил.

– Духовной жаждою томим, в пустыне мрачной я влачился. И шестикрылый серафим на перепутье мне явился,… – цитировал Губкин.

Вся компания собралась на лестнице. Лица были мрачные.

Саша Ратнер развела руками:

– Это просто произвол какой-то! Мы и не заметили, как он подкрался!

Иванцова затрясла головой.

– Говорите, что хотите, – сказала она, пытаясь придать голосу больше злости, – а он мне нужен!

– Кто? Варенберг?! – изумилась Света Короленко. – Он же старый!

– К тому же немец! – добавил Губкин. – Спросите, что он делал во время войны, – снаряды, наверное, подносил. Зер гут, Вольдемар!

– Я про магнитофон говорю! – сказала Сима.

– Да не переживай так! – успокоила ее Саша. – Спасем технику – не побежит же он ее продавать!

– Я бы не был так уверен! – продолжал Губкин. – Зарплата у него невеликая, а тут легкий способ поправить положение.

– Ну вы и… – Сима запнулась – ругаться по-настоящему она так и не научилась, хотя даже Саня Ратнер могла при желании пробормотать что-нибудь из лексикона портовых грузчиков. – Свиньи вы! – нашла она наконец нужное слово. – Сами же просили принести музыку!

– Твой вклад в общее дело! – сказал Губкин. – Мы с товарищем Раевским отвечаем за горячительные напитки.

– Тамбовский волк тебе товарищ! – сказал Павел Раевский. – По-моему, напитки все были куплены за мой счет. Где ваше бабло, геноссе Губкин?