Работа на лето - Александр Мартынов

НА ПУТЯХ

Позже Генка не раз представлял себе, что было бы, не приспичь ему именно в тот момент выйти на перрон — и холодел, если честно. А может — это и не было случайностью, а было в очередной раз проснувшимся инстинктом бойца, который позволяет поменять место стрельбы за миг до того, как в него влепится граната из вражеского гранатомёта…

Мачо отлучился буквально на пять минут — за минералкой, он сказал, что больше не может — хочет пить. Ну а Генка…

Так или иначе, но Генка вышел на перрон как раз в тот мо мент, когда толпа с визгом и воплями отхлынула в стороны (и хоть бы кто протянул руку и подхватил!!!) — и мальчишка увидел, как прямо под нос подошедшей электрички столбом падает пацан его лет в синей джинсовке. Падал он как-то так, что Генка сразу понял: не толкнули, сам бросился. А в следующий миг, немыслимым броском преодолев разделявшее их расстояние, Генка рывком за ворот выдернул мальчишку прямо из-под поезда и проорал в растерянное лицо вытаращившего глаза мужчины слева:

— Ты!.. Слепой?! Удержать не мог?!

Мальчишка в правой руке висел, как бумажная фигурка. Справа какая-то дура уже кричала базарным голосом: "Ойубилиубилиубилимальчиказарезалоойгосподииииии!!! "Сзади кто-то орал: "Вон тот, тот толкнул!" И конечно! — чей-то вопль: "МИЛИЦИЯААА!!!"

— Блин, — процедил Генка и, не выпуская мальчишку, махнул перед носом остановившегося поезда через пути, сопровождаемый ликующим криком:

— Хулиганьё!!!

… От мальчишки пахло потом — не обычным, а тем, жутким, предсмертным. Генку он, кажется, почти не воспринимал и, когда тот прислонил спасённого к стенке какогото склада, а сам огляделся, остался стоять безучастно.

— Никого, — Генка перевёл дух и посмотрел на спасённого внимательно. Тот был светленький, со средней длины волосами, среднего роста, среднего телосложения, глаза — серые. Из кармана торчала какая-то бумага, Генка бесцеремонно выдернул её, и она распалась на две — чёрнобелую интернетраспечатку и записку, написанную рваным почерком.  — Уйди достойно! — прочитал Генка заглавие распечатки, вившееся на фоне дымящегося старинного пистолета.  — Способ шестой: поезд… Мтакс, интересно…  — он разорвал распечатку и бросил её по воздуху.  — А это? В моей смерти прошу винить телепузиков?" В моей смерти прошу винить… о, угадал… мою класную руководительницу Ширяеву Галину Георгиевну… "Мать моя женщина… «Классная» пишется с двумя «с», слышь, ты, микроцефал?

— Зачем ты меня спас? — мальчишка моргнул, глаза его ожили.

— Приехали, — Генка слегка ошалел, но потом мгновенно разозлился — ещё сильнее от того, что понял: на свою электричку он опоздал.  — Ну и вопрос, блин!!! А что, не надо было?!

— Не надо, — тихо сказал мальчишка и обнял себя за плечи, тяжело задышал ртом.  — Я не просил.

— Я хренею! — взвился Генка.  — Ну звиняй, надо было тебя подтолкнуть ещё! Но я как-то так не умею, я как вижу, что какой-то дундук под поезд сигает, то хватаю его — рефлексы, понимаешь…  — он хлопнул ладонью по записке.  — Этот слёзный вопль с чем связан?! После уроков оставили? В дневник замечание накатали тебе великому? Достойные причины… И ведь не поленился в Инэте сайт для таких балдахреносов найти — сам додуматься не мог, что ли, или там всё расписано красиво?!Ну я тебе сейчас покажу, как это красиво.

Иди сюда! Иди, б… , тебе говорю, корячишься ещё! — Смотри! — он силой подтащил пацана к рельсам.  — Вот это твоя голова! Она будет валяться отдельно. Ты целовался с девчонками?! Вот эти губы — они будут серыми и в крови. Вот тут — видишь?! — будет лежать твоё туловище, без ног и лопнувшее, а вот сюда кишки. Вон там — ноги, левая и правая, и всё перемазано не только кровью, но и всем, что из тебя натечёт… Нет, ты смотри, смотри, придурок! Ты не представляешь даже, какую боль испытаешь в последний момент. Ты ещё успеешь пожалеть о своём идиотизме, понять, что для тебя всё кончается, обделаться и обмочиться, но исправить уже ничего будет нельзя — ни! че! го! Ты думал о том, как все сразу раскаются и станут тебя жалеть?!Да, верно, так и случится. Но ты этого не увидишь. Ты будешь лежать в гробульнике, прилично одетый, набитый синтетикой вместо ливера и сшитый по кускам леской — вот такими стежками! — Генка выбросил к его лицу расставленные пальцы, и пацан отшатнулся. Генка и сам не знал, чего так завёлся — наверное, сразу ото всего, случившегося сегодня.  — Для тебя уже ничего не будет! Повторить ещё раз по слогам?! Или ты думал, что отомстишь всем, а потом встанешь и примешь поздравления?! Ни хрена! Тебя закопают и тебя сожрут черви, белые такие пофигисты, которым всё равно, кто ты и как тебя любили твои родители… И во имя чего? Ради каких таких великих ценностей ты хочешь покончить с собой?.. Ах, ради достоинства и самолюбия?!Классная тебя задела?! Щщенок, да ты и не знаешь, что это такое — достоинство, ты хочешь отстоять только своё право на непомерное "Я"!О. Поезд идёт, — Генка махнул в сторону приближающегося товарняка и выпустил мальчишку.  — Ну, бывай. Можешь сигать снова, я ушёл.

Генка свирепо махнул рукой и, шёпотом матюкаясь, в самом деле зашагал вдоль путей… но вдруг услышал позади такие мерзкие звуки, что обернулся.

Мальчишка стоял на четвереньках и блевал — себе на руки, на гравий, на стену — мотая головой и содрогаясь всем телом. Потом поднял лицо и, всё ещё отплёвываясь рвотой и заливаясь слезами, закричал:

— Ты!.. Да что ты… я… а они!.. они все!.. Я!.. А ты!.. Я же!..  — он окончательно захлебнулся и сел, обхватив голову руками, только скулил.

И столько было в его криках боли и безнадёжности, а в лице — раздавленности и тоски, что Генка похолодел. Такого он никогда не видел — даже маленькие бомжата были больше похожи на людей. Даже те, кого они позавчреа вытащили с территории "суффэрэнной Ээстонии". Чтобы довести мальчишку до такой степени унижения, нужно было нечто ужасное. Генка вернулся. Сел рядом. Вздохнул.

— Может, расскажешь, в чём делото? — предложил он.  — Ты меня не знаешь, я тебя не знаю, можешь даже имя не называть. Разойдёмся потом — и всё… Только знаешь, — Генка огляделся, — пошли воду поищем. Ты в блевотине весь, а я пить хочу, горло пересохло, так орал. Пошли?

— По. пошли, — мальчишка дрожаще вздохнул и встал.  — Я… я праправда расскаж… жу — его то и дело сотрясали судороги.  — Я Жжжжженька.

— А я Гггггенка, — представился Генка.  — Пять «г». А у тебя сколько "ж"?

— Одна, — мальчишка улыбнулся, посмотрел на свои руки и скривился.  — Слушай… а как ты ууспел? Я всё чётко-чётко тогда видел. Ты только из дверей выходил…

— Я Человек-Х, — серьёзно сказал Генка.  — А ты-то всётаки с чего Каренину решил изображать?