Очерки по истории архитектуры Т.2 - Николай Брунов

Заострявшиеся с каждым годом противоречия римского общества во II веке уже ощущались очень сильно. «Мысли» императора Марка Аврелия (161–180 гг.) проникнуты предчувствием наступающей грозы, которая действительно и разразилась через несколько десятилетий. Уже во II веке господствующая в Риме группировка крупных земельных собственников-рабовладельцев разделилась, в свою очередь, на две группы, которые представляют собой две тенденции, чрезвычайно характерные для всего дальнейшего развития Римской империи. Одни из них замыкаются в своих поместьях и в своих личных интересах, думают только о наживе и о приятном времяпровождении. Виллы становятся их постоянным местопребыванием. Они крайне развивают роскошь построек и садов. Извлекая колоссальный доход из своих огромных поместий, они неустанно придумывают все новые и новые затеи, изощряясь в самых различных способах чревоугодия. Яркий образ такого помещика-рабовладельца дан уже Петронием (I век н. э.) в его «Сатириконе» (Тримальхион — имя помещика). Другая тенденция представлена знатью, живущей в Риме и группирующейся вокруг двора. Это — государственные люди, тоже крупные земельные собственники, но такие, которые надеются избежать катастрофы при помощи государственного аппарата, которые считают себя обязанными отдавать свои силы государственным делам. Это — люди, которые задумываются над положением дел, у которых очень часто глаза открыты на процессы современной им жизни, которые за внешним благополучием ощущают назревающий кризис и которые думают о том, как его предотвратить.

Уже начиная с I века, и особенно во II веке, господствуют два основных течения в духовной жизни Римской империи, и особенно столицы. С одной стороны, это — дальнейшее развитие индивидуализма и рационализма, которое так ярко выражено, например, в письмах Плиния Младшего, в исторических сочинениях Тацита, в личности императора Траяна. В представлении этих людей жизнь складывается на основе разумной воли всесторонне развитых индивидуальностей, которые организуют ее на базе принципов, диктуемых разумом, гармонически сочетая интересы личности и государства. Это — продолжение той линии, которая идет от классической Греции, от демократического государства, принявшего, в силу нового этапа своего развития, нового комплекса конкретных условий, форму просвещенной монархии, которую представители ее считали, по сравнению с республикой, порождавшей постоянные раздоры, высшей формой государственного устройства. Для этого направления гармонически развитая человеческая личность продолжает оставаться в центре внимания, но глубокое отличие от классической Греции сказывается в том, что изменилось соотношение между личностью и государством, значение которого отходит на второй план перед личностью. Государство — необходимо; свободный гражданин, кто бы он ни был, должен помогать строить государство. Но главной целью жизни является все же всестороннее развитие индивидуальности на базе тех возможностей, которые дает рационально организованное государство. Вся духовная культура Рима I и II веков проникнута гораздо большим индивидуализмом, чем классическая греческая культура, и в этом смысле в значительной степени базируется на достижениях эллинизма с его образом реального человека. Но вместе с тем в Риме культивируется на этой основе новый монументализированный человек в лице разумного, просвещенного монарха. Это течение, которое свое первое яркое осуществление получило в лице Августа, сильно идеализированного впоследствии императора, связано вместе с тем с известным консерватизмом и традиционализмом, особенно развившимся позднее, когда несчастья и неудачи, которые одно за другим сыпались на начавшую разваливаться Римскую империю, так заманчиво было объяснить внедрением новых нравов и обычаев, расшатавших вековечные устои римской нравственности и доблести. Однако этому рационалистическому направлению римской культуры очень рано пришлось столкнуться с совершенно другим течением. Уже при непосредственных преемниках Августа просвещенная монархия обнаружила тенденцию превратиться в деспотическую монархию восточного типа — процесс, проявлявшийся время от времени все более сильными толчками, пока после кризиса III века реформы императора Диоклетиана (284–305 гг.) не изменили основных устоев всей римской жизни. Первая волна деспотизма имеет свою кульминационную точку в эпоху Нерона (54–68 гг.). Происходит непонятный с точки зрения рационалистически настроенных современников ряд жестокостей, направленных против тех элементов общества, которые были препятствием для развития самодержавных тенденций. Очень важно, что правительство опирается при этом на общественные низы. Императорская власть начинает окружаться божественным ореолом, личность императора — обожествляется. Рационалистически настроенным группировкам оставалось только одно: ждать подходящего момента для свержения тирана, чтобы провозгласить господство разумного порядка, а пока выработать философию терпения, которая и распространялась все сильнее в форме стоицизма, учившего, что никто не властен над душой человека и что деспот может убить только его тело.

Другое течение в римской духовной жизни II века связано с новым усилением религиозного и культового элемента; начало этого процесса относится еще к I веку, но особенно широко он развернулся только в III веке. Не только возрождается и обновляется старая языческая религия, но, главным образом с Востока, проникают всевозможные новые культы, которые все больше и больше увлекают массы, обещая обездоленным блаженство в загробной жизни и награду за все страдания и несчастья на земле. На почве Рима сталкиваются, скрещиваются, борются и взаимно проникают друг друга самые разнообразные религиозные системы и культовые ритуалы. Характерно, что интерес к ним и увлечение ими захватывают в первую очередь именно беднейшие низы столичного и вообще городского населения, и потом просачиваются все глубже и глубже в верхние социальные слои, захватывая под конец и императорский двор. Правительство рано поняло ту выгоду, которую можно извлечь из религиозных увлечений широких масс бедноты, и оно начало стремиться ввести в узаконенное русло новое религиозное движение и таким образом им управлять. При этом очень характерна борьба в среде самого господствующего класса, правящих групп и правительства сторонников старой религии, по своим формам тесно связанной с — индивидуализмом и рационализмом и корнями восходящей к классической Греции, и новых, связанных с деспотическим Востоком мистических массовых культов, в которых главный акцент лежал на эмоционально-религиозных переживаниях широких масс, с чем связано усыпление рационалистических тенденций, самосознания и личности. Если в V и IV веках греческая культура, проникая на Восток, расшатывала основные устои восточных деспотий, чем она со своей стороны подготовляла почву для завоевания Востока Александром Македонским, то параллельно с этим очень рано, уже в том же V веке, начался обратный процесс проникновения восточно-деспотической идеологии в торгово-рабовладельческие государства, которая искала только подходящей почвы для того, чтобы пустить глубокие корни и в свою очередь начать расшатывать принципы торгово-промышленно-рабовладельческих государств. В эллинистических государствах, при господстве мелких собственников — городских жителей, не было подходящей почвы для распространения таинственных культов и восточно-деспотического массового мистицизма. Но в Риме наступил момент, когда для все растущих масс обездоленных и недовольных восточно-деспотические культы и массовая религиозность явились средством забыться и успокоить себя надеждой на лучшее будущее. Учитывая эти настроения главным образом низов столичного и городского населения, правительство пришло к мысли присоединить к зрелищам, систематически даваемым широким массам столицы и городов в многочисленных театрах, цирках и амфитеатрах, еще и религиозные зрелища. В этом, собственно, ничего нового не было, так как в течение эллинистической и раннеримской эпохи продолжали действовать храмы, по своей композиции восходящие к периптеру. Новое заключалось в том все растущем значении, которое стали придавать культу, и в новом оформлении культа, связанном своими корнями с Востоком.

Пантеон

Важным этапом всего этого процесса является построенный Адрианом в 115–126 годах Пантеон (рис. 220–228). Уже то, что это здание — с известной точки зрения вершина римской архитектуры — является храмом, можно объяснить только из растущего в Риме религиозного движения. Не случайно, что самое значительное здание I века, Колизей, — светское общественное здание, в то время как самая выдающаяся постройка II века, Пантеон, — культовое здание. По сравнению с Колизеем храмы I века незначительны и скромны; Пантеон — первый храм, который по своим размерам и роскоши отделки может конкурировать с самыми значительными римскими светскими общественными зданиями. Он по своей грандиозности смело может быть поставлен рядом с Колизеем. Даже больше: именно Пантеон представляет собой, по сравнению с Колизеем, дальнейшую ступень развития римской архитектуры. Но гораздо важнее, что Пантеон не только по своему назначению является храмом, что все же не есть что-либо новое в пределах римской архитектуры, но что этот храм играл гораздо более важную роль в общественной жизни Рима, чем все предыдущие, и что он совершенно нового и необычного типа, причем религиозный, культовый момент не ограничивается только назначением постройки, а пронизывает собой строение архитектурной формы и структуру здания.