Искатель. 1972. Выпуск №1 - Аркадий Вайнер

Мы вышли из-за своего скалистого укрытия, вернув себе всю свою беспечность. От наших башмаков оставались на влажном песке отпечатки. Современные башмаки… доисторический песок…

Флери-Мор некоторое время смотрел на волны, скрестив руки на груди, потом заговорил:

— Вы не знаете, какое волнение испытываю я перед лицом этого юного моря, этого моря первых времен мира, близких еще к той первобытной эпохе, когда вся Земля была единым морем!.. Отсюда вышла вся жизнь. Все, что дышит и движется, вышло из недр этого океана, который и сам словно дышит и движется, как несчетное множество живых существ… Вот первоначальное море, и вот оно близ своего первого начала! Вот колыбель всего живого, вот море — матерь человека, где уже есть вкус слез, вкус крови и звук рыданий!

Нам выпало несказанное счастье видеть его в дни его юности. В этот час, возродившийся для нас, оно только что окончило свое великое дело. Оно выслало на узкие еще материки все создания, порожденные его лоном. Эпоха ящеров давно миновала. Они изменились, превратились в птиц и млекопитающих. Гигантские драконы не вернутся больше. Теперь должен появиться некто другой. Теперь в недрах обезьяньего племени смутно зарождается человек, и в мозгу какого-нибудь шимпанзе начинает свой путь Вергилий…

Наступило краткое молчание, полное шума прибоя.

Я осмелился заговорить:

— Ну уж если путешествовать во времени, то я предпочел бы зайти дальше, в эру, предшествующую этой. Прекрасное зрелище — динозавры, Флери-Мор! Быть может, самое удивительное на всей Земле, во все ее времена!

— Ну! — возразил Флери-Мор. — Все ваши диплодоки, мегатерии и прочие игуанодоны были морским населением. Они жили в воде почти всегда, а не так, как нам показывают книги и музеи. Не жалуйтесь: разве динотерий, которого мы видели, не кажется запоздалым осколком гигантской фауны?

— Это не ящер, — сказал я с сожалением.

— А я, — продолжал он, все время переводя взгляд с моря на пальмовую рощу и с берега на сосняк, — если бы я мог выбирать, я бы остановился на менее отдаленной эпохе, на том геологическом времени, когда в животном окончательно проявился наконец человек. Ах, увидать первых людей! Адама и Еву неоспоримой геологической Книги бытия!..

— Вот и птицы возвратились, — заметил я. — Они ловят рыбу вдали. Оперение у них кажется белым, или же так влияют расстояние и солнце… Это огромные чайки.

— Мне бы так хотелось узнать, что это такое, — пробормотал Флери-Мор. — Но нужно отказаться. Не будем терять драгоценного времени и попробуем, по крайней мере, разглядеть то, что есть поблизости. Вон там я вижу чудовищные груши; они меня интригуют. Попробуем подойти к лесу.

Он сделал несколько шагов, нащупывая почву ногой и вытянув руки, словно ослепнув: все это потому, что он боялся реальных препятствий, скрытых миражем.

— Эй! — вскрикнул он; резко остановившись, он повернулся ко мне и, прикрыв рот рукой, прошептал нерешительно и восхищенно: — Пещера! Смотрите…

Я молча сделал ему знак вернуться и ощутил вдруг несказанное отчаяние при мысли, что мы, быть может, навсегда останемся на этой Земле, где людей еще не было. Во мраке пещеры зажглись огоньки. Это были маленькие яркие точки, расположенные попарно, красно-зеленые и зелено-красные, неоспоримые, неоспоримо знакомые, — глаза!

— Я иду туда! — заявил Флери-Мор.

— Нет! — И я кинулся к нему.

— А вдруг мираж рассеется? — убеждал он меня. — Разве вы не будете вечно раскаиваться в том, что упустили случай? Воспользуемся им, друг мой! Воспользуемся этим благодетельным миражем!

— Но разве вы не видите, что эти глаза СМОТРЯТ НА ВАС?

— Э, вы с ума сошли! Смотрят в будущее?

Но я держал его крепко, ибо сам был под властью чего-то повелительного, сильнее здравого смысла. Он должен был уступить мне и ограничиться обследованием на расстоянии.

Глаза сверкали, как парные звезды, и иногда мигали, закрываясь пугающими в своей незримости веками. Моя фантазия пририсовывала к ним целое семейство наводящих ужас медведей, ростом с бегемота.

— Вы ничего не замечаете? — вдруг спросил я.

— Что такое?

— Вы не замечаете?.. Луч солнца…

— Какой луч?

— Тот, что проникает в пещеру, — вот эта косая полоса света…

— Ну?

— Так вот, пара глаз, ближайшая ко входу… не находится ли она ВЫШЕ полосы света?

— Да, это верно.

— Значит, если бы это были глаза животного, стоящего на земле, мы бы увидели его в луче…

— Браво! По всей видимости, эти глаза принадлежат животному, висящему со свода… если только оно не парит прямо в воздухе.

В глубине пещеры, неустанно пронзая мрак, парные звезды глаз все умножались и умножались…

Мы стояли очень открыто, и я не мог не следить за окружающим, несмотря на бессмысленность этого занятия. Пальмовая роща, разделенная надвое поляной красного песка, бросала тень своих стволов справа и слева от пещеры. Я не мог удержаться от дрожи ужаса: эта тень тоже была усеяна красно-золотыми огоньками! На каждой из исполинских груш блестело по паре огоньков. Их были сотни. И лес, как Аргус, смотрел на нас всеми своими неподвижными зрачками.

Мысль о том, что грушевые деревья — не растения, проползла у меня в мозгу, как мохнатый паук.

Но Флери-Мор заговорил разумно.

— Ваши груши, — сказал он, — это попросту летучие мыши; это вампиры-гиганты, висящие с ветвей вниз головой, как обычно. С потолка пещеры — тоже. Но они должны быть дневными, потому что ваши так называемые чайки — это тоже вампиры, за это я ручаюсь. Те, что окружают вас, вероятно, спят.

— Просыпаются, вы хотите сказать!

Я предпочел бы не поправлять его. Мне до тошноты отвратительна даже обыкновенная летучая мышь; судите же, какое впечатление мог произвести на меня целый город этих вампиров, еще более чудовищных благодаря своим размерам.

Я смотрел на пещеру, на пальмовую рощу, на повисших, грушеобразных летучих мышей. Флери-Мор — на море и на тех вампиров, что летели вдали.

Так прошла минута, и ничто не двигалось.

Невероятное, парадоксальное безумие: эта неподвижность, удлиняющая бесконечно тревогу ожидания, толкала к действию меня, более робкого из двоих. Я порывисто подобрал несколько камешков.

— Можно? — спросил я, нацеливаясь на темное устье.

Флери-Мор рассеянно кивнул.

Первый камень не попал в цель и, ударившись о стену, упал на груду рыбьих костей у входа. Второй полетел прямо в глубь пещеры.

Тотчас же в ее недрах поднялся ужасающий гвалт, от которого волосы у меня встали дыбом, и пещера наполнилась сатанинскими завываниями, словно ход, ведущий прямо в преисподнюю. Мрак внутри усеялся пылающими угольками. И мы увидели наконец, что в недрах тьмы что-то задвигалось, вырисовываясь все яснее с каждым шагом, и направилось к выходу посреди горящих глаз.