Проблемы космического масштаба (СИ) - Кондратьев Леонид Владимирович

Не знаю – не знаю и до сих пор не могу понять, почему с моих уст сорвалась именно эта фраза. Взбалмошная, вечно невыспавшаяся, стервозная, грустная и одновременно ехидная, способная одним словом взбесить или заставить смеяться – не знаю – Аюни всегда вела себя так, как будто окружающий мир является всего лишь большой, скучной, но временами интересной песочницей. Все вроде так... за исключением грусти – стылой грусти, спрятанной где-то в глубине омутов этих зеленых глаз, больше подошедших бы какой-нибудь ведьме чем ученому... так о чем же ты грустишь, моя королева? Кто или что посмело оставить стылый след в глубине твоей души. В том самом кристалле сосредоточения больше похожем на цветок... цветок, подернутый дымкой затаенной боли. Будь проклят этот чертов псионический дар, которым я обязан опять же тебе, моя королева. Не знаю и не хочу знать, что же ты сделала с моим телом, но именно благодаря этому я смог прикоснуться своими немытыми руками к... даже не к красоте... да я, черт побери, даже не могу подобрать слова и определения! Да и черт с ними – ты прекрасна, моя королева, и мне хочется выть от того, что я не могу осушить те кровавые слезы, стекающие по совершенным, больше похожим на божественные в своем величии протуберанцы солнечной плазмы, лепесткам цветка твоей души. Прости меня, моя королева... затянутый в шелка двор, кринолины, вечно спешащие пажи, краски и жемчуга дамских нарядов, ржание коней и рев труб... развивающиеся в небесах вымпелы и трубные возгласы герольдов – вот то чего достойна твоя красота. Красота даже не тела – души... той самой души, скрытой полумраком грусти и забвения. Скорлупой, уродливой скорлупой которую ты возводишь своими же руками. Прячась от мира... от себя самой.

– Поплачь, поплачь моя королева. Отпусти себя... – шепот, больше похожий на карканье, на грай могильных воронов ободрал мое горло.

Миг и окружающее стало неважно, спецслужбы, деньги, проблемы и идиотизм всего сущего... была лишь безбрежная зелень глаз, мускус и амбра дыхания, шелк кожи и касание распахнувшего свои объятия разума. То что мягче любого бархата, то что чувственнее любого наслаждения, то что крадется на мягких лапах? то самое чувство? острое зазубренное лезвие, раны от которого заставляют трепетать в наслаждении, содрогаясь в такт каждому рывку, намеку на движение, дуновению...

– Я люблю тебя, моя королева... Люблю!

Не было звука, с которым хрустальная сфера волшебства рассыпается в сказках, не было воя призрачных псов или дьявольского скрипа покрытых патиной и паутиной створок древней твердыни... ничего этого не было – лишь перестук убегающих каблучков и сдавившее сердце... стальными когтями сдавившее чувство.

Разместившиеся на обзорной площадке перед гигантским распахнутым в глубины океана порталом, затянутым тончайшим экраном силового поля, девушки, были заняты ответственейшим делом.

– Дура ты, твое величество! И не лечишься! – откинувшаяся на невысоком диванчике пиратка отхлебнула из наполненного какой-то фиолетовой то ли дымкой, то ли жидкостью прозрачного бокала и резким кувырком ушла от чего-то, больше похожего на плазменный залп, мгновением позже пронесшийся примерно там, где только что находилась ее голова. – Эээй! Вашество! Не злись! Радоваться надо – мужика в кои-то веки захомутала.

С сожалением посмотрев на потеки содержимого бокала на полу и частично на замше дивана Лайна заковыристо выругалась на каком-то уж слишком редком туземном языке и с неодобрением посмотрела на кипящую подобно вулкану Кальне.

– Ну вот и зачем было выпивку разливать?

– Все тебе выпивка! Ты что, больше ни о чем думать не можешь? – несмотря на сильную злость и какую-то легкую потерянность представительница аристократии в не пойми каком по счету колене практически держала себя в руках. Процентов эдак на тридцать – сорок. Не более.

– Не могу! Вот сейчас – не могу и можешь меня не уговаривать. Лучше помоги, а то... – обведя все еще зажатым в руке сосудом уставленный разнообразными бутылками и розетками с чем-то подозрительно напоминающим закуску столик, любительница беспошлинной торговли сформулировала окончательно вертевшуюся все это время у нее на языке мысль: – А то одной я всю эту ситуацию не запью. А по трезвости еще и не разберу. Вашество. Ты хотя бы вкурила в какую, извините мой простонародный язык, задницу, мы все вляпались? Или все еще витаешь в розовых соплях?

Цапнув ближайшую бутылку, пиратка моментально изобразила еще парочку бокалов, и набулькав в них строго по паре пальцев желтого как солнце содержимого, двинула один из них в сторону принцессы, а второй всучила в когтистые ладошки недоуменно хлопающей глазами Анасии. После чего в лучших традициях старательских баров Ташского астероидного кольца выдохнула в сторону и запрокинула так и не выпушенную из руки бутылку. Сделав несколько жадных глотков, Лайна кинула взгляд в сторону рогатой:

– А тебе что, приглашение с императорской печатью надо?

В ответ на это тифлинг прекратила буравить взглядом внезапно появившийся в руках бокал и безо всякой подготовки просто влила его содержимое куда-то в глубь божественно очерченного кораллами губ ротика. Умудрившись при всем этом не то что не поморщиться – даже не скривиться. Хотя предложенное пираткой пойло даже на самый первый взгляд зашкаливало по крепкости. В чем, кстати моментально убедилась принцесса, попытавшись с аристократической изысканностью отхлебнуть вышеозначенный продукт и теперь с мученическим видом таращившей на окружающую действительность выпученные глаза, наполненные крокодильими слезами. Ну ладно – не крокодильими. Но тоже крупными.

– Кха! Что это?! Кха!

– Всамделишний кхарский рукш! – отсалютовав куда-то в потолок бутылкой, Лайна продолжила идентификацию: – По выдержке не скажу, но уж точно постарше двадцати, а то и тридцати годков будет!

– Ошиблась почти на три столетия! – вид ввалившейся в залу запыхавшейся и по какой-то странной причине красной как вареный рак Аюни заставил присутствующих заинтересованно уставиться на хозяйку базы, все еще пытающуюся отдышаться: – Фух! Ограниченная серия. Ферментировано и очищено...

Тут поток фактов, вырвавшийся из ученой, был остановлен пираткой.

– Подруга. А может харэ нам мозги канифолить? Может, поговорим?

– Хотите обсудить научные теории? Простите, не уверена, что у вас достаточно квалификации... даже у всех вместе.

– Скорее, практику – отозвалась свободная предпринимательница, с неожиданной силой швыряя в учёную целую бутылку. – Ненаучную. Что делать дальше будем, дамы и... дамы?

– Пить? – предположила Аюни, и сделала глоток из зависшей перед ней бутылки, самопроизвольно распечатавшейся.

– Хорошая версия – кивнула пиратка. – Сразу видно настоящего учёного. – А после этого?

– Что дальше – как-нибудь р-разберёмся – неожиданно вставила принцесса. – Вот с прошлым ничего не поделать...

Кальне хмуро бухнулась на диванчик; взмахнула свободной рукой, и в неё влетела бутылка. Лайна с интересом взглянула на неё, подняв бровь, когда принцесса, переведя взгляд с бокала на бутылку, отхлебнула из последней.

– Задница, говоришь? – саркастически произнесла Кальне. – Это разве задница? Это так, пр-роблемы, имеющие решение. Задница, пр-рошу прощения за пои манеры, это когда от тебя вообще ничего не зависит. К примеру, если родиться неудачно...

– Пожалуй – согласилась пиратка, отхлебнув из собственной бутылки... совсем немного отхлебнув. – Но к чему именно ведёшь?

– Думаете, мне так нравится этот этикет? – осведомилась принцесса, в чьём голосе можно было разобрать нетрезвые нотки. – Да провалился бы он в чёрную дыру... вместе со старинными традициями и достоинством императорской семьи! И обязанностями члена семейства...

Она угрюмо вгляделась в пустую бутылку; перевернула её и убедилась, что та действительно пуста.

– Смотри-ка, как быстро принцесску разобрало... – пробормотала Лайна. – Впрочем, триста лет выдержки...

Рукш изначально отличался изрядным коварством и способностью игнорировать большинство, если не все, фильтров крови, но всё же судя по скорости это был особо быстродействующий образец... или принцесса просто не обладала опытом распития крепких напитков. В любом случае, результат пиратке определённо нравился.