Унижение России: Брест, Версаль, Мюнхен - Анатолий Уткин

Канцлер Макс Баденский приказал закрыть русское посольство. Посол Советской России Адольф Иоффе был выслан из Германии вместе с защищенным дипломатическим иммунитетом штабом революции в триста человек. Канцлер расставил войска, создал пулеметные точки, обратил стволы в сторону вокзала Лертер — откуда с севера могла нахлынуть революционная волна. Движение поездов было остановлено. В некоторых местах взорвано железнодорожное полотно.

Берлин был столицей «Симменса», АЭГ, АГФА, «Борзиг», крупнейших германских промышленных компаний. Здесь «Шварцкопф» производил торпеды, «Флюг» — трамваи, «Эделлс» — металлургические изделия. В пригородах, подобных индустриальному рабочему Веддингу, жил рабочий класс. Дома рабочих через такие районы, как Пренцлауэрберг, доходили до самого центра. Бурный рост имперской столицы перед войной привел к тому, что две трети берлинцев были недавними горожанами. Кто-то говорил даже, что Берлин — силезский город, что половина жителей его «приехала из Бреслау». Со времени создания в 1871 г. Германской империи множество немцев, поляков, русских, чехов, бедных жителей Саксонии и Моравии прибыли в столицу в поисках работы — невиданная миграция. Те, кому не хватило денег на билет в Америку, устремились на берлинские заводы-гиганты.

Понятно, что столица Германии стала оплотом социал-демократии — миллион членов и 20-миллионная партийная касса. (Собственно в 1914 г. социал-демократы Германии — СДПГ — были крупнейшей партией в мире.) Неудивительно, что такие революционеры, как Ленин и Троцкий, видели в германской, а особенно в берлинской социал-демократии величайшую революционную и творческую силу. Ведь именно здесь в теоретических спорах «революционный» подход победил эволюционный. Во втором — социалистическом Интернационале СДПГ виделась основным мировым источником социального прогресса, лозунгом которого была триада «классовая борьба, революционный республиканизм, антимилитаризм».

Потому-то голосование — два дня спустя после вторжения германских войск в начале 1914 г. в Бельгию — поразило «верующих всего мира», начиная с В.И. Ленина. Вотирование военных кредитов в рейхстаге, провозглашение гражданского мира тогда, когда российские большевики предпочли патриотической войне Сибирь, стало видеться предательством мирового пролетариата. Только тогда, когда получение похоронных извещений стало обычным делом, жертвой без дна, в декабре 1915 г. двадцать депутатов рейхстага от СДПГ проголосовали против новых военных кредитов, а двадцать два депутата воздержались. Эти противники войны создали свою партию — Независимую социал-демократическую партию, НСДПГ, которая в апреле 1917 г. была исключена из основной СДПГ (параллельно Ленин выдвигает «Апрельские тезисы»). Казалось, российские и германские большевики движутся по параллельным рельсам.

«Независимые» начали думать о своих боевых организациях еще раньше. В 1916 г. противница империалистической войны Роза Люксембург начала распространять так называемые «Письма Спартака», взывая к памяти вождя римских рабов. Рупор НСДПГ Карл Либкнехт выступил в германском рейхстаге с невиданными по социальному ожесточению речами. Вместе они создали «Союз Спартака», вызвавший проклятья таких вождей СДПГ, как Филип Шейдеман.

И вот теперь, будучи вместе с Эбертом ведущим представителем социал-демократов в правительстве Макса Баденского, Шейдеман становился едва ли не главной борющейся против «Союза Спартака» силой. Канцлер не любил его; среди социал-демократов фаворитом принца Макса был Фридрих Эберт (у Шейдемана, пишет Макс Баденский, «отвратительный темперамент»[349]).

В германской столице царил грипп и революция. От гриппа умерло примерно 200 тыс. немцев — за очень короткое время. Будет ли продолжительной революция? Тяга к миру становилась неукротимой — об этом говорят дневники и воспоминания всех современников. Немыслимое дело, массы немцев готовы были пойти на поражение, только бы окончился этот ад недоедания, холода и гриппа. Военные в Германии стали терять исконное уважение, на них все чаще смотрели злобно. Цветы не дарили, а несли на свежие могилы.

Репетицией ноябрьской революции были события января 1918 г., когда даже берлинские военные заводы начали забастовку. Пробольшевистские силы затихли с весенним наступлением Людендорфа, но осенью остановить их не могла уже никакая сила.

В Берлине 7 ноября 1918 г. в полном масштабе фактически не вышла ни одна газета. «Берлинер тагеблатт» появился на одной странице. Сообщалось о создании «строго социалистического правительства». Коротко об условиях перемирия. Два дня в германской столице происходили революционные события. Русские большевики ждали именно этого. Расчет Ленина был на этот поворот событий. Теперь социалистам Германии и России никто не страшен. Первые поведут вторых к социализму, а буржуа и феодалы Европы найдут себя в мусорной корзине истории. Очевидец согласился бы с таким прогнозом. Он еще не знал силы германской лояльности и порядка, он исходил из новых революционных ценностей.

В центре Берлина развевались красные знамена — над университетом, над Оперой, над Домом гвардии, над дворцом кронпринца, над городской библиотекой. Петроград годом позже. На Бранденбургских воротах размещались два пулеметных расчета. На рекламной тумбе значилось: «Мародерство будет караться смертью». Рядом объявления «Нового режима рабочих и солдатских Советов».

В цирке Буша на северном берегу Шпрее заседал этот Совет, эта новая власть. Здесь выступали вожди наступившего дня, знаменитые социалисты Германии, так вдохновлявшие Ленина и его соратников. Социалист Эмиль Эйхгорн разместился в полицейском президиуме на Александерплац, отныне он — народный комиссар общественной безопасности. Он успокаивал берлинцев объявлениями о том, что «старые аусвайсы будут действительны вплоть до выпуска новых»[350].

Набирал силу «Спартакусбунд» — «Союз Спартака». Печатный орган этого союза разместился в прежней типографии консервативной «Локаль-Анцайгер» двумя днями ранее. На улицах Берлина появились грузовики, которые прежде были видны только в прифронтовой полосе. Солдаты в потрепанной форме сидели в них под красными знаменами. На их фуражках были красные ленты.

Общий крик потенциальных жертв революции был обращен в два адреса: величайшей силой стали социал-демократы; второй надеждой стал лозунг «Снимайте войска с фронта!». Если социал-демократы не смогут усмирить «родственные» политические силы, тогда это сделают верные устрашенным верхам вооруженные силы Восточного и Западного фронтов.

Утром 8 ноября 1918 г. Шейдеман, будучи в отменном расположении духа, выступил на заседании совета министров о положении в столице. «Моя партия будет наблюдать за тем, чтобы в Германии не повторились ужасы большевизма. Но мы будем сдерживать массы только в том случае, если кайзер отречется»[351].

Наверное, Шейдеману не так просто было занять эту позицию — ведь всего неделю назад он убеждал Макса Баденского, что не намеревается провоцировать коллапс правительства, зависящего от поддержки социал-демократов, требованием отречения монарха. И таковым было мнение большинства кабинета. Отметим, что в стенах рейхстага никогда не было дискуссии по этому поводу. Шейдеман не только держался данного слова, но обвинил «буржуазную прессу» в провоцировании обострения указанного вопроса. Кабинету он сказал: «Мы делаем все, что можем, чтобы соответствующим образом повлиять на массы. И если массы волнуются по поводу проблемы монархии, то это не ввиду нашего подталкивания, а из-за буржуазных газет типа «Франкфуртер цайтунг», оседлавших эту тему». Но канцлер ответил, что лозунг «Виноват кайзер!» являет собой точку смычки между мятежниками и наиболее радикальными среди независимых социал-демократов; это вызывает опасения основной массы социал-демократов в отношении потери контакта с массами и контроля над ними в пользу «независимых с.д.»[352].

Отказ Тренера даже обсуждать проблему отречения поставил основную массу социал-демократов в весьма сложное положение. Эберт предупредил, что его партия не сможет оставаться в правительстве, если кайзер не покинет трон. Социал-демократы видели волну общественного подъема, они не хотели быть погребенными этой волной, они хотели эту волну оседлать. Ситуацию подогрело отречение династии Виттельсбахов в Баварии. Теперь на партийной верхушке велись дебаты под обшей шапкой — или кайзер уйдет с политической арены, или социал-демократы выйдут из правительства. Один из глубокомысленных эсдеков выразил опасение относительно краха существующего в рейхстаге большинства. Шейдеман не удержался от того, чтобы не рассмеяться: «Мы стоим перед крахом рейха, а вы беспокоитесь о крахе большинства в рейхстаге!»[353]