С привкусом пещерной соли. Том 1 - Юлия Шолох

     Наташка расплющила губы о краешек стакана, глотая вино.

     Врет или нет?

     С чего бы ему врать? Вообще никаких предположений. А с чего ему раскрывать карты Гонзы? Все свидетельствует, что Наташка скоро свалит отсюда на поверхность и не будет иметь никакого веса в раскладе общения Гонзы с высшими материями. Так зачем зря открывать карты, которые не используешь в игре?

     Непонятно.

     Полина тяжело, протяжно вздохнула и принялась заваливаться набок.

     Рафа подхватил ее и осторожно уложил на сидение.

     - Тихо, не паникуем. Она просто уснула.

     Это было к лучшему. Послезавтра пора уходить. Обязательно надо уходить, для человека неестественно сидеть в подземелье, по крайней мере, на добровольной основе. Иногда нужно погреться на солнышке, которое не способен заменить витамин Д, выдаваемый к завтраку в виде бледно-розовых таблеток.

     Глава 16. Не человек

     День встречи с Гуру начался вполне обычно.

     Подъем, холодное умывание, завтрак. Множество шушукающихся в коридоре людей, чьи голоса напоминают гул шумящего вдалеке водопада, расплывчатый взгляд Полины и бодрый Рафа с еще влажной после утреннего душа шевелюрой.

     Молодежная звезда в свежем зеленом платьице завтракала в компании двух пожилых мужчин, скорее всего, Отражений, судя по практически полным тарелкам с едой, стоящими перед ними, и явному отсутствию аппетита, и, подперев голову ладошкой, терпеливо слушала негромкий, но безостановочный поток их беседы - один закончил говорить, второй подхватил, и так далее, по кругу. На окружающих звезда не обращала внимания, разве что, увидев Наташку, грустно улыбнулась, будто неосознанно просила поддержки.

     - И прекращайте свои экстремальные вылазки, они небезопасны, - услышала Наташка мужской недовольный голос, минуя их столик.

     На завтрак подали овсянку, сладкий чай и бутерброды с маслом и сыром. Вспомнилось детство и как звенели детские голоса в огромной столовой начальной школы.

     На обратном пути по дороге в комнату они столкнулись с Гонзой.

     - Привет, - сказал он и отпрянул к стене, пропуская мимо Рафу и Полину. Когда с ним поравнялась Наташка, Гонза повел глазами в ее сторону и неожиданно сказал:

     - Не хочешь пройтись?

     Соседка со своим сопровождающим, не замедлив шага, обменялись понимающими улыбочками, и вскоре затерялись вдали, скрытые спинами других аквелей, а Наташка молча кивнула. Пусть лыбятся себе, сколько влезет!

     В Ракушке в относительном одиночестве можно было остаться только на морском берегу, поэтому именно туда они и направились.

     Вода напоминала светлую глянцевую тарелку. Гонза шел по пляжу, не придерживаясь какого-то конкретного направления, о чем-то глубоко задумавшись, а Наташке пришло в голову, что вокруг так тихо и спокойно, что пожалуй можно понять отшельников, желающих влачить свое бренное существование вдали от шумного человечества. Постоянные страсти и страхи толпы - это так утомляет.

     А еще как, оказывается, она привыкла к виду аквелей. Кстати, после бледности следующей отличительной чертой шло отсутствие в их числе толстых, да и просто чрезмерно полных людей. И дело вовсе не в нехватке пищи, добавки каждый раз давали столько, сколько надо, но вот качество отличалось. Наташка не смогла припомнить, видела ли хоть раз в руках аквелей чипсы, сухарики или шоколадные батончики. Нет, они же из разряда 'излишеств'. На завтрак - каша, на ужин - кефир, санаторий да и только.

     Они дошли до плоского камня, на котором удобно сидеть. Благодаря раннему утру тут было пусто.

     Гонза опустился на камень, рассеянно пристраивая руки на коленях. Судя по одежде, он только что вернулся и не переоделся после возвращения - прежде Наташка не видела его на мосрком берегу в брюках, туфлях и тонком свитере. Сейчас он выглядел как нечто среднее между тем пижоном, что явился в ее редакцию, и тем рубаха-парнем, что встретил ее после прибытия в Ракушку. Так забавно вспоминать, улыбнулась Наташка, останавливаясь возле него и ковыряясь ногой в мелком гравии. Тогда она о нем вообще ничего не знала. Хотя и сейчас не сказать, что ей известно намного больше, разве что всякая ерунда. Например, легкая небритость ему, как и многим другим мужчинам, идет. И когда он о чем-то долго думает, его глаза становятся пустыми, как будто опускается стенка, перекрывая обзор всяким любопытным мимо ходящим.

     - Знаешь, я во многом был неправ, - вздохнув, быстро сказал Гонза. - Зря я так с тобой...

     Наташка замерла и неверяще уставилась на него сверху вниз. Вот это номер! И что это такое? Очередная попытка войти в доверие с целью нащупать новый, более действенный способ контроля?

     - С чего бы это?

     Он неопределенно пожал плечами. Светло-бежевый цвет ему шел, да и вообще, одежда была подобрана со вкусом. Интересно, он сам подбирал, или ему подбирала какая-нибудь...

     Стоп, отдернула себя Наташка. Хватит!

     - Сложно сказать. Я тут размышлял о возникшей между нами вражде и понял, что позволяю своим убеждениям составлять мнение о незнакомых людях, не давая им возможности как-то на него повлиять, что и произошло в твоем случае.

     - Даже так?

     - Да. У каждого есть работа. Некоторую работу приходится выполнять, даже когда от нее воротит. Если убрать окраску того, чем ты занимаешься, остается обычный человек.

     Наташка настолько растерялась, что села, точнее, почти упала рядом и уставилась на свои коленки, оказавшиеся вровень с лицом.

     Будь она честной, сразу же бы призналась - она и сама составляет мнение о новых знакомых как ей угодно. Да все такие. Большинство железобетонно уверены, что всегда правы, настолько, что даже мысли не допускают, будто могут ошибаться. Им даже в голову не приходит, что они могут быть необъективны. Нет той гибкости разума, которая необходима для саморазвития и самосовершенствования.

     Хотя это не тот случай. Наташка думала, Гонза прекрасно понимает, что нельзя всех под одну гребенку, но просто не хочет признать, ведь она не человек, она - женщина, а к женщинам он почему-то относится с сильным предубеждением.

     Впрочем, и сама Наташка никогда не считала нужным признавать свои ошибки. Перед кем? Перед родителями? Щас! Перед друзьями? Какими-такими друзьями? Пьяными собутыльниками ее первого гамадрила? Случайными соседками по общежитию? Перед Маринкой, единственной подругой, которой Наташка верила, как себе самой, поэтому и предательство переживала так, будто ей одновременно отказало и тело, и мозг? Перед начальством?