На морских дорогах - Константин Бадигин

– Когда ты вышел из Диксона?

– Утром 24 августа. В понедельник, к сожалению.

– Ты что, суеверен?

– Да нет, – замялся Качарава. – Впрочем, я хотел подождать до вторника, особой срочности не было. Но приказали выходить.

– Кто оставался в порту?

– По-моему, порт был пустой, не помню.

– Ты знал, что вражеский рейдер в Карском море? Минеев что-нибудь говорил тебе?

– Нет. Я вышел, как всегда, со спокойной душой. Проложил курс архипелагом Мона. На борту 104 человека: экипаж, военная команда и пассажиры.

– А цель похода?

– Северная оконечность Северной Земли. Должен был открыть там новую зимовку. На подходе к острову Белухи сыграли учебную тревогу. Флагманский артиллерист Медведев не давал нам отдыха. Погода была пасмурная, временами туман. После обеда зашел в каюту. Вдруг слышу в приоткрытый иллюминатор возглас сигнальщика Алексеева: «Вижу силуэт корабля!»

Выскочил на мостик, схватил бинокль. На горизонте – расплывчатое пятно. В дальномер хорошо различил очертания военного корабля. Четко обозначались орудийные башни. Скомандовал: «Боевая тревога, право на борт! Самый полный ход машине!»

– На остров Белухи?

– Да.

– Что ты в тот момент почувствовал?

– Знаешь, Костя, я испугался. Отяжелели ноги. Но голова работала ясно. Куда укрыться, как спасти судно, что делать? И еще одна мысль: что с красинским караваном, ведь он совсем недавно ушел с Диксона? Может быть, его не существует?

Тем временем боевые посты докладывали мне по очереди о готовности.

Неизвестный корабль быстро приближался, рос на глазах. Его скорость больше нашей раза в три. В пяти милях он дал предупредительный выстрел. Яркими вспышками прожектора запросил по-русски: «Кто вы, куда следуете, подойдите ближе».

Я немедленно дал радиограмму на Диксон, что в районе Белухи обнаружен крейсер неизвестной национальности, запрашивает, кто мы, куда идем.

Наши радисты превосходно держали связь. Ответ пришел почти мгновенно: «Не сообщать. Минеев». Конечно, я и сам знал, что сообщать не следует.

Радист Шаршавин, принеся телеграмму, сказал: «Нас забивает этот корабль, он, наверное, вражеский». – «Переходите на другую волну».

И семафором запросил корабль: «Кто вы такой, ваша национальность».

На крейсере снова вспыхнул прожектор: «Сисияма». И приказ: «Прекратите работать радиостанцией, остановите машину, сдавайтесь».

«Сисияма»?.. Но крейсер поднял фашистский флаг и дал второй выстрел – перелет.

Я решил принять бой. Отдал приказ: огонь!

«Сибиряков» тем временем продолжал идти полным ходом курсом «зигзаг» к острову Белухи. За островом я надеялся укрыться от снарядов или посадить пароход на мелкое место. На вражеском рейдере палуба была полна народа. Все вышли посмотреть, как будет сдаваться советский корабль. Мы поставили дымовую завесу.

Когда наша артиллерия открыла огонь по фашисту, я сквозь клочья дыма увидел, что палуба крейсера опустела.

Дымовая завеса на время помогла, но враг уже пристрелялся. Первым попаданием снаряда у нас снесло фор-стеньгу и повредило радиостанцию. Перешли на аварийный передатчик. Вторым снарядом накрыло корму, кормовые пушки выведены из строя, вся прислуга, около тридцати человек, погибла (снаряд главного калибра рейдера весил больше 300 килограммов). Третий снаряд попал на носовую палубу, взорвался бензин. На носу были собаки, парты… К дымовой завесе прибавился дым и огонь на пароходе. Четвертый снаряд угодил в ботдек и взорвался в котельном отделении.

– Левый котел вышел из строя, есть жертвы, – позвонил механик Николай Бочурко.

Но мы еще шли к острову…

– О чем ты думал в это время? – спросил я с волнением, представив страшные картины этого неравного боя.

– О том, как бы подороже продать жизнь. Вошел в азарт. Забыл о смерти… Заметил, что несколько человек сели в шлюпку и хотели ее спустить. Взрывом шлюпку опрокинуло. Люди барахтались в горящем море. Я ничем не мог им помочь. Не имел права остановить судно. Тяжко сделалось на душе. Часто вспоминаются эти люди, во сне вижу.

Прибежал старпом Судаков, доложил: в кают-компании открыт лазарет, работает аварийная группа. Смелый человек, ни на минуту не потерял самообладания. После второго попадания Георгий Федорович Сулаков вызвался поставить дымовую завесу и побежал на бак. Третий снаряд, угодивший в носовую часть, был для него смертельным.

Снова вспомнился караван с Диксона. Предупредят ли его наши о фашисте?

Еще один удар в корпус, судно вздрогнуло… И тут же резкая боль: ранен, все поплыло в глазах, свалился…

Когда очнулся, услышал чей-то встревоженный голос: «Что с тобой, командир?»

Смутно помню, как меня перенесли в каюту. Надо мной склонилась врач Валя Черноус. Но что она могла сделать? Она и сама была тяжело ранена…

Опять забытье… Очнулся, будто лежу на верхней палубе. Стрельбы не слышно. Снова провал сознания… очнулся у входа в машинное отделение. Шатаясь, ко мне подходит второй механик, тяжело раненный в живот.

Я тоже, видимо, упал. Через меня перешагнул боцман Павловский, но, когда заметил открытые глаза, спросил: «Ты живой, капитан?»

Я, наверно, застонал. Боцман накрыл меня своим ватником. Как положили в шлюпку – не помню. Очнулся на чьих-то коленях. Видел, как «Сибиряков» тонул, уходил носом в воду. Флаг был сбит с гафеля, но кто-то поднял его на корме30.

Позже мне рассказывали, что когда с мостика передали в машину: «Капитан убит», старший механик Бочурко поднялся к себе в каюту, выпил бутылку водки и пошел открыть кингстон. Он утонул вместе с судном.

Кингстон открыли, когда уже не осталось никакой надежды спасти пароход, уйти от врага…

«Катер!» – услышал я чей-то голос в нашей шлюпке. Это шел катер с крейсера.

Потом голос боцмана Павловского: «Не говорите, что капитан с нами».

Вспоминаю, как лежал на носилках на палубе рейдера и нас, сибиряковцев, снимали киноаппаратами. От боли я надолго потерял сознание. Когда открыл глаза – темнота. Спрашиваю: «Кто здесь есть?» – «Командир, это я, Сараев». – «Где мы?» – «В плену, на борту крейсера». – Сараев тяжко застонал. Потом я увидел себя на операционном столе.

Нас разделили, раненых поместили отдельно, здоровых – отдельно. Обслуживал нас, раненых, матрос Котлов. На третьи сутки плена он рассказал мне об обстреле крейсером порта Диксон.

«Нас разбудил грохот над головами, – говорил Котлов. – Палуба вздрагивала от сильных ударов. В нашем отсеке появился офицер и два матроса. Согнали нас в кучку и долго держали под дулами автоматов. Один снаряд разорвался на палубе прямо над нами. Офицер сказал, что они ведут бой с „английской эскадрой“. Как только стрельба прекратилась, крейсер дал полный ход, мы ощущали скорость по вибрации…»