Теплая птица - Василий Гавриленко

— Не буду, — визг отца Никодима напомнил мне визг раненной твари из Джунглей.

— Будешь, пидар, — зарычал Варяг, хватая пленника за волосы.

Вскинув винтовку, я надавил на курок. Голова Варяга словно бы развалилась на две почти равные части, ошметки мозга брызнули в лицо отцу Никодиму. Тут же наведя винтовку на другого мародера, я прикончил и его.

— Стрелки!

В этом крике мог бы поместиться весь страх этого мира. Мародеры бросились врассыпную, — прочь из светового круга, — я послал им вдогонку несколько пуль, сочно вонзившихся в тело ночи.

Я вышел из-за стены (не таясь, в полный рост) и через сугробы направился к костру. Отец Никодим сидел на коленях, дрожа, как новорожденный олененок.

— Все в порядке, ваш крест. Вы спасены.

Он взглянул на меня.

— Ахмат?

Надо же, сразу узнал.

— Да, я. Поднимайтесь, ваш крест. Надо уходить, они могут вернуться.

Я помог ему подняться, и мы поплелись прочь от костра по протоптанной бандой Варяга тропинке. Отец Никодим обхватил мою шею рукой, зубы его выбивали дробь.

— Ахмат, — едва различил я. — Не говори никому.

— Не скажу, ваш крест.

Надо же, как печется о репутации. Впрочем, удивляться тут нечему: едва ли стрелки будут столь же благоговейны перед этим человеком, узнай они, что его чуть было не поимел какой-то мародер. Думаю, грубый окрик «Соси!» будет тревожить отца Никодима по ночам…

Небо посветлело, когда мы добрались до места, где нас атаковали мародеры. Автомобили слегка припорошило снежком; от трупа Глеба Пьяных метнулся в сторону какой-то рыжеватый зверек. Подойдя, я с отвращением увидел, что щека Глеба прогрызена, в неровной дырке белели зубы.

— Стой, Ахмат!

— Да, ваш крест?

Отец Никодим оперся рукой о капот машины. В его бороде застряли клочки сена, под глазом багровел кровоподтек.

— Думаю, нам стоит попробовать завести эту машину.

— Но, ваш крест, я никогда… — начал было я. Отец Никодим сердито взмахнул рукой.

— Не упражняй язык, Ахмат. Садись.

Он открыл передо мной переднюю дверцу. Шофер с аккуратной черной дырочкой во лбу, уронив голову на руль, смотрел на меня, словно спрашивая: «Куда ж ты прешься, дурак?». Мне пришлось взять труп за шиворот и вытащить из машины на снег.

Отец Никодим дождался, пока я занял место за рулем.

— Ну, заводи.

Легко сказать. Перед моими глазами непробиваемой стеной стояли какие-то датчики со стрелками, кнопки и рычажки.

— Поверни ключ.

Ключ? Что за ключ?

— Вон ту хреновину поверни, — раздраженно ткнул пальцем отец Никодим.

Я нащупал ключ, повернул. Машина заурчала.

Отец Никодим обрадованно вскрикнул и, обежав капот, сел в кресло рядом со мной.

— Трогай.

— Ваш крест, — робко проговорил я. — Может быть, вы поведете?

— У меня едва хватает сил, чтоб ворочать языком, — сказал отец Никодим таким голосом, что ему трудно было не поверить. — Вдави в пол левую педаль. Да, так. Теперь медленно отпускай и дави правую. Е… твою мать!

Машина рванула с места, холодный воздух хлынул в разбитое стекло; каким-то чудом я успел повернуть руль, иначе мы врезались бы в машину сопровождения.

— Помедленней, черт тебя дери!

«Помедленней? Что значит — помедленней?»

— Да не дави ты так на газ, на правую педаль, — умолял отец Никодим, подпрыгивая на кресле.

Я ослабил нажим правой ноги — машина сбавила скорость. Оказывается, водить автомобиль не так уж и сложно! Я выпрямился.

Место нападения осталось позади. Развалины многоэтажек окружили нас.

— Здесь поверни.

Я послушно крутанул руль. Отца Никодима бросило на меня, я же ударился головой об дверцу.

— Осторожней!

— Слушаюсь, ваш крест.

Мы выбрались из переулка на трассу, запруженную мертвыми машинами. Выехав на свободное место, я — как-то само по себе получилось — прибавил газу. Врывающийся в разбитое стекло ветер вздыбил волосы.

Какой-то бродяга, похожий на ходячую кучу тряпья, погрозил нам вслед костлявой рукой; поднявшееся солнце искрилось на снегу, сверкало в пустых глазницах домов; мертвый мир замельтешил, запрыгал перед нами и словно бы ожил. Йе — хуу! Ветер — в лицо.

По приказу отца Никодима я свернул с шоссе в закоулок, съехал на возникшие перед нами железнодорожные пути. Некоторое время автомобиль, точно заяц, прыгал по железной дороге, пока не достиг стены, подобной той, что окружает Цитадель. Здесь я повернул и повел машину вдоль стены.

Когда впереди показались ворота, я слегка запаниковал — как мне остановиться?

Бросив давить на газ, я добился того, что машина поехала медленно. Отец Никодим задумчиво смотрел перед собой, словно забыв обо мне. А была не была! Прямо перед воротами я до предела вдавил в пол среднюю педаль. Машина остановилась, я стукнулся об руль так, что в носу засвербело.

— Приехали, отец Никодим, — сообщил я.

— Вижу, — буркнул он, потирая лоб и, открыв дверцу, вылез из машины.

Отца Никодима пошатывало; мне пришлось подставить ему плечо, иначе он просто-напросто свалился бы в снег.

Я ударил ногой по воротам, закричал:

— Открывайте!

В отворившемся окошке появилось лицо караульного. Бросив взгляд на отца Никодима, он побледнел и, захлопнув окошко, загремел засовами. Поскрипывая, створки ворот разошлись в стороны.

Караульный вытянулся в струнку, не сводя глаз с отца Никодима, который, кажется, потерял сознание.

— Чего уставился? — прохрипел я под тяжестью навалившегося на меня главы ОСОБи. — Доложи начальству.

6

У очага

Отдельная квартира… Ведь в этом что-то есть. Сухо, тепло, уютно. Не воняет парашей и портянками, как в стрелковых бараках; никто не орет посреди ночи, увидев во сне дьявола, не постанывает, теребя член, не играет в карты, не дерется, не блюет на пол зеленкой.

Я потянулся на кровати; мышцы приятно напряглись. В окно была видна частичка Второй Базы, а именно: железнодорожное депо. Пузатый локомотив, выпустив черную тучу, потащил состав, состоящий из четырех вагон-бараков: отряд стрелков отправился на очередную зачистку в Джунгли…

Встав с постели, я подошел к столу, попил воды из бутыли. Есть не хотелось, хотя кроме тварки и сухарей, у меня была банка соленой рыбы.

Посмотрев на себя в треснутое зеркало (клочковатая борода, в глазах — усталая холодность), я вышел из квартиры прямо на улицу. Два стрелка рубили для меня дрова. Я остановился понаблюдать за их работой (топоры сочно вонзаются в дерево, оно трескается, роняя на снег желтые щепки). Лес рубят, щепки летят.

— Будете в тепле, конунг, — заискивающим голосом сказал один из дроворубов.

И он, и я знали, что стрелок Ахмат еще не провозглашен конунгом, хотя уже обеспечен всеми привилегиями. Дроворуб авансом лижет зад старшему по званию…

Я побрел в сторону депо. За спиной — едва слышно:

— Повезло мудаку.

Дроворубы правы: мне повезло, причем не единожды. Варяг и его банда подвернулись как раз вовремя; в машине отца Никодима оказалась винтовка; наконец, меня не пришили, как Меира, и я имел возможность спасти главу ОСОБи. «Спасти главу ОСОБи»! Ну, надо же! Какую причудливую мозаику складывает жизнь… Я спас от насилия человека, чьи подчиненные совершили насилие над моей любимой. Подчиненные? В голове возникла картина: отец Никодим насилует Марину. Содрогнувшись, я встряхнул головой, пытаясь освободиться от миража.

За железнодорожными путями расположились административные здания Второй Военной Базы, среди которых выделялась пузатая пятиэтажная башня с широкой плоской крышей и уже знакомым мне зеленым плакатом над охраняемым автоматчиками входом: «Будущее зависит от тебя». Справа от депо — плац, за ним виднеются крыши бараков, слева — площадка, уставленная ржавыми танками, уныло опустившими стволы.

На плацу несколько стрелков бросали мяч. Кожаная сфера время от времени взмывала высоко в небо, затмевая солнце. Однажды в Джунглях я наблюдал настоящее солнечное затмение — черная тень понемногу съедала светило, вгоняя в душу страх: а ну, как солнце больше никогда не вернется?

— Эй, солдат!

Похоже, эти парни не узнали спасителя отца Никодима. Досада и облегчение поровну разделили сердце.

— Не желаешь сыграть? Нам как раз одного не хватает.

Несколько пар глаз насмешливо (так мне показалось) уставились на меня. Я молча ступил на плац.

Игра началась. Стрелок, получивший мяч, стремительно понесся к прочерченной на снегу линии.

— Держи его!

Я бросился наперерез, но опоздал. Стрелок занес мяч за линию и победно вскинул руки.

— Попроворней, — крикнул бородач из моей команды. — Бросай мяч.

Я с досадой швырнул ему мяч и побежал вперед. Через двадцать шагов, обернулся. Кожаный снаряд, вращаясь в воздухе, летел ко мне. Подпрыгнув, я схватил его и … тут же исчез под грудой тел. Мяч все еще был у меня в руках, горячий, как готовая взорваться бомба.