Шпионы Первой мировой войны - Джеймс Мортон

4 сентября британское посольство подверглось нападению, и капитан Фрэнсис Кроми, военно-морской атташе, был убит, но, судя по сообщениям, только после того, как сам застрелил троих нападавших. Газеты писали, что над его трупом варварски издевались, и, что хуже всего, английскому капеллану не позволили даже помолиться по нему. Крест Святого Георгия был сорван с его груди и надет одним из захватчиков, а его тело, как говорили, было повешено в одном из окон посольства. Кроми посмертно был награжден Орденом Бани. Нападение было началом погрома, когда все французы и британцы в районе Петрограда в возрасте от 18 до 40 лет были схвачены и заключены в тюрьму.

Британцы осуществили ответные репрессии. Это был «профилактический» арест большевистского посла Максима Литвинова, который отправился прямо в Брикстонскую тюрьму и содержался там как заложник, пока не удастся добиться освобождения Локкарта.

Рейли скрывался на квартире другой своей любовницы в Москве, где его посетил Джордж Хилл, который хотел, чтобы он добрался до Украины через серию явочных квартир. Рейли предпочел поехать на север в Финляндию. Хилл дал ему свои собственные поддельные документы на имя Бергмана (так свою фамилию «Хилл» – «холм» по-английски, он переиначил на немецкий манер) и проводил его на ночной поезд назад в Петроград. Рейли, у которого были длинные темные волосы, долго выпрашивал у Хилла пару его расчесок. На станции Хилл дал ему одну из них вместе с бутылкой вина и пакетом с едой. Когда они снова встретились в Лондоне, Рейли отблагодарил Хилла, подарив ему пару расчесок с серебряными спинками, на которых был выгравирован полковой крест Хилла.

Добравшись до Петрограда, Рейли скрывался, пока не смог получить различные бумаги и охранное свидетельство, с которыми уехал в Кронштадт. Оттуда он отправился в Ревель (теперь эстонский Таллинн), а затем в Гельсингфорс (Хельсинки), Стокгольм и Лондон. Поездка заняла более двух месяцев, и он вернулся как раз ко времени Перемирия – только для того, чтобы его обвинили американцы в том, что он двойной агент и виновен в провале Локкарта.

Другие люди пробирались теперь назад в Англию, включая Бойса, выпущенного из тюрьмы, и итальянки, у которой какое-то время скрывался Хилл. С ними были Локкарт и Хилл, которого послали в Софию – он изучил болгарский язык за четыре недели в начале войны.

Были предположения, что покушение на Урицкого, руководителя Петроградской ЧК, было частью английского заговора, но против Локкарта имелись и другие более серьезные обвинения: прежде всего, он, наряду с Рейли, имел дело с латышскими провокаторами. В декабре 1918 года и Рейли и Локкарт были объявлены вне закона и заочно приговорены к смерти в России. Рейли оставался в Лондоне до декабря, когда он и Хилл скрытно возвратились в Россию под коммерческим прикрытием «British Trade Corporation», чтобы собирать информацию о Черноморском побережье и южной России для возможного использования на предстоящей мирной конференции в Париже.

Первая мировая война закончилась, но Россия теперь заменила Германию в качестве главного объекта интересов для разведывательных служб.

Глава 14. УШЕДШИЕ В ВЕЧНОСТЬ

«Я вообще не делал пересмотров судебных решений по каким-либо делам, связанным со шпионажем и, если только министр не имеет иного мнения, я никоим образом не намерен поступать так впредь. Распространять помилование на людей, виновных в гибели тысяч британских солдат, представляется мне чрезмерным предложением, и я довольно удивлен тем, что генерал-майор Сили, как солдат, поддерживает его»

В конце войны возникла безотлагательная проблема – как поступить со шпионами, мужчинами и женщинами, все еще находившимися в английских тюрьмах. В министерстве внутренних дел мнения разделись. Одни считали, что если британские шпионы, сидевшие в немецких тюрьмах, были выпущены в ноябре 1918 года, то и немецкие шпионы должны также быть отосланы домой. Эта идея не многим понравилась: Германия потерпела поражение, и у нее не было иного выбора, кроме как освободить британских агентов.

Отношение к шпиону зависело от мотивации его действий. На Карла Ганса Лоди обычно снова ссылались как на пример для подражания, образец настоящего патриотического шпиона-джентльмена. Те, кто шпионил для своей страны, были в намного лучшем положении, чем те, кто делал это за деньги. Последние, как было решено, должны были оставаться в тюрьмах, хотя их пожизненные сроки были в принципе снижены до 10 лет от даты вынесения приговора.

Но за эти годы шпионы один за другим большей частью были отосланы домой. 17 июля 1920 года судья Дарлинг, судивший Еву де Бурнонвиль, написал министерству внутренних дел письмо с предложением, в качестве «акта милосердия» освободить ее, как только пройдет десять лет с момента ее осуждения. В 1920 году Еву репатриировали.

В декабре 1920 года последнюю женщину, признанную виновной во время войны, Луизу Смит, рекомендовали для освобождения по причине ее прошения о возвращении ей немецкого гражданства и высылки.

Бедная Лиззи Вертхайм никогда не вышла на свободу. За время ее пребывания в тюрьме Эйлсбери ее физическое и умственное состояние резко ухудшилось. «Чикагская Мэй» Шарп, знаменитая американская преступница, встречавшая ее там, полагала, что причиной полного коллапса Вертхайм были одновременно разбитое сердце и плохое обращение в тюрьме. В январе 1918 года она страдала от бреда, решив, что никто не сможет оставить Англию без ее разрешения, и одновременно считала, что ее отравили. Ее отправили в психиатрическую лечебницу Бродмур. К июню 1920 года она была прикована к постели в течение нескольких месяцев и умерла 29 июля от легочного туберкулеза.

20 августа 1920 года Перси Теллюссон, посетитель тюрьмы в Паркхёрсте на острове Уайт, написал генерал-майору и бывшему военному министру Джону Э. Б Сили об одном особенном шпионе, находящемся там: «Теперь, когда война закончилась, кажется труднообъяснимым, зачем налогоплательщикам продолжать платить за удерживание там этого человека». Человеком, которого он имел в виду, был Фрэнк Грейте. Возможно, Теллюссону стоило бы выбрать более симпатичного заключенного.

Начиная со своего осуждения в 1916 году, Грейте регулярно подавал прошения об освобождении. Пометки в его досье описывают его как «очень умелого и крайне ненадежного» (1916), «абсолютно ненадежного и недостаточно хорошего для этой страны» (1918) и «настоящий тип скользкого шпиона, не заслуживающий доверия» (1921).

Сили передал письмо Теллюссона в военное министерство и получил сухой и строгий ответ, указывающий на то, что Грейте, «по всей вероятности», был бы приговорен к смерти, если бы досье шпионского бюро в Антверпене – его имя упомянуто в немецком списке с агентурным номером А7 – были бы доступны во время процесса. Ему следовало бы оставаться, там, где он находится. В 1923 году Грейте перевели в Мейдстоун. «Значительно улучшился: станет хорошим немцем!» – такая пометка появилась в его деле. На следующий год его выпустили и депортировали 14 декабря.

Про другого шпиона, бельгийского огранщика бриллиантов Леона Франсиса ван дер Гротена, было написано так:

«Нет сомнения, что этого человека следовало бы расстрелять и, если бы не вмешательство бельгийского правительства в то время, так и произошло бы… Предатель дела союзников, вопрос которого вообще не заслуживает никакого рассмотрения».

Владелец кино Леопольд Вийра, который позже безосновательно заявил о своей виновности в потоплении крейсера «Гемпшир», был освобожден в 1923 году.

Особое негодование вызвал предатель Кеннет Рисбах, которого освободили 14 июля 1924 года, как последнего шпиона, выпущенного в Англии. Рисбах, освободившись, несколько лет подряд не вылезал из судов, преимущественно по делам о мошенничестве, впрочем, суды его оправдывали. Два года спустя он попытался выехать в Австралию, чтобы подписать контракт в местном театре, но не получил разрешения. В 1930 году с него сняли обязательство отмечаться в полиции. Он отметил это событие, предъявив иск своему работодателю за преступную клевету.

Никогда и никто не испытывал сочувствия к Рисбаху. Он утверждал, что его положение в статусе условно-досрочно освобожденного было «пятном на его общественной репутации и препятствием для деловой деятельности». Примечание в его досье в министерстве внутренних дел гласит: «Большое пятно на его общественной репутации является следствием того факта, что он был признан виновным в шпионаже в военное время. У Рисбаха нет никаких известных заслуг». В 1927 году он был оправдан по делу о мошенничестве с драгоценными камнями в Лондонском центральном уголовном суде, а 25 февраля 1937 года снова был оправдан, на сей раз в Бристольской выездной сессии суда присяжных, по обвинению о получении денег обманным путем. После этого он, кажется, исчез.