Язычники - Сергей Другаль

Вальд, сдвинув маску на затылок, потягивал из банки холодное пиво и улыбался всей распаренной физиономией. Тим кашлял, сплевывая на песок.

— Как думаешь, а не переспорит его пастор? — с беспокойством спросил он. Тим молил Бога, чтобы эта сделка удалась. Он должен получить свои тридцать процентов и уехать. И жить респектабельной жизнью рантье, не впутываясь в аферы, в меру сил и в пределах заповедей, нарушение которых не влечет уголовной ответственности.

— Не беспокойтесь, — лениво ответил Вальд, — кибер помнит каждую запятую из студенческих конспектов преподобного отца.

— Ого! — Тим не скрывал удивления. — Где ты их достал?

— Знакомый архивариус подсобил за десяток паунтов. Ну, чего вы так уставились? Если уж взялись продавать товар, то должен я хотя бы подготовить его?

Н-да, этот простак не так глуп, как кажется, а он-то думал, что изучил его за этот сытный период жизни у Вальда. А впрочем, что от этого меняется? Главное, получить свое и смотаться.

— Двадцать тысяч даст?

Вальд молчал, щурил глаза. Серый океан гнал на берег пенные барашки прибоя, белое небо сливалось с водой в белесой дали, и неистовое солнце заливало пыльный песок. И как последний штрих, после которого уже нечего добавить, прозвучал резкий вопль уцелевшей чайки. И во все это раздражающим диссонансом были вписаны фигуры пастора и робота…

На берегу волна лизнула ступни Ферро. Он сделал гигантский прыжок, приземлился на валуне и стал приплясывать, видимо, стряхивая соленые капли. Пастор Джонс размахивал руками, что-то говорил. За шумом волн ничего не было слышно, да и расстояние слишком велико. Пастор Джонс уселся на камне, стянул сюртук и рубаху: на его широкой спине бугрились мышцы.

— Двадцать тысяч даст, а? — повторил Тим. Все-таки без электронных ушей как без рук. Вальд перевернулся на другой бок, оглядел настырного многословного старикашку, сморщил нос.

— Это уж ваша забота. Вон они идут.

Пастор Джонс опять был в сюртуке, как положено.

— Покупаю, — торжественно заявил он. — Заверните.

Тим встал. Он отвел пастора в сторону. Он не спешил и нагло, не моргая, уставился ему в переносицу.

— Очень интересно, — без выражения сказал он. — Пастор спорит с автоматом о бытии Божьем, опровергает догматы веры, потрясает основы, демонстрирует сомнения. Эта проверка, преподобный отец, увеличила стоимость товара вдвое: сам кибер плюс наше молчание. Представляете заголовки: «Пастор Джонс отрицает Бога» или что-нибудь в этом роде? Короче: пятьдесят тысяч.

Пастор Джонс сел на песок. Пастор Джонс раскрыл рот, полный белых зубов, и захохотал. Он смеялся долго, вытирая слезы, а потом сказал:

— Силы небесные, Слэнг! Как вы примитивно работаете. Вам пора на пенсию, Тимоти Слэнг. Диву даюсь, что вы еще не померли с голоду, впрочем, видимо, вы из числа клиентов господина Харисидиса с самого детства, да? С вашим ли куриным мозгом заниматься столь деликатным делом, как вымогательство. Теперь мне понятно, почему в мире столько дураков: их заготовил Господь, заботясь о вашем пропитании. Вот чек на пятьдесят тысяч! А в придачу дарю вам одиннадцатую заповедь: не шантажируй!

Тим стоял как в трансе, отец Джонс сунул ему в руки чек и, хохоча безудержно, увел кибера к своей машине.

— Бог благословит вас, Слэнг. И его преосвященство репрезентант Суинли, которому вы сэкономили двести тысяч паунтов.

Пастор Джонс вывел машину на дорогу, дал газ и через минуту исчез из виду. Тим сгорбился, по щекам его текли слезы, оставляя пыльные канавки. Страшная слабость охватила его: это был конец. Держать в руках четверть миллиона и отдать их за так. Деньги даровые шли к нему, а он даже не заметил, он зачем-то начал шантажировать пастора, а надо было просто молчать и ждать, сколько тот предложит, и тогда уже торговаться за каждый паунт. Господи! За какую-то сотню паунтов он выслеживал в злачных местах мужей, свернувших с праведного пути, а сколько усилий надо было приложить, чтобы сделать приличный снимок и назавтра продать негатив тому же мужу… Тим тупо смотрел на чек: ведь могло быть четверть миллиона, и из этих пятидесяти большую часть надо отдать. Он застонал от горя. Вальд подошел и стал рядом, он теребил маску и без любопытства разглядывал чек. Потом не к месту спросил:

— Вы же умеете водить машину?

Слэнг кивнул, говорить он не мог, что-то застряло в горле.

— Тогда садитесь, а я сяду сзади, и едем прямо в банк. У вас, Тимоти Слэнг, лицо какое-то странное.

— Радость, конечно, объединяет людей, в одиночку что за радость. Объединяет, но не надолго, кончился праздник, и снова каждый сам по себе. Иное дело общая беда. — Сатон отделил от бороды ему одному известный волос, намотал на палец и, крякнув, выдернул. Совещание у директора Института реставрации природы длилось уже больше часа, и ни конца ему ни результата видно не было, директор нервничал. — Я к чему это? К тому, что и общая беда не всегда объединяет, дурак может остаться в стороне из чисто дурацких побуждений: вы там натруждайте горбы, а я здесь погляжу, может, что и выгадаю, он мнит себя умным и хитрым…

С последней сессии Совета экологов Сатон вернулся злой и неспокойный. Он говорил о бессилии Ассоциации, которое порождено идеологией невмешательства, о том, что решено ждать неких эволюционных перемен, которые неизвестно когда наступят, решено только продолжать работу и смиренно чистить то, что можно очистить. И, что симптоматично, представителя Совета от Джанатии на сессии не было, ему, видите ли, не разрешили выезд из страны по каким-то формальным причинам. А на сессии снова жевали старую жвачку о том, что Совет сам по себе, и по линии ООН который раз снова предлагал Джанатии бесплатную энергию, предлагал финансировать переход на безотходную технологию. И снова Джанатия ответила отказом без объяснения причин. Плавучие санитарные заводы Ассоциации с очисткой вод не справляются, поскольку находятся за пределами двухсотмильной зоны, а в воздушный бассейн Джанатии вообще доступа нет.

— Не понимаю, — сказал кто-то из сотрудников. — И не хочу понимать мотивы, побуждающие отказываться от экологической помощи. Пожалуйста, распоряжайтесь своими недрами как вам угодно, но загрязнение океана — это уже не частное дело, это касается всего человечества, я не говорю о кислотных дождях, которые сводят на нет усилия береговых центров ИРП. И человечество должно вмешаться. Если нужно — силой!

— Согласен! — Сатон прикрыл налитые яростью глаза. — Все береговые центры жалуются на прогрессирующее загрязнение океана. Святые дриады, как говорит Олле, каких усилий стоило создание Ассоциации государств на экологической основе! А введение нормированного распределения благ! Лучшие умы человечества десятилетия убеждали это самое человечество добровольно возложить на себя бремя самоограничения. Добровольно, пока потребление не сошло к нулю в результате гибели природы, от коей кормимся. Сейчас для большинства на планете звучит как нонсенс мысль, что для перемещения одного человека можно затрачивать мощность сотни лошадей, но вспомните, еще недавно казался совершенно невозможным отказ от личных автомобилей. Но и это невозможное стало возможным. Очевидная мысль — производство для людей и никак иначе — до сих пор подвергается сомнению… хотя бы в Джанатии. Нет вопроса: или — или. Человечество не может решать в пользу своей гибели. Но сейчас ассоциированный мир, по сути все человечество, стал заложником у нескольких тысяч кретинов, составляющих правящую касту Джанатии. Ликвидировать всю эту лавочку, разогнать всю эту сволочь, которая вынуждает людей дышать фторидами ради сохранения собственной власти. Но в Совете мнение одно: насилия на Земле ни при каких условиях больше не будет. Совет экологов организация хотя и надправительственная, но юрисдикция Совета распространяется только на государства, ассоциированные на экологической основе. Вмешательство по линии Совета или ООН исключается.