Здесь слезам не верят - Евгений Щепетнов

Выговор – это дело знакомое, это переживем, первый раз, что ли? Тот, кто на самом деле служит, а не просиживает штаны в тихом штабе, всегда имеет шанс получить «строгача» – на то он и солдат, чтобы дрючил его каждый первый начальник, желающий перевалить ответственность со своих покатых плеч. Генерал тоже солдат, если он настоящий генерал, а не дутик, выдвинутый наверх благодаря подковерным интригам.

Калюжный был настоящим боевым генералом, радеющим за службу, и таких в армии было немало. Собственно, армия и держалась на плаву за счет таких военных – потомственных, служащих не за страх, а на совесть.

Охотник бежал. Инстинкт говорил ему: «Если тебя возьмут – ты труп!» Пока он находится на воле, пока его свободу не ограничивают тесные стены тюрьмы – еще не все потеряно. И он не рассуждал – зачем бежит, куда бежит. Просто бежал, свободный, как волк, вырвавшийся из клетки. Он уже забыл о женщине, которая с ним была. Была – и теперь ее нет.

Нет, не совсем ее забыл. На время, пока не исчезнет опасность. Если бы взял с собой – опасность увеличилась бы для обоих. Женщина врагу не нужна, зачем она им? Нужен только он, Охотник, и почему враги хотят его убить – дело десятое. Потом разберется, когда выберется. А вот она могла бы сильно пострадать.

Вопрос только в том – куда выберется? Ну вот убежал он от преследователей, и дальше что? Куда пойти? Что делать? Деньги у него есть, это уже хорошо. Кое-что начал соображать головой – тоже здорово. Но недостаточно, чтобы выжить в изменчивом мире, о котором почти ничего не знаешь. Где можно отсидеться?

Если бы это был девственный лес – все было бы проще. Вылез, затерялся в кустах, и все, ни одна собака не сыщет! А если и сыщет, пожалеет. А что в городе? Здесь все на виду. Особенно днем. Вылезешь – грязный, оборванный, окровавленный – тут же позвонят в полицию, и… результат ясен. Так, может, стоило сдаться сейчас? Не тянуть время?

Он даже шаг замедлил, будто мысль о сдаче лишила сил. И тут же снова прибавил ходу, войдя в ритм бега, благо, что тоннель в этом месте был широкий и сухой.

Кстати, для беглеца, вообще-то, не благо, а беда. По такому тоннелю хорошо не только убегать, но еще и преследовать. И, кроме того, весь тоннель был равномерно усеян датчиками, отслеживающими передвижение. Охотник просто чувствовал, как в него впиваются «глаза» серых ящиков, прилепленных к стене тоннеля. Зверь знал – за ним следили, и где-то там, далеко, уже лаяла свора собак, готовая порвать его шкуру. Злых собак, раздосадованных тем, что упустили добычу, да еще и оставили клочья своей шкуры в зубах беглеца. Порвут, точно.

Охотник не сомневался, что следующего обстрела он не переживет. Силы на исходе, еды нет, питья нет. Последние ранения выпили из него остатки энергии. Теперь – если в ближайшие часы не поест – может умереть просто от перерасхода жизненной энергии. Сожрет сам себя.

Он пробежал уже несколько километров. Тоннель за это время стал шире, кабели, которые в нем висели, теперь уже были вроде как поновее, не такие серые, пыльные, как там, позади. Даже ржавчины поубавилось на торчащих из стены скобах.

Охотник вдруг подумал о том, что им с Аней не хватило всего ста метров, чтобы добраться до выхода на поверхность. Люк был совсем рядом, пять минут, и они бы уже поднимались, предвкушая еду и крышу над головой. Сто метров – и целая жизнь отделяла их от свободы, а теперь? Что теперь?

Он не мог выбраться через тот выход. Снаружи его уже поджидали, это во-первых. А во-вторых, и самое главное – он не смог бы подняться за несколько секунд. Вторая группа, которая бежала сзади, расстреляла бы его прямо на ступеньках колодца. Так что придется искать новый выход.

Охотник остановился, перевел дыхание, широко разевая рот, чтобы захватить побольше кислорода. Здесь было не так душно, как в канализационных тоннелях, но воздуха все равно катастрофически не хватало – даже для такого мутанта, каким стал Охотник.

Разрушенный мозг работал на полную мощность, какую мог выдать. Система регенерации, подстегнутая опасностью, стрессом, лихорадочно «ремонтировала» клетки мозгового вещества, проращивая связи между обособленными кусками, пытаясь создать единое информационное пространство, упорядочить информацию, хранящуюся в клетках. Перед глазами Охотника мелькали картинки, названия которым он дать не мог. Он лишь знал – это его жизнь, это то, что случилось с ним в прошлом.

Охотник видел поля битв, залитые кровью, усыпанные мертвыми телами, видел деревню, закрытую желтым дымом с привкусом горелого мяса.

Видел мертвый город, по улицам которого бредут люди, глядя в пространство бессмысленными, нечеловеческими глазами.

Потом вдруг мелькнули женские лица – два лица, красивые, смеющиеся. Охотник знал – это его женщины, но не мог вспомнить, кто они такие и где находятся. И находятся ли вообще…

Белые халаты, зеленые комбинезоны – больница? Больница… И это не та больница, из которой он некогда сбежал.

Снова водоворот лиц – пожилая женщина… мужчина с хитрым, простоватым лицом…

Снова – кровь! Комната, залитая кровью! Изуродованная женщина, мертвые мужчины! Кровь, кровь, кровь… Везде кровь. Всегда кровь.

Встряхнул головой, отгоняя воспоминания. Нужно очистить голову для того, что сейчас важнее – для мыслей о выживании! И какая разница – ЗАЧЕМ он выживает? Для чего? Какова цель его жизни? Разве у цветка есть смысл жизни? Или у белки? Или у волка, преследующего добычу? Они просто живут. Хотят жить. И делают все, что нужно для поддержания жизни.

Охотник в этом смысле ничем от них не отличался. Да, теперь его мозг был на порядок умнее, чем тогда, когда его владелец вышел из дверей морга. Но недостаточно умный для того, чтобы подняться до прежнего уровня. Время, нужно время! Отлежаться, окрепнуть! А они не дают ему отлежаться и окрепнуть!

В душе Охотника проснулся гнев – яростный, клокочущий, как вулканическая лава. Если бы преследователи приблизились к нему именно сейчас – вряд ли дело ограничилось бы легкими увечьями. Их счастье, что в тот момент времени они стояли на месте и ждали команды сверху, ждали, когда начальство соберет всю возможную рать, чтобы навалиться на беглеца всей мощью Системы.

Все выходы наверх были перекрыты – и не просто перекрыты нарядами полиции или ОМОНом – люки заблокировали, местами даже заварили. Тоннели, в которые беглец мог уйти из центрального прохода, были блокированы решетками, излучателями инфразвука, а там, где существовала хоть малейшая возможность проникновения беглеца к жизненно важным узлам подземной системы, задействовали автоматические пулеметы. Жизненно важные – выходы в административные здания федерального значения, например – институт «Сталинит», под которым имелся огромный бункер, в который должны были спускаться ведущие ученые этого учреждения, занимавшегося проектировкой того, что широкая общественность видит только на военных парадах. Бункер, само собой, имел выход в систему подземных коммуникаций, откуда можно было попасть в любую точку города.

Подземный город не менее важен, чем наземный. Во время атомной войны подземный город мог принять в свои затхлые объятия миллионы тех, кто мог бы поддержать существование оборонного комплекса на практически неограниченное время – склады с продуктами, скважины с чистой водой, одежда и обувь – здесь было все, что нужно на время, достаточное для обеспечения победы. «Город стоит на сыре, пронизанном миллионами дырок», – так сказал один из тех, кто знал о подземной стране и обеспечивал ее существование.

Конечно, Охотник всего этого не знал. И не мог знать. Но он чуял опасность. И не только потому, что обладал магическими способностями. Мозг, хотя и был поврежден, все-таки сохранил способность к анализу и обладал огромным количеством информации, которую и выдавал под «личиной» инстинкта, руководящего всеми действиями «живого мертвеца». И теперь инстинкт говорил: «Тебя обложили! Ищи выход!»

Охотник опустился на корточки, посидел так около минуты, затем опустился на пол, не обращая внимания на пыль, покрывшую брюки белесым пятном. Он вообще почти не обращал внимания на то, что носит, что ест, что пьет. Все в мире теперь подразделялось по трем пунктам: «1. Полезно. 2. Вредно. 3. Не стоит внимания».

Грязь на штанах сейчас не стоила внимания. Вот если бы он был грязен, когда выберется наверх – тогда другое дело. Мимикрия, то есть способность выглядеть так, чтобы затеряться в толпе прохожих – это полезно. Но до тех пор – не стоит внимания.

Стоило внимания только одно: в радиусе километра вокруг него по тоннелям медленно, но верно приближались группы людей. Его обложили со всех сторон. И выход только один – прорываться наверх, если, конечно, он не хочет убивать бойцов. А он не хотел. Почему? Потому что мозг подсказывал – их убивать нельзя. Это неправильно. Можно убить только того, кто этого заслуживает, или спасая свою жизнь от смерти.