Посредник - Лесли Хартли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ну, как? — обратился он к мистеру Модсли. — Ну, как, Мариан?
Этот галстук я хранил долгие годы.
— Итак, — заговорила миссис Модсли, отодвинув свой стул, — сегодня, — она сделала паузу, — сегодня день Лео. — Она улыбнулась мне, и о мое лицо словно разбилась холодная волна. — Как бы ты хотел провести его, Лео?
Язык прилип к гортани: на этот счет у меня не было никаких мыслей. Миссис Модсли пришла мне на помощь:
— Как насчет пикника?
— Это будет чудесно.
— Лишь бы дождь не пошел. — Миссис Модсли изучающе оглядела небеса. — Или можем после обеда прокатиться к замку Бистон. Ты ведь там не был, правда?
— Это будет чудесно, — жалким голосом повторил я.
— Ну что ж, так и сделаем, если не будет дождя, ладно? Утро занимать не стоит, ведь ты, наверное, захочешь поиграть с Маркусом?
— Да, если можно.
— А в пять часов ты разрежешь торт, испеченный ко дню твоего рождения. Что такое, Дэнис?
— Я только хотел сказать, мама, мы не знаем, чего хочет сам Лео.
— Думаю, что знаем, — мягко ответила миссис Модсли. — То, что я предложила, тебя устраивает, правда, Лео?
— Да, конечно, — подтвердил я.
Миссис Модсли повернулась к старшему сыну.
— Ты удовлетворен, Дэнис?
— Я просто хотел сказать, мама, что это его день рождения, и он должен выбирать сам.
— Разве он не сам выбрал?
— Нет, мама, это ты выбрала за него.
На лице миссис Модсли отразилась мольба: Боже, дай мне терпение!
— Лео не предложил ничего другого, поэтому...
— Я знаю, мама, но в его день рождения...
— Ты можешь предложить что-нибудь другое, Дэнис?
— Нет, мама, ведь день рождения не у меня.
Я увидел, как сжались пальцы миссис Модсли.
— Надеюсь, ты останешься удовлетворен тем, как все пройдет, — ровным голосом сказала она. — А что касается нас, взрослых...
Как только мы с Маркусом вышли из комнаты, он заявил:
— Нет, Лео, ни в коем случае.
— Что ни в коем случае?
— Не надевай этот галстук.
— Почему?
— Потому что, — объяснил Маркус, медленно чеканя слова, — у этого галстука готовый узел.
Мы немножко повозились, потом Маркус сказал:
— Тримингем — это другое дело, он может носить что угодно, а вот ты, ты должен быть осторожен.
— В каком смысле осторожен?
— В таком, чтобы не выглядеть невеждой. Все, больше не буду, как-никак сегодня у тебя день рождения.
За утро у меня было достаточно времени переварить свои ощущения. Мое новое и истинное «я» оказалось на вкус довольно пресным. Во-первых, оно подавляло праздничное настроение, ничего не хотело слышать о том, что день сегодня особый, и не давало никаких поблажек — ни тебе повеселиться, ни побаловаться. Оно все время предупреждало меня: не забывайся, держи себя в руках. Когда я выглядел дураком в глазах окружающих, я, по крайней мере, пытался оспорить их мнение, даже если при этом страдал; но собственное мнение оспаривать не будешь! Новый ментор даже не позволил мне обследовать место преступления, а мне, как и полагается убийцам, этого ужасного хотелось. Он даже не подпустил меня к мусорной свалке, посмотреть — может, труп растения уже там? Когда вскоре из-за густых кучевых облаков проглянуло солнце, зажатая в тиски душа не могла поприветствовать его. Когда мы увидели Мариан и лорда Тримингема, мирно шествующих рядом и склонивших головы друг к другу, я призвал на помощь всю свою волю, чтобы остановить волну охватившего меня восторга. Чувства к людям, предметам как бы притупились. Даже с Маркусом, которого я никогда не оценивал однозначно, ибо в школе это был один человек, а дома совсем другой, я испытывал некоторую скованность. Мы ловко подлаживались друг под друга, в угоду друг другу укрощали свои истинные чувства — такова была наша дружба; и сейчас я видел круглоголового мальчишку чуть ниже меня ростом, который больше обычного старался угождать мне и подавлял желание заговорить по-французски, поскольку у меня был день рождения.
День рождения! Все вернулось к нему. Но именинником я себя не чувствовал: скорее я был сторонний наблюдатель, попавший на чей-то день рождения; некто в норфолкской куртке, застегнутой поперек груди и подпоясанной поперек животика, в толстых чулках и зашнурованных ботинках, на которых скалились зубчатые крюки, будто его ноги оказались в распахнутых челюстях змея.
Я не понимал, что, пытаясь отбросить двойное или множественное видение мира и добиться таким образом цельности, затеял самое крупное дотоле притворство в моей жизни. Вот уж самопожертвование, ничего не скажешь — закрыть сознанию доступ ко всему, что тебе дорого и мило! Видеть вещи только такими, какие они есть — Боже, что за скука! Заковав в кандалы свою плоть и дух, я слонялся с Маркусом по поместью и тайно желал — ну, набросься на меня, как-нибудь обзови, пошлифуй на мне свой гениальный французский, светскими манерами я уже сыт по горло!
Перед обедом я прокрался в свою комнату, надел зеленый костюм и сразу почувствовал себя лучше.
ГЛАВА 23
Обед почти всегда растягивался до трех часов, поэтому прогулку в экипаже назначили на четверть четвертого. Но небо снова затянуло облаками. Теперь вид у них был зловещий: белые переходили в серые, серые в черные, все в воздухе присмирело, того и гляди, грянет гром. Друг за другом мы выходили из дому, разглядывали небо, возвращались и оглашали приговор.
Впервые мы попали в зависимость от погоды, и впервые я видел миссис Модсли в нерешительности. Выражение ее лица было, как обычно, усредненное, портретное, но движения выдавали ее. Наконец она предложила: подождем четверть часа и посмотрим, что будет.
Все стояли в зале, не зная, куда себя деть — без ясного плана всегда так, — и тут Мариан сказала:
— Лео, пойдем со мной, расскажешь, что задумала погода.
Я последовал за ней на улицу и добросовестно уставился в нависшее над головой небо.
— По-моему... — начал я.
— Не трудись, — перебила меня она. — Как насчет прогулки, если не удастся прокатиться?
А лицо при этом — сама невинность, какую теперь, пожалуй, и не встретишь.
— Конечно! — горячо воскликнул я. — Вы пойдете со мной?
— Я бы с удовольствием, — последовал ответ, — но я имею в виду другую прогулку, вот какую. — Рука ее коснулась моей, я разжал ладонь и увидел письмо.
— Нет! — наотрез отказался я.
— А я говорю да.
Сейчас она ничуть не сердилась, наоборот, смеялась, и я начал несмело сопротивляться. Письмо в руке мешало, сковывало движения. Наверное, мы подняли страшный шум, потому что я тоже смеялся, громче ее, громче, чем допускают хорошие манеры, как какой-нибудь ухажер на набережной, смех рвался из меня, и сдерживать его не хотелось. Глазами мы вызывали друг друга на бой и бросались друг на друга, увертывались, пригибались. Кажется, она требовала, чтобы я обещал отнести письмо; я совсем забыл, из-за чего мы начали беситься, и уже не знал, защищаюсь или нападаю.
— Мариан! Лео!
Заслышав голос миссис Модсли, мы прекратили возню. Мариан все еще смеялась, а я стоял пристыженный и запыхавшийся.
Миссис Модсли медленно сошла по ступеням.
— Вы что-то не поделили? — спросила она.
— Просто я решила преподать ему урок... — объясниться далее Мариан не удалось, ибо в эту секунду я совершил нечто в духе Дэниса — выронил злополучное письмо. Смятое, отталкивающее, оно лежало на земле между нами.
— Не это ли яблоко раздора? — спросила миссис Модсли.
Мариан подняла письмо и сунула его мне в карман.
— Да, мама, — сказала она. — Я хотела, чтобы Лео отнес записку Нэнни Робсон, сказать бедной старушке, что я навещу ее сегодня немного позже. И представляешь, Лео отказался! Говорит, у него какие-то дела с Маркусом. Да, отказался! — не скрывая улыбки, повторила она, когда я стал протестовать и кричать, что отнесу.
— Стоит ли из-за этого так беспокоиться, Мариан? — задала вопрос миссис Модсли, по очереди одаривая нас инквизиторским взглядом. — Ты сама говоришь, часто она вообще не помнит, была ты у нее или нет. Лучше мы с Лео прогуляемся по саду. Ехать в Бистон сейчас рискованно. Пойдем, Лео, ты ведь толком не видел сада. Маркуса цветы пока не интересуют — это придет позднее.
Она была права — сада я толком не видел. Откровенно говоря, мне больше по душе была мусорная свалка, там чувствовалась какая-то романтика, а в саду — нет. Вообще-то мама рассказывала мне о цветах, и ботанику я уважал. Цветы, как отвлеченное понятие, восхищали меня — поля цветов где-то там, вдалеке, обязательно присутствовали в моих фантазиях. Мне нравилось думать о них и знать, что они есть. Нравилось читать о них, особенно о диковинных, например, насекомоядных: росянка, жирянка и ворсянка, которые потребляют насекомых, будто суп. Но просто ходить и любоваться на цветы — такой привычки у меня не было, а в обществе миссис Модсли это, наверное, и вовсе мука. Я никак не мог отдышаться после борьбы; смутно чувствуя, что хорошо бы как-то защититься от миссис Модсли, я спросил: