Из Америки с любовью - Андрей Уланов

Портье сжался в комочек, и я поняла, что победила.

– Ну хорошо, хорошо, – пробормотал он, вытаскивая откуда-то ключи. – Вот, третий этаж, номер двадцать один. Два не дам, и не просите, нету.

– Так-то лучше. – Я лучезарно улыбнулась этой немецкой скотине. – Гораздо эффективнее, герр Миттбауэр. Спасибо за содействие. – И, не меняя тона, добавила: – Если окажется, что ты моих гостей поселил в хлеву, – пристрелю как собаку.

К пальме я возвращалась, пританцовывая на ходу.

– Прошу, господа, – бросила я ключ Заброцкому. – Ваш номер на третьем этаже.

– Ммм, – выразил общее мнение Щербаков. – А что вы сказали этому джентльмену за стойкой?

– Я его шантажировала, – без обиняков ответила я. – Этот отель подчинен хильфбунду, знаете?

– Кому-кому? – переспросил Заброцкий.

– Хильфбунду, – повторила я, точно для малолетних идиотов. Господи, ну почему им все надо разжевывать? – Немецкому преступному сообществу.

– Чему-чему? – переспросил Щербаков.

– Банде! – рявкнула я и тут же пожалела – портье подсматривал за нами из-за газеты.

– А, это притон! – обрадовался Заброцкий. – Какая прелесть! Сергей, давайте устроим тут дебош за казенные деньги... зеркала бить, шампанское пить...

– Цыганок лапать! – оборвал его жандарм. – Не позорьте российскую полицию. А правда, Катерина, э... как вашего родителя звали?

– Джон, – автоматически ответила я. – Джон Дуглас.

– Катерина Ивановна, – тут же переделал Щербаков мое имя на русский лад, – что это за, э, скромный приют?

– Я думала, приюты бывают только сиротские, – удивилась я. – Этот отель управляется бундом. Сюда приезжают вечерами более-менее состоятельные люди, чтобы предаваться противозаконным порокам.

– А что, бывают законные пороки? – Заброцкий фыркнул. – У нас такое называют времяпрепровождением.

– Не придирайтесь к каждому слову! – Для убедительности я топнула ногой и чуть не сломала каблук. Вот поведешься с русскими – один убыток...

– Теперь понятно, – солидно кивнул агент охранки. – А почему, собственно, ваша полиция не прикроет это заведение?

– Я же сказала – хильфбунд, – пожала я плечами.

Щербаков прикрыл глаза, точно ему мучительно жали ботинки.

– Катерина Ивановна, – простонал он, – так мы далеко не уедем. Пожалуйста, объясняйте нам самые простые вещи.

– Гегенхильфбунд – это немецкое преступное сообщество, – медленно, по складам выговорила я. – Немцы, живущие в Штатах, вступают в бунды, чтобы заниматься... э... – я попыталась перевести на русский слово «business» и застряла, – преступным бизнесом.

– Стоп, стоп! – Щербаков даже оперся о пальму. – Почему банда называется «союзом взаимопомощи»?

– Вначале это было нечто вроде... сберегательных касс, – объяснила я. – Потом оказалось, что контрабанда, бутлегинг и прочее приносят больший доход. И кассы мигом оказались в руках преступников. Те принимают в свои ряды только соотечественников, потому что больше им доверяют, а не... не став американцем, тебе в Америке нечего делать, поэтому молодежь уходит в бунды. Разве у вас в России так не бывает?

Мои русские переглянулись.

– Вы что-нибудь поняли, Андрей? – беспомощно осведомился Щербаков.

– Кажется, да, – неуверенно пробормотал Заброцкий. – У нас во Владивостоке попадались китайские банды. Их еще «тройками» называли почему-то. Немного похоже. Но те были из ханьцев, и с ними быстро справлялись. А тут, похоже, полиция их боится больше, чем они – полицию.

Я переводила взгляд с одного русского на другого и обратно. До меня медленно, с большим скрипом доходило, что они действительно не понимают.

– А как бы вы с ними, простите, боролись? – полюбопытствовала я, просто чтобы подтвердить свою догадку.

– Для начала, – Заброцкий с азартной миной принялся загибать пальцы, – пригнал бы в город терроргруппу... нет, лучше уж сразу пару штурмбатальонов.

– Достаточно, – устало выговорила я. – Спасибо, я поняла.

А что тут не понять? Все проблемы решаются грубой силой. Русский медведь. Отличный образ, кстати.

На лестнице Щербаков принюхался и на минуту остановился, поводя носом, но комментировать не стал, чему я была до слез благодарна – воняло там до небес всем, чем может вонять в таком месте: выпивкой, перегаром, застарелым табачным дымом, потом, блевотиной и еще много чем, сливавшимся в один могучий удар по обонянию.

Однако номер, несмотря на мои недобрые предчувствия, оказался почти шикарным. Неказистый вид из окон надежно скрывали плотные атласные портьеры, широкая, как футбольный стадион, кровать застелена чистым бельем – что еще нужно человеку от гостиницы?

– Что ж, господа, – произнесла я, наслаждаясь эффектом, – устраивайтесь.

Вашингтон, округ Колумбия,

25 сентября 1979 года, вторник.

СЕРГЕЙ ЩЕРБАКОВ

– Да, – протянул я, – это, конечно, не «Ориент».

Действительно, не «Ориент». Такого аляповатого ало-золотого декора мне не доводилось видеть с тех пор, как меня пригласили в заведение мадам Богачевой (если кому-то будет интересно, то с тех пор я зарекся посещать дам полусвета даже по рекомендациям самых надежных коллег). Впрочем, если тут берут недорого и кормят... Кстати, а как здесь кормят?

– Сударыня, – обратился я к Кейт – называть ее «офицер Тернер» казалось мне глупым, несмотря на все ее заверения в обратном, – я не обратил внимания – где в этой гостинице ресторан?

– Тут нет ресторана, – ответила наша провожатая, критически озирая обстановку. – Только бар.

Заброцкий присвистнул, но говорить ничего не стал, памятуя, очевидно, ночевку на кухне. Нечего привередничать.

Не найдясь с ответом, я засунул свой чемодан под кровать и огляделся снова. Слава всем святым, тут есть хотя бы ванная – я не удивился бы, не обнаружив и ее. Впрочем, что за барские замашки? Соединенные Штаты – держава не из первых; не чудо, что народ здешний живет бедновато. Зато телевизор в номер поставили. Интересно, за каким, простите, чертом? Я всегда думал, что люди ездят из города в город или отдохнуть, или по делам. И в том, и в другом случае убивать время, просиживая перед телевизором, просто глупо.

Мой более непосредственный коллега уже вовсю перебирал кнопки настройки.

– Не ищите, – посоветовала Кейт. – В такой час, да еще по этим каналам, ничего интересного не будет.

– Тогда зачем такое телевидение, которое ничего не показывает? – озлился Андрей, убеждаясь, что говорят ему чистую правду. На мутном экране здоровенный мужик с дубиной в руках подпрыгивал враскорячку на ровненьком газоне. Кажется, это была какая-то местная спортивная игра.

– О, – оживилась Кейт, – Командующий играет.

– Кто? – привычно переспросил я.

– Простите... – Кейт смутилась. – Это наша национальная гордость, один из лучших бейсболистов, Фидель Кастро. У него такое прозвище – Комманданте, по-испански...

– Командующий, – показал эрудицию мой товарищ. – А почему по-испански?

– Он с Кубы, – пояснила Кейт. – Испанский – его родной язык.

Я было хотел спросить, почему испанец Кастро – национальная гордость США, но смолчал: нечего лишний раз обострять отношения с хозяевами. Еще не хватало, чтобы доведенная до отчаяния Катя побежала к начальству в слезах. Полагаю, после этого мы недолго прорасследуем дело фон Садовица. Как раз до следующего рейса на Питер.

Показали Командующего крупным планом, но лица его я так и не увидел – все скрывала кустистая черная борода, как у Шамиля на картинке из учебника истории, – очевидно, фирменный знак игрока.

– Что ж, – проговорил я, – если не будет других идей, я бы предложил вначале пообедать, а следующим этапом приступить собственно к работе. А то мы уже почти сутки в Штатах, а пока еще ничего не сделали.

– Я – за! – отозвался из-за телевизора Заброцкий с таким энтузиазмом, что ясно становилось, насколько его недокормили за завтраком.

– Где предложите нам перекусить на этот раз? – поинтересовался я у Кейт.

Та глянула на меня несколько странно, словно я пытался ее чем-то обидеть.

– Если вы не потребуете лягушачьих лапок, – саркастически промолвила она, – то где угодно, хоть в гостиничном баре.

– Лягушачьи лапки надо есть в Париже, – просветил я ее. – Или в Ницце. Но я думал, бар – это место, где только пьют?

– Пить, не закусывая, – российский обычай, – усмехнулся Андрей, поднимаясь с колен и отряхивая брюки. – Если нам предлагают есть в баре – значит, там есть чем набить желудок. Я верно излагаю, офицер Тернер?

Вашингтон, округ Колумбия,

25 сентября 1979 года, вторник.

КЕЙТЛИН ТЕРНЕР

В баре было сумрачно и по случаю дневного времени пусто. Мы с удобствами расположились вдоль стойки – мои подопечные долго устраивались на барных стульях, бормоча что-то о канарейках и курятниках. Я сделала заказ и в ожидании бургеров принялась оглядываться. Не самая гнусная дыра в городе, но Щербаков был на удивление прав – сюда явно приходят не жрать, а надираться. Правда, оба русских решительно отказались и от прохладительного (тут я их понимала – сентябрь в Вашингтоне не самый жаркий месяц), и от пива, чем вызвали презрительную усмешку бармена, а попросили вначале чаю, а потом, после краткого совещания, передумали и согласились на кофе. Когда я спросила, почему, Заброцкий пояснил: «Когда я вижу чайный пакетик, у меня делаются судороги». Щербаков еле слышно промычал нечто насчет растворимого кофе, но тут зажурчала кофеварка, и вопрос отпал сам собой.