Черное знамя - Dmitrii Kazakov

- Ясное дело! От немцев! – возмутился профессор Кнох. – Тут же все четко изложено. Амбивалентное отношение польского народа к германству покоится на тяготении к нему и глубоко скрытой ненависти… Извольте, что эту ненависть надо только возбудить, мы получим восстание и Станислав Четвертый Габсбург мигом лишится трона!

От резкого, вибрирующего голоса начинала болеть голова, так что студентам, вынужденным слушать это часами и не имеющим возможности сбежать, можно было только посочувствовать.

- Хорошо, я просмотрю вашу работу немного позже, и позвоню вам, - сказал Олег. – Огромное спасибо.

- А как насчет литовцев? – спросил Кнох, поднимаясь. – Я подготовил обзор источников…

- Сначала давайте разберемся с поляками. Я позвоню, всего хорошего, до свидания, - выпроводив профессора за дверь, Олег облегченно вздохнул.

Так, сейчас нужно будет сесть за статью, обещанную в очередной «Помощник пропагандиста» - заготовки есть, но необходимо превратить их в связный текст, а затем отдать его в личный отдел, чтобы отпечатали.

Сегодняшний текст будет посвящен дезинформации как одному из главных агитационных орудий в предстоящей войны, и тому, как интерпретировать созданные министерством мировоззрения фальшивки простому народу, как растолковывать самые невероятные сообщения… а они будут, обязательно будут.

Неплохо даже в том случае, если русские войска первыми пойдут в наступление, выставить агрессором другую сторону, предъявить какие-нибудь коварные планы Германии. Отличный вариант - выставить «доказательства» злодейств, творимых другой стороной – какие-нибудь массовые убийства славян в Берлине, и сфабриковать фотографии кайзера с охотничьим ружьем на фоне горы трупов.

Чем больше ложь, тем охотнее ей верят, и даже если потом разоблачат, то что-то останется.

Простой народ, во всех странах, на всех континентах одинаково привыкший врать по мелочам, не в состоянии поверить, что кто-то может лгать в таких колоссальных масштабах! Никакие факты не помогут до конца устранить сомнения и колебания, возникшие в тысячах голов.

Понятно, что фальшивки в первую очередь предназначены для остального мира, но и Россию они не обойдут стороной. И редакторам провинциальных газет, сотрудникам губернских управлений министерства придется их использовать, превращать в некое информационное «блюдо».

И желательно, чтобы оно было не просто вкусным, а еще и питательным.

«Никаких доказательств, одни утверждения, и побольше ярких, запоминающихся символов, - писал Олег. – Великая Евразийская Империя, Подлые Романо-германцы, Империалистическая Европа, Свободные Народы Мира…»…

Голос, донесшийся со стороны двери, прозвучал словно издалека:

- Прошу прощения, господин Одинцов, но вам срочная телеграмма.

- Что? – он поднял голову, и обнаружил, что в контору заглядывает курьер из личного отдела, не тот, которого отправил в военное министерство, а другой, помоложе, с пшеничными усиками.

- Телеграмма, - повторил он. – Из Праги.

А, понятно, это наверняка от Селезнева, соседа Олега по кабинету, отправленного в командировку – он уже две недели сидит на берегах Влтавы, хлещет пиво и жалуется на тупость местных пропагандистов.

Да, создать в независимой Чехии евразийскую партию подопечным Савицкого из отдела идеологии ПНР удалось еще прошлым летом, вот только сделать ее массовой и эффективной у них не получилось. Месяц назад сам заведующий сектором внешних отношений Николай Устрялов приходил в министерство, просил устроить для зарубежных товарищей нечто вроде «курса молодого бойца» по агитации.

А ведь если наставления потребуются остальным евразийским политическим структурам за границей, то с ума сойдешь всех обучать – Китай, Турция, Сербия, Черногория, Венгрия, Болгария, английские колонии в Азии, Таиланд, на кого там еще не жалеет денег партийный казначей Степан Петрович Ларионов?

- Давайте сюда, - сказал Олег.

Он расписался за получение и забрал прямоугольник разграфленной коричневой бумаги с обычными почтовыми пометками. Несколько раз пробежал глазами текст из двух строк, и невольно хмыкнул – надо же, Селезневу потребовалось «Наследие Чингисхана» и сборник речей Огневского на чешском языке!

И чего он не подумал об этом заранее?

И где вообще добыть такую диковинку, если она существует в природе?..

Хотя можно позвонить Савицкому или лучше тому же Устрялову – они отвечают за распространение евразийских идей за границей, и у них подобная литература должна водиться в хозяйстве. Пускай для скорости отправят по своим каналам или через диппочту, благо Базили, министр иностранных дел, смотрит на такие вещи сквозь пальцы.

- Ответ будете давать прямо сейчас? – спросил курьер, и Олег вспомнил, что он в конторе не один.

- Нет, потом. Завтра.

Сейчас нужно добить статью… кстати, время перевалило за пять, и поймать Устрялова на месте будет трудно, они там, в партийной канцелярии, не засиживаются долго… нужно сделать пометку в расписании на завтра, да с самого утра, чтобы точно не забыть, не закрутиться в вихре обычных дел.

С работой для «Помощника пропагандиста» он справился к шести.

Отдал на печать, и решил, что на сегодня хватит – учитывая, что выезд за город в выходные сорвался, можно появиться дома немного раньше, обрадовать супругу, может быть, купить ее любимых роз по дороге.

Он запер контору, и через пять минут выходил из здания министерства.

На площади Евразии такси не поймать, и это даже к лучшему, можно заглянуть в цветочный магазин, что тут рядом, на улице Единения – цены там ломовые, но зато товар отборный, да и он, откровенно говоря, не стеснен в деньгах.

В магазине Олег провел пятнадцать минут, а вернувшись на улицу, тут же остановил машину с шашечками на борту.

- Мигом довезу, - услышав адрес, сказал таксист, лысый и румяный, с красным носом завзятого выпивохи.

Обещание это водителю выполнить не удалось – Казань продолжали перестраивать, многие улицы были перекрыты, проезд по другим ограничен, и от этого в центре города то и дело возникали заторы.

Но скучать пассажиру таксист не давал, он болтал, не закрывая рта, рассказывал какие-то истории, случаи из жизни, а когда они почти добрались до цели, красноносого понесло на анекдоты.

- Вот что я слышал, только не смейтесь громко, - сказал он, понижая голос до шепота. – Летят в самолете Огневский, Штилер и Хаджиев… Трах-бабах, самолет падает, разбивается. Пассажиры погибли. Вопрос – кто же спасся? Ответ очень простой – русский народ.

И сам вопреки собственному предупреждению заржал так, что задрожали стекла машины.

Олег только головой покачал – либо перед ним дурак, либо исключительно смелый человек, хотя одно не исключает другого. За подобный анекдот с упоминанием вождя и премьер-министра, если о нем донесут в НД или в личный отдел партии, можно запросто загреметь в лагерь на год-другой, а если рассказать такое в кафе или пивной, где слушателей много, то тебя упекут лет на пять.

И правильно – нечего подрывать авторитет лидеров страны в такой ответственный момент!

- А вот еще… - начал таксист, наверняка собираясь рассказать что-то не менее опасное, но Олега спасло то, что они приехали.

Он расплатился и с облегченным вздохом вылез из машины.

Торопливо поднялся по лестнице, открыл дверь.

- Дорогая, я дома! – воскликнул Олег, предвкушая, как жена сейчас выйдет в прихожую, радостно улыбнется при виде цветов, обнимет супруга, поцелует в щеку... эх, жалко, что Кирилл сейчас в Москве, в училище, но ничего, скоро лето, и его отпустят проведать родителей.

Но никто не ответил, в квартире царила тишина, лишь тикали настенные часы в гостиной.

- Дорогая, я дома! – повторил Олег, снимая туфли. – Ты где?

Куда она могла подеваться?

В гости вроде бы не собиралась, если только выскочила в магазин, хотя для этого поздновато.

С букетом в руках он прошел на кухню, и обнаружил, что на столе лежит записка – целый лист писчей бумаги, почерк Анны. Цветы очутились на одной из табуреток, и Олег взял послание.

«Дорогой, я больше не могу так жить. Ты женат не на мне, а на своей работе. Прощай».

Всего одна строчка, и какая-то странная – что за бред, она что, была пьяна, когда писала?

- Проклятье, - пробормотал Олег, пытаясь осознать, что же это означает.

Мысли, вопреки обыкновению, ворочались с трудом, возникло ощущение, что в голове со скрипом и скрежетом вращаются заржавевшие колеса.

Что значит – «прощай»?

Это что, дурацкая шутка?

Отложив записку, он прошел через увешанную семейными фотографиями гостиную, и оказался в спальне. Скрипнула дверь гардероба, и глазам предстала задняя стенка с длинной царапиной, сиротливо висящие на крючке плечики.

Одежда исчезла… Анна что, все забрала?