Когда герои восстают (ЛП) - Дарлинг Джиана

— Это и есть жизнь, — сказал он мне. — Я ясно говорил тебе об этом снова и снова. Я не могу предложить тебе ничего, кроме хаоса, но я буду любить тебя каждый день.

— Я могу выдержать все, если буду рядом с тобой, но просить об этом? Просить меня смириться с тем, что ты проведешь месяцы или даже годы в тюрьме в ожидании суда, который обвинитель и судья уже решили, что ты проиграешь несмотря на то, что у них нет конкретных доказательств? Ты не просто просишь меня о какой-то мелочи, Данте. Ты просишь меня прожить жизнь без тебя.

Его глаза были темными и дымящимися, трещины, пробившиеся сквозь землю, уходящие прямо к центру мира.

— До этого не дойдет.

— Ты не можешь этого знать! — я закричала, руки взлетели, как птицы, атакованные каким-то более сильным хищником. — Как ты вообще можешь стоять здесь и говорить мне такое?

Все тело, казалось, вот-вот разойдется по швам. Дикий, горький голос, которого я не слышала несколько недель, напомнил мне, что именно поэтому я закрыла свое сердце. Именно поэтому я решила ничего не чувствовать, потому что это чертовски больно, когда хорошие эмоции разъедаются и становятся плохими.

— Потому что я знаю тебя, мой боец, — сказал он, подойдя ближе и схватив меня за руки, хотя я изо всех сил сопротивлялась его хватке. — Я знаю, что моя донна будет держать оборону за меня, пока я в отъезде. Я знаю, что ты будешь бороться до последнего, чтобы вытащить меня из этого места. Я знаю, что я один из самых влиятельных людей в Нью-Йорке, и, возможно, прокурор Деннис мудак О'Мэлли и судья говнюк Хартфорд имеют на меня виды, но у меня есть свои друзья в высших кругах, и я не боюсь обратиться к ним за помощью.

— Если вся причина нашего возвращения домой заключается в том, чтобы помочь Семье, то как, по-твоему, ты сможешь сделать это из тюрьмы? — возразила я.

— Я не просижу там долго, — заверил он меня, такой спокойный, такой собранный, в то время как я была в чертовом огне.

Мне не понравилась смена ролей.

— Если у тебя есть друзья, которые могут вытащить тебя из этого, зачем вообще туда идти? — бросила я вызов. — Можно заплатить штраф за бегство из-под залога. Он будет большим, но не похоже, что ты не можешь себе этого позволить. Если они могут вытащить тебя из тюрьмы, тогда они должны быть в состоянии остановить тебя, чтобы ты не попал туда.

Его рот затвердел, ровная, непреклонная линия.

— Я должен попасть туда, но я выйду.

— Не лги мне, Эдуард Данте!

— Тише, cuore mia, я не лгу (пер. с итал. «мое сердце»). Ты думаешь, что я хочу расставаться с тобой хоть на мгновение? Что моя грудь не болит оттого, что я уже вырезал свое сердце, чтобы отдать его тебе на хранение, пока меня не будет?

— Прочь, будто ты едешь в отпуск, — пробормотала я, настолько погрязшая в страхе и ярости, что уже не чувствовала своего тела, это была просто одна гигантская сверхновая звезда жара и бездумного гнева. — Ты отправишься в тюрьму. Когда мы с Ярой так старались, чтобы тебя не пустить туда, потому что там есть люди, которые хотят тебя убить!

— Я могу позаботиться о себе. — его глаза были темными местами в кошмарах людей, когда он говорил эти холодные слова, которые щелкали о его зубы.

Я задрожала, несмотря на саму себя.

Без сомнения, Данте был таким страшным человеком, какого я когда-либо знала. Конечно, я знала, что он может позаботиться о себе сам, но это не означало, что я хотела бы, чтобы он оказался в таком положении, чтобы ему приходилось каждый час или каждый день следить за своей спиной.

Я сказала ему об этом, и он мрачно рассмеялся.

— Я уже это делаю. Я каморрист, Елена, у меня есть глаза на затылке, чтобы следить за ножами даже в мирное время. Злым нет покоя, потому что злые никогда не довольствуются статусом-кво надолго.

— Я не прощу тебя за то, что ты уйдёшь, — сказала я ему безрассудно, срываясь на крик, потому что он все еще держал меня за руки, и мне очень хотелось ударить его. — Я не прощу тебя за то, что ты вот так меня бросил. Я оставила ради тебя всю свою жизнь, а теперь, что, ты просишь меня вернуть все назад?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Mai (пер. с итал. «никогда»), — огрызнулся он, слегка встряхнув меня, будто я потеряла рассудок. Возможно, так оно и было. — Никогда, Елена. Ты моя, а я твой. Ни пространство, ни время не изменят этого.

— Смерть изменит.

— Я не умру в тюрьме. Если великие братья ди Карло и Рокко Абруцци не смогли меня убить, то сомневаюсь, что это смогут сделать какие-то двухбитные преступники в тюрьме.

— Не смеши меня.

Обычно мне нравилось его легкомыслие в любой ситуации, но это уже слишком.

Мне страшно.

Мне страшно, потому что он наконец-то нашел мое сердце... меня настоящую, скрытую под слоями брони. Настоящую меня, которая не видела света дня годами. А может, и вообще никогда.

Он нашел меня и вывел на свет, где я обнаружила, что сияю.

А теперь он угрожал забрать двух людей, в которых я влюбилась за последние несколько месяцев.

Его.

И меня.

Слезы хлынули на глаза, удивив, потому что я еще не закончила злиться.

— Такое ощущение, что ты бросаешь меня.

— Это не так, — твердо заявил он, прижимая меня к своей груди и к своему телу. — Так же, как я знаю, что ты не бросишь меня, пока я там. Я найду способ заплатить штраф и вернуться к тебе. Тогда ты найдешь способ оставить это дело по закону РИКО позади для нас обоих навсегда.

Я слепо смотрела на его черную рубашку, пока он обнимал меня, слушая ровный стук его сердца о щеку. Это убаюкивало меня больше, чем его слова, напоминая, что то, что было, между нами, не может умереть, пока не умрем мы оба. Это было в нашей крови и костях, в каждом ударе наших сердец.

Даже если бы он был в тюрьме, мы все равно принадлежали бы друг другу.

— Мне всегда приходилось так много работать над всем. Ты не должен бороться так упорно, чтобы быть любимым, — прошептала я, чувствуя внезапную усталость и поражение.

— Ты издеваешься надо мной, Елена? Борьба за любовь это бесконечная битва, и это самая эпическая война, которую ты когда-либо вела. Я обещаю тебе, если ты найдешь правильного человека, ты будешь готова умереть на этом поле боя, со шрамом и победой. Как думаешь, почему я готов сделать это? — он наклонил мой подбородок вверх, так что мне пришлось заглянуть в его угольно-темные глаза. — Я хочу взять на себя ответственность за свои действия, чтобы у тебя был выбор. Чтобы тебе не пришлось провести остаток жизни в качестве беглянки из страны, за которую ты боролась изо всех сил, чтобы стать ее частью и преуспеть в ней. Я не буду отнимать это у тебя, потому что я люблю тебя.

— Я не прошу тебя мученически погибнуть за меня, — возразила я. — Меня убивает, что ты думаешь, что мне это нужно, хотя я честно говорю, что я не нуждаюсь в этом. Прежней Елене нужна белая свадьба на страницах светской хроники, красивый дом и кабинет на последнем этаже. Этой Елене, твоей Елене, нужен только ты, наша семья и чувство приключения.

— Это наше следующее приключение, — сказал он таким тоном, что я поняла: он уже все решил и его не переубедить. — Я не оставлю Нью-Йорк кровоточащей раной и не сбегу на более зеленые пастбища. Вы заслуживаете большего. Адди, Чен, Якопо, Фрэнки и, возможно, Марко заслуживают большего, не говоря уже обо всех остальных мужчинах в наряде. Они могут умереть, потому что я их босс. Как я могу позволить им умереть, когда меня даже нет рядом, чтобы сражаться с ними?

Вздох, сорвавшийся с моих губ, был длинным, как клубок распутавшейся пряжи.

— Данте... почему ты должен быть самым благородным плохим парнем во всем мире?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Он засмеялся, в его голосе слышалось облегчение. Я позволила ему обнять себя крепче и медленно переместила руки на его талию, обнимая его в ответ.

— Это определенно неудобно, — согласился он. — Но мы можем это сделать, милый боец. Если мы смогли уничтожить капо всех капо Неаполя, мы сможем найти способ избавить себя от этих фиктивных обвинений. Помнишь? Chi vuole male a questo amore prima soffre e dopo muore. Тот, кто против этой любви, страдает, а потом умирает.