Кризис и другие - Сергей Кургинян

Постмодернистский враг – это вполне корректный политический термин. Это не призыв к новым ГУЛАГам, политическим репрессиям, ущемлениям кого-то в правах. Это констатация качества определенного явления. Для Модерна и чего-то большего (гуманизма вообще, прогресса как частного случая развития, развития в целом) – Постмодернизм является мировоззренческим и иным врагом. В том числе, и врагом политическим. Почему Карлу Попперу можно называть книгу "Открытое общество и его враги" (враги ведь!) без того, чтобы быть заподозренным в развязывании репрессий, гонений на инакомыслящих и так далее? А сказать о Постмодернизме как враге – нельзя?

Постмодернизм уже один раз отнял у меня Родину и собирается это сделать снова, а я не могу при этом назвать его врагом… Почему? И как с этим бороться? И как без этой борьбы не потерять снова Родину?

Кроме того, не только для Модерна Постмодернизм является врагом, но и для Постмодернизма Модерн, а также все, что дышит развитием и историей, являются врагом. Так что же? Постмодернизму можно воевать с Модерном, а Модерну нельзя воевать с Постмодернизмом? Что за чушь-то! Что за капитулянтский комплекс?

Кое-кто говорит о том, что Постмодернизм является продолжением Модерна. Это либо сознательная политическая ложь, призванная все запутать и извратить. Либо… Либо глубочайшее заблуждение. Постмодернизм ненавидит Модерн, ждет его окончательной смерти и помогает оной.

Постмодернизм – это крупное политическое явление, а не определенный тип культуры. Как минимум, это и культурное, и политическое явление. Но на самом деле, это явление по преимуществу политическое, а также – антиметафизическое. Постмодернизм впервые разорвал с метафизикой вообще, как светской, так и религиозной. Ибо любая метафизика (или почти любая, если кому-то так больше нравится) предполагает ту или иную подлинность. А Постмодернизм ненавидит подлинность, чурается ее, считает ее предрассудком и моветоном.

Если Постмодернизм – это крупное политическое явление, то у него должна быть социальная база. Социальной базой Постмодернизма в позднем СССР были эти самые приличные люди, погруженные в массовое ("совковое", "шариковское") неприличие. Назовите это разрывом между интеллигенцией и народом… Разрывом между народом и элитой (номенклатурой)… Союзом оторвавшейся от народа интеллигенции и оторвавшейся от народа номенклатуры – против народа и истории (нет народа без истории и наоборот). В любом случае, речь идет об этом "приличии в окружении неприличия".

Конечно, не вполне об этом говорила героиня Бёлля своему мужу: "Они так приличны, так приличны; мне страшно, старик; даже в 1935 году, даже в 1942-м я не чувствовала себя такой одинокой…" Нет, конечно же, не вполне об этом говорила эта женщина из "Бильярда в половине десятого". Но и об этом тоже.

СССР к концу застоя накопил гигантский потенциал разнообразного постмодернистского гноя. Шекспировский Гамлет сказал: "Вот он, гнойник довольства и покоя: прорвавшись внутрь, он не дает понять, откуда смерть…" Гнойник и вправду прорвался внутрь. СССР умер. Вы хотите убить любое государство? Сконцентрируйте в нем накопившийся постмодернистский гной и дайте ему прорваться внутрь. Государство исчезнет. И даже не поймет, откуда смерть. Вот что, пожалуй, страшнее всего.

Сейчас многие призывают бороться с либералами. Абсолютно не поддерживаю подобных призывов. Почему надо бороться с настоящим классическим либералом? Либерализм – такая же часть Модерна, как и консерватизм. Нет политической системы Модерна без либерально-консервативного консенсуса.

Консенсусом же является патриотизм. И это так везде – в США, Франции, Индии, Японии… ВЕЗДЕ!

Когда либерал разрывает с патриотизмом – он уже не либерал. Но то же самое касается и консерватора. У либерала есть ценности, принципы, убеждения. Он обладает своей подлинностью. Почему с ним надо бороться? Да, есть антипатриотические извращенцы, и их немало. Но есть такие же извращенцы и в нелиберальных средах. Так зачем путать извращение (то есть патологию) с нормой? Нам что, вообще не дорога свобода? Мы хотим подтвердить ложный миф о нашем историческом тяготении к рабству?

Если речь идет об осуществлении проекта "Модерн" в России, то не ПРОТИВ либералов надо бороться! Бороться надо ЗА подлинный, патриотический либерализм, верный истории и развитию. ЗА патриотизм либерального Модерна. Бороться надо за то, чтобы этот патриотизм оказался в единстве с патриотизмом другим, консервативным. Тем, который не прогресс (то есть изменчивость) ставит во главу угла, а традицию, то есть наследственность. Но вы пробовали в любой системе оторвать одно от другого и противопоставить изменчивость наследственности или наоборот? Любое такое противопоставление – это путь к гибели.

Не с либерализмом надо бороться, а с Постмодернизмом. Это совершенно разные вещи. Накопленный советским застоем постмодернистский гной – задействовали на все сто процентов. Теперь хотят так же задействовать новый гной, накопленный в рамках необрежневской стабилизации 2000-2008 годов. Сформированная в эти годы система слабее, чем советская. Гноя же еще больше. Если кому-то удастся его подсобрать и дать ему прорваться внутрь – катастрофа будет неминуемой. И это будет последняя российская катастрофа.

На горизонте маячит и нечто большее. Повторяю, политический Постмодернизм – это сокрушительное оружие. Можно сказать, оружие абсолютное. Представьте себе такую большую лучевую пушку. Вы наводите ее на какой-нибудь объект – и объекта нет.

Разрушение СССР – лишь первая проба пера. Эта "лучевая пушка" была использована, и использована успешно. Но когда оружие изобретено, сконструировано, изготовлено и использовано, кто откажется использовать его еще раз? Можно навести пушку на Россию. А можно и на другой объект. Почему бы не навести ее, например, на Китай? Или наоборот – на Европу, США, всю западную цивилизацию в целом?

Глобальная перестройка предполагает концентрацию всемирного постмодернистского гноя и обеспечение прорыва этого гноя внутрь всего человечества или его решающей части. Все мои рефлексии по поводу генезиса и архитектоники "приличного меньшинства, в неприличном большинстве обитающего" правомочны лишь постольку, поскольку речь идет о большом мировом процессе.

Принципиально новом процессе – процессе убиения Истории. Разве наша перестройка, в конце-то концов, не была войной с историей как таковой? Да, с нашей историей, – ну и что? Но Фукуяма, написав о конце истории, говорил не о конце нашей истории, а о конце истории вообще. Эксперименты с "лучевой пушкой"… Не в них ли – сокровенная суть того, что лукаво именуется "кризисом"?

№18. 10.06.09 "Завтра" No: 24

Только сейчас могу я с уверенностью сказать читателю о том, что болоту прикладных политологических частностей не удалось засосать нас в свое жадное и бездумное чрево. Что все эти частности нам удалось осмыслить не как "вещи как таковые", а как знаки.

В чем состоит разница между "вещью как таковой" и знаком? "Вещь как таковая" кодифицируется словом "просто". "Просто Орешкин", "просто Юргенс", "просто Муратов". Продолжая список, мы можем говорить и о более сложных "простотах". Даже если бы мы обсуждали "просто дуумвират", "просто политическую систему", мы все равно увязли бы в подобных – конечно же, более развернутых и объемных – частностях.

Даже если мы начнем обсуждать "просто кризис", мы ничего не поймем. Мы просто (видите, опять это самое просто) переберем определенное количество характеристик рассматриваемого явления, сгруппируем эти характеристики, по возможности выявим какие-то общие знаменатели. И дадим Левиафану понятия пожрать нас – наш разум и нашу душу. Любое понятие, к которому вы приклеиваете это самое "просто", обязательно станет Левиафаном и вас пожрет.

По большому счету, даже не важно, свяжете ли вы рассматриваемую реальность с правильным понятием (катастрофой, к примеру) или с понятием неправильным (этим самым кризисом, будь он трижды неладен). Начнете вы рассматривать не "просто кризис", а "просто катастрофу" – эффект будет в итоге примерно такой же. Потому что – хотя кризиса нет, а катастрофа есть – эта самая катастрофа отнюдь не является "просто катастрофой". В ней переплетаются – и это я уже показал – суперкрупные аферы, манипуляции господствующего класса, объективные процессы. Так что катастрофа-то есть, но это не "просто катастрофа". Равно как Юргенс – не "просто Юргенс", Орешкин – не "просто Орешкин", а дуумвират – не "просто дуумвират".

В своем описании частностей я стремился быть предельно точным. И объективным, то есть не тенденциозным. Стремление это мое было вызвано не столько требованиями хорошего тона (хотя и это я считаю немаловажным), а необходимостью уйти в описании от пресловутого "просто". Уйти от "просто" можно либо в аморфную бездоказательность (конспирологический вариант), либо в подчеркнутое следование фактам, необходимое для того, чтобы противопоставить конспирологии – теорию элит. Но если ты будешь "просто" следовать фактам, то они обязательно превратятся все в того же Левиафана. Вот я и постарался, следуя им, имплантировать в свой аналитическо-фактологический дайджест неявную, но настойчивую антитезу этому самому "просто". Не "просто Орешкин", а… не "просто Юргенс", а… не "просто Муратов", а… не "просто дуумвират", а…