Братские узы - Денис Лукашевич

— Что-то случилось э-э… Пес? — Сантьяго все еще крайне непривычно было называть человека по прозвищу, а не по всей форме: пан такой-то и такой-то. Чай, не воровская малина.

— Кое-что… Арри, — Пес постучал в зарешеченное окошко, ведущее в кабину водителя, — тормози!

Шофер был тоже из варшавян, еще более нелюдимый тип, чем его собратья, хмуро сверлящие похожими на свинцовые бляшки глазами молодого обер-капитана. Тот уже немного пообвыкся и меньше всего внимания уделял скрытой враждебности, сразу возникшей между ним и бугаями из-под Варшавы.

Грузовик вздрогнул, будто просыпающийся дракон. Вибрация медленно прошлась снизу доверху, от могучих рифленых покрышек и до бронированной башенки с «Гренделем». Мощный движок еще некоторое время гудел, но вскоре смолк и он.

По безмолвному движению головы еще один варшавянин, откликавшийся на По, хмыкнул в густые усы, поднялся во весь свой могучий рост, чуть не упершись макушкой в стальное ребро жесткости на потолке. Тень его, упав на сжавшегося Пауло, показалась тому особенно мрачной и темной, особенно от того, что мощным бугристым затылком По заслонил от него свет потолочного плафона, забранного мелкой решеткой.

— «Гекату» не брать! — строго отметил Пес, покачав бледным пальцем. — Вряд ли что там может нам угрожать.

По искренне расстроился. Состроил по-детски обиженную физиономию, что в комплексе с трехдневном щетиной на молотообразном подбородке смотрелось несколько комично, но, глядя на объемы и размах варшавянского тела, любые мысли схохмить или пошутить сами собой вылетали из головы. А «Гекатой» обзывалась страшная игрушка, пулемет о шести стволах с бензиновым приводом и ленточным питанием, что хранился в рундуке под скамейкой. Со скорострельностью несколько тысяч выстрелов в минуту «Геката» превращала бетонную стену в горку пыли, по бревнышку разносила деревянную избушку и превращала в широкую просеку лес на ближайшие к ней сотню метров поэффективнее бригады лесорубов.

Тут было чему расстроиться, но По сдержал нахлынувшие чувства, мрачней тучи, ограничился «Аколитом», который в его руках казался каким-то игрушечным и несерьезным, отщелкнул засовы, отворил бронированную дверь и спрыгнул на землю. Будто копер ударил! Завертел головой, оглядываясь.

— Все чисто! — Голос был под стать телосложению. Гулкий и могучий, словно эхо в колодце.

Все дальнейшее предстало перед Сантьяго с невероятной ясностью и четкостью, даже головная боль отступила. По сделал несколько шагов, оглядываясь, и упал. Заворочался, перемазанный грязью, словно разом позабыл, как справляться с руками-ногами. Конечности его, словно лишние, беспорядочно двигались, месили грязь, но категорически отказывались действовать слаженно, отчего варшавянин разом стал похож на огромного жука в пятнистом комбинезоне, опрокинутого на спину и беспомощно размахивающего могучими лапками. Иногда его рык и ворчание превращались в нечто полуосмысленное, навроде «рука… болит», «страшно…». Так или иначе, но картина, представшая перед взором Пауло, была жуткой и противоестественной.

— Отлично! — провозгласил Пес таким тоном, словно все происходящее было всего лишь частью плана и ничего необычного в этом нету. И снова повторил: — Отлично, братец!

Шагнул по сварной лесенке, на мгновение покачнулся, судорожно вцепился в поручень, но быстро оправился. Хотя от взглядов собравшихся не скрылась серый налет вдруг покрывший белой лицо, и невыносимая боль, плеснувшая из ярко-голубых глаз. Отчего кто-то позади обер-капитана, кажется, один из головорезов-неваршавян, быстро-быстро зашептал молитву.

Инквизитор выпрямился. Кажется, он что-то шептал: его губы быстро-быстро и беззвучно двигались. Под конец своего странного обряда он громко хлопнул в ладоши, и, о чудо! раскалывающаяся голова перестала трещать по швам, исчез огонь, жегший запястье и в уши словно забили по комку ваты. Пауло не оглох, но ошущение было схожее. Он даже попытался с усилием продуть уши, но ничего не помогло.

— Бесовское наваждение! — пробормотал он и выбрался наружу. Желание подышать стало невыносимым.

Движения По наконец-то обрели осмысленность и он сел, широко расставив ноги, хлопая осоловелыми глазами. Остальные бойцы Своры помогли ему подняться, а Пес сказал лишь странное:

— Силен малец… — Удивленно (первое проявление настоящих чувств, что сумел разглядеть Сантьяго на обычно каменно безразличной физиономии) качнул головой. Коротко бросил остальным: — Оставаться здесь и не шуметь без надобности. — А сам медленно двинулся в густые заросли леса, росшего у обочины.

Жутковатое место. Дорога петляла грязно-серой змеей меж могучих сосен-великанов с одной стороны и тонкостволых березок с дрожащими осинками, выросшем на пепле Ядерного Рассвета, с другой, словно граница между миром реальным и миром дремучей старины. Пауло слышал о местном лесе, что, судя по рассказам стариков, сохранился еще с довоенных времен, пережив все злоключения человечества, практически не пострадав.

— Га, капитанус! — Еще один варшавянин, кажется, его звали Бол, громко и отчетливо щелкнул затвором «Аколита», когда Пауло, погрузившись в задумчивость, медленно двинулся вслед за Псом. — Босс сказал оставаться на месте, и ты стой! Нечего шляться, где не попадя.

Обер-капитан обреченно вздохнул и присел на приступку в ожидании следующего акта событий, хотя любопытство настойчиво звало в лес. Что-то буркнул по поводу несоблюдения субординации: как-никак он единственный здесь обер-капитан и, в отсутствие Пса, непосредственный командир всей группы. На что По веско отметил, что они уже лет пять, как не на службе, и в гробу он видал всю субординацию, а вот босс — это сила. Он придет и раберется. Пауло тяжко вздохнул и ответил:

— Но сейчас вы призваны опять на службу!

Теперь уже Бол, затягиваясь невероятно вонючей самокруткой, бросил краткое:

— Капитанус, заткнулся бы уже! Надоел, блин, хуже смертоеда!

Плодотворному диспуту не дал развиться Пес, внезапно вынырнувший из подлеска. Да ни один: за руку он вел практически мальчика, если бы не несколько «но». Внешне хлопец невероятно походил на Пса, только гораздо моложе и черты лица, что ли, помягче. Но алебастровая кожа и голубые глаза никуда не делись. Прям, какое-то братство бледных. К тому же кисть правой руки у него отсутствовала напрочь — культя лишь замотана грязной тряпицей, а глаза… Никогда еще Пауло не видел такие страшные глаза, словно две летящих пули, по неисповедимому капризу Всевышнего вдруг застывшие в полете и приделанные мальчугану вместо глаз.

Пауло сглотнул горькую слюну, собравшуюся во рту, сумел-таки выдавить из себя слова:

— Пес… э-э… а кто это?

— Мальчик, — равнодушно ответил Пес, но глаза его горели лихорадочным огнем, хоть и лицо оставалось внешне бесстрастным. А где-то внутри них, в морской темной глубине пряталась усталость…

— Мальчик… — эхом повторил Пауло, а затем опомнился: — Гм, Пес, я не считаю, что цель нашего, хм, путешествия подразумевает присутствие его! — И ткнул пальцем в хлопца.

— Это же дитя! — возопил Пес. Перехватил грязную культю маленького альбиноса, ткнул ее в сторону обер-капитана. — Злые люди, еретики и богохульцы, искалечили невинную душу! И разве не наш долг помочь и согреть искалеченного, помочь обрести покой в душевной сумятице!

Позади Свора заворчала. Трудно было справиться с собой, но Сантьяго, волей-неволей, сравнивал бойцов с настоящими злыми собаками, овчарами и матерыми волкодавами. Так и лезло в голову фантастическая картина: сзади, у броневика собралась небольшая, но опасная стайка седых монстров. Густая шерсть топорщится, вывалены алые языки, оскалены липкие от слюны клыки и ворчит, глухо рявкает свора, удивленная удивительным, неуместным милосердием вожака.

Пес замолчал, видимо, понял: слова тут не помогут. Губы раздвинулись в столь знакомой хищной улыбке. Глаза метали молнии.

— Он поедет с нами! Это не обсуждается. Кто готов оспорить приказ?

Свора пристыженно молчала.

— То-то же, а теперь в машину. Отдохнем в городе — кажется, он тут неподалеку. А там и до Санта-Силенции рукой подать.

Уже в городе Пес распорядился отослать мальчишку в обитель святого Бернара, покровителя медикусов. Вместе с ним отправил только Пауло. Всю дорогу хлопец вел себя смирно и ничем особым не отличался, лишь только его слегка покачивало из стороны в сторону да взгляд подернулся мутноватой пеленой. Вроде ж и не такой жуткий, как поначалу. Сантьяго даже немного успокоился. Напрягся лишь раз, когда стучал в массивные двери обители, а оттуда ему ответили, чтобы, мол, проваливал прочь — братья на службе вечерней. Пришлось злоупотребить немного полномочиями. Тогда монахи приняли юнца безропотно, безо всяких вопросов о происхождении или странном внешнем виде.