Звездочет поневоле - Оксана Бердочкина

«Вот здесь очень важно спотыкнуться», – опрятно напомнил сахарный Господин, недовольному гостю указывая на самаркандский коврик. «Если вы сидите на кухне, друг мой, значит, у вас закончились деньги, стало быть, нам правее в пастельную комнату, когда-то постоялец этого дома очень много зарабатывал на браках, и там есть много чего связанного с этим таинством».

«Согласитесь с тем, что я мог бы вести вас сквозь лес не первый час, и это стало бы искусством», – продолжил Господин, усаживая гостя на кремовые софы.

«Для кого?», – с претензией возразил гость, заправляя в сапоги полосатую штанинку.

«Вот для кого – это уже вопрос памяти. Вообразите, Дейч, вот если бы каждую память отдельного человека, будь она зрительная, мысленная, материальная, духовная, сокровенная, можно было бы сравнивая оценивать, как бы нам всем здесь жилось? Возможно, это прибавило бы в нас немного совести или, скажем, стыда».

«Я не думаю. Я не могу так думать, это все глупость», – заранее отвергая, нервничал гость.

«Глупость? Ну, позвольте. Вы проживаете, некий отрез времени, после которого все содержимое вашей памяти относите в суд. Или еще лучше номинируется на все кинонаграды мира. Ведь прелесть в том, что эта дорога может подвезти вас к совершенно разностным нишам, так как все зависит от вашей честности к себе».

«Неправда. Нет памяти, все исчезает. Ничто так не воздействует, как сиюминутное вмешательство, как постоянный контроль», – заметил Дейч и, придвинув к себе два лиловых табурета, грубо закинул на них свои ноги, облаченные в сапоги.

«Вы неправильно эксплуатируете мою мебель, Дейч. Я мог бы рассердиться, но отдаю себе отчет в том, что взять с вас нечего, да и времени на частное преподавание у меня, к сожалению, нет. Говоря вам о лесе, я хотел подчеркнуть сущность пути. Это ведь непростой лес, как всякая пустыня непроста, а значит это особенный опыт, частью которого вы однажды станете».

«Как страшно», – обыгрывал Дейч, говоря невсерьез.

«Страшно, Дейч, идти по полю крайности, у которого нет середины», – Господин прищурил глаза, и его летний фонарик поменял излучаемый цвет, неожиданно став бардовым.

Мудрость тихого быта в том, что все по умолчанию, Господин сказал «Путь», и гость внезапно ощутил свои запоздалые смыслы. Розы-рубашки светились на металлической перекладине, когда-то он менял их, дабы сотворить очередную сделку, гость остановил взгляд, пытаясь распознать качество щелочи.

«Что вы хотите знать об этих рубашках?».

«Кто вам стирает?», – с жадностью выпалил Дейч.

«Свободные люди».

«Свободные…», – усмехнулся Дейч, распознавая философию ответа.

«Я так и недосказал вам. Боюсь, вы не поняли меня, хотя вам кажется, что вы осознали смысл того приглашения, что я изъявил вам у озера».

«Ничего, переживу», – задиристо оговорил Дейч.

«Это было бы слишком жестоко. Я не посмею вас вот так наказать, не подсказав обезболивающее. Вы вот пока сюда добирались, не слышали случайно от кого святых историй?»

«Нет, не слышал», – обиженно пробубнил Дейч.

«Так я поделюсь с вами. Возможно, это станет для вас открытием и в некотором роде подготовит, или даже спасет вас».

«Ну, продолжайте», – деловито ответил гость, уступчиво забросив ногу на ногу.

«В этом самом доме Дейч, жила одна непорочная дева, это было очень давно, в самые ненужные для человечества времена. Озеро тогда было одиноким, имеется в виду – сада здесь не было, как, впрочем, и того романтического леса, что спускается по наклонной. Дева эта то и дело проводила время подле озера, а как расцвела, ушла в город на заработки и стала прислуживать трем богатым мужьям. С утра до ночи выполняя свои обязательства, не жалела она ни сил ни времени, несмотря на довольно скудное жалованье. Ловушка в том, что с каждым прожитым днем становилась она все более прекрасней и мудрее, несмотря на свою тяжелую и неблагодарную работу, она все более веровала, а к ночи находила в себе силы возвращаться к родному дому и сажать по одному дереву подле озера. И что-то нравилось ей в этой череде, что-то держало ее на этом пути. И вот стали говорить о ней, что ходит дева небесной красоты к трем мужьям и целый день все прислуживает да подает, все старается как бы беспричинно… И оттого возненавидели ее все женщины этих трех мужей. В ревности судачили о ней, оскверняли ее тело, дух, не ведая ее чистоты девственной. Хульно думали, всё тратя свои полные мешочки, когда та в голоде за неделю до жалования волочилась. Плутовали, подкладываясь под каждого из мужей, как бы тасуя их, да нашептывали про нее неправду после в постелях. Смиряя каждого, что обойдется с нее. И вот однажды, как обычно, приступив к своей работе, дева неожиданно узрела всю параллель этих грешных тайн. Это было ранее не испытываемое ею явление, она прочла всякий разговор и лукавую мысль этих женщин, всякое потакание мужей через прикосновение к вещам, принадлежащим трем ее господам. И страшно это или нет, но не смогла она себя удержать, и возненавидела их всем своим смыслом за это. Решив для себя, что это неверный путь, – она покинула службу, обрекая себя на новый жизненный поиск. После перемен женщины возрадовались, но многие из них захворали, и перестали зачаться их дети, а если и рождалось на свет чадо, то было оно обязательно наделено неистребимой болезнью и прочей судьбинной пустотой, словно на их лбах ноль написался. Так прошло несколько лет, и в день Гроба Господня услышала дева голос того, кому она верила больше всех, чей смысл заставлял ее подниматься и идти дальше, сажая каждое из деревьев. Он сказал ей: „Неужели ты веришь в то, что не в силах моих искоренить каждую ненависть, истребить каждый гнев? Неужели ты веришь в то, что не в силах моих остановить непрощение там, где воля моя снизошла? Полюби их, иначе всем вам не ведать блага“. И возлюбила она всем своим смыслом и протянула руку, как и велел ей Господь, и стало всем легче и лучше от этой особенной силы…».

Господин закончил, уложив в спокойствии руки на чрево свое, и медным взглядом проткнул разочарованного Дейча.

«И что?», – пошловато возмутился Дейч, стряхивая телом неприязнь конца. «Кому легче? Я не понял… И что эти бабы? Где их взаимность, хоть что-нибудь от них отломилось вашей трудолюбивой деве? Или на ее костях ваш лес стоит?»

«Нет, Дейч. Здесь просто нет конца. Это слишком вечная история. Сакральный смысл которой заключается в распутье. В разности путей. Дева облачилась в монахиню и на вопрос: „А возлюбили ли они?“, отвечала: „Я не ведаю их путей, я следую своему“».

«Все равно. Мне эта сказка непонятна», – почти собранно нервничал гость.

«Почему, Дейч? Потому что она говорит вам „кто есть кто“ и оглашает скрытую цену».