Гобелены Фьонавара (сборник) - Гай Гэвриел Кей

Он промолчал. Они некоторое время посидели в тишине, и старший сын Айлиля первым нарушил молчание:

– Я знаю, – сказал он. – Послушай сама.

И она услышала: казалось, все колокола в Парас Дервале звонят разом. То был похоронный звон в честь умершего короля.

– Мне очень жаль! – сказала она искренне.

Губы его дрогнули, он отвернулся и стал смотреть в окно. «Ах ты, ублюдок бессердечный! – сердито думала Ким. – Он знает, видите ли!» Надо было посильнее ему врезать! Она уже собиралась «добавить», но тут Айлерон вдруг совсем повернулся к ней спиной, и она успела заметить, что по щекам его текут слезы.

Она даже вздрогнула от неожиданности и, разумеется, сразу же приступила к самобичеванию. Господи, да разве так можно с человеком! Похоже, мысли этого Айлерона действительно трудно прочесть, но как она-то могла НАСТОЛЬКО в нем ошибаться? Ну и заносит же ее! Типичная Ким Форд, даже смешно. С удовольствием посмеялась бы, да только вот здешние жители ее не поймут – они ведь столько надежд собираются на нее возложить, особенно теперь. А зря. Ей ведь подобная роль совсем не подходит. Она чересчур импульсивна, крайне недисциплинированна и недостаточно скромна – в общем, самая заурядная особа, которая кончает интернатуру в Торонто. Ну и что, черт побери, ей теперь со всем этим делать?

Пока что, во всяком случае, она явно ничего сделать не могла. А потому лежала очень тихо, почти не шевелясь, и через некоторое время Айлерон сам повернулся к ней, поднял свое загорелое бородатое лицо и сказал:

– После того как умерла моя мать, он очень сильно переменился и больше уж никогда не был прежним. Он как-то… зачах, что ли. Поверишь ли, он ведь когда-то был поистине великим правителем!

Тут она все-таки могла ему чем-то помочь.

– А я это видела – тогда, у озера. Мне ЭйлАвен показал. Я знаю, Айлерон, что твой отец был великим человеком.

– Я старался присматривать за ним, пока хватало сил и терпения. – Теперь он уже полностью владел собой. – Но потом терпение мое лопнуло. Во дворце так и кишели различные группировки и фракции, и всем страшно хотелось, чтобы отец отошел от дел и уступил трон мне. Двоих мерзавцев, которые говорили об этом в моем присутствии, я попросту убил, но отец все равно стал подозрительным. Стал всего опасаться. И мне больше не удавалось поговорить с ним по душам.

– А Диармайду?

Этот вопрос, казалось, искренне удивил его.

– Диармайду? Моему брату? Но он же был страшно занят: пил или развлекался с женщинами в Южной твердыне. А в оставшееся время играл роль хранителя.

– По-моему, он способен не только пить и развлекаться с женщинами, – мягко заметила Ким.

– На женский взгляд – возможно.

Она даже глазами захлопала:

– А вот это уже оскорбление!

Он немного подумал и сказал:

– Да, наверное. Прости. – И снова удивил ее: – Знаешь, я не очень-то умею нравиться людям. Мужчины, правда, в итоге начинают меня уважать, порой даже против собственной воли, потому что кое-каким мастерством я владею… А вот с женщинами я обращаться не умею совершенно. – Его угольно-черные глаза смотрели прямо на нее. – У меня есть и еще недостатки: например, меня трудно заставить отказаться от собственных намерений; я также проявляю крайнее нетерпение, если кто-то суется в мои дела… – Он явно еще не выговорился. – Ты учти: я тебе это рассказываю не потому, что рассчитываю перемениться, а просто чтобы ты знала. Мне будут нужны люди, которым я могу доверять, и ты, Видящая, должна быть в их числе. Так что, боюсь, придется тебе принимать меня таким, какой я есть.

Ничего удивительного, что после такой тирады последовало довольно длительное молчание. Ким наконец-то заметила притаившуюся в уголке Малку и тихонько позвала ее. Черная кошка тут же прыгнула к ней на постель и свернулась клубочком.

– Я над этим подумаю, – сказала наконец Ким, прерывая затянувшееся молчание. – Но никаких обещаний дать не могу: я и сама достаточно упряма. Хотела бы заметить только – причем зная это не понаслышке, – что Лорен, как мне представляется, весьма ценит твоего брата. И, по-моему, если только я чего-то не упустила, Серебряный Плащ – отнюдь не женщина. – «Слишком язвительно, пожалуй, – подумала она. – Надо поосторожнее со словами».

По глазам Айлерона ничего прочесть было невозможно.

– Серебряный Плащ был нашим учителем – моим и Диармайда. Когда мы оба были еще детьми, – сказал он. – И я полагаю, он именно поэтому не оставил еще надежду спасти «заблудшую овечку». Честно говоря, брат мой действительно умеет расположить к себе; а уж у своих друзей и последователей и вовсе пользуется самой горячей любовью. Наверное, это что-нибудь да значит, правда?

– Значит, значит! – мрачным эхом откликнулась она. – А сам ты не находишь в нем ничего, что стоило бы спасти? – Вот уж действительно ирония судьбы: она сразу невзлюбила Диармайда и вот, поди ж ты, защищает его!

Айлерон в ответ только плечами пожал. Впрочем, довольно выразительно.

– Ну и ладно, – сказала Ким. – Тогда, может, закончишь рассказ о себе самом?

– Да я уже почти все рассказал. Когда прошлой весной дождей выпало значительно меньше обычного, а в этом году и вовсе не выпало ни капли, я сразу подумал, что это не случайно. Я хотел умереть ради него. И не быть свидетелем его заката. И не видеть в его глазах это выражение… Я не мог жить с ним рядом после того, как он перестал доверять мне. И попросил, чтобы он позволил мне отправиться на Древо Жизни вместо него. И он мне отказал. Я попросил еще раз, и он снова отказал. Потом в столице стало известно, что в крестьянских домах все чаще умирают от голода дети, и я попросил его снова – прилюдно, в присутствии всех придворных. И он снова запретил мне даже помышлять об этом. И тогда я…

– И тогда ты наконец сказал ему все, что думаешь по этому поводу. – Она легко могла представить себе эту сцену.

– Да. И он отправил меня в ссылку.

– Не слишком далекую, правда, – сухо заметила она.

– А ты бы хотела, чтоб я навсегда оставил свою страну? – рявкнул он неожиданно властным тоном. Ей это понравилось: значит, судьба страны ему все-таки не безразлична. Даже более того, если быть справедливой. И она сказала примирительно:

– Твой отец поступил правильно, Айлерон. И ты в первую очередь должен был бы это понимать. Разве может Верховный король позволить, чтобы вместо него умер кто-то другой?

И сразу же поняла: здесь что-то не так.

– Так ты не знаешь? – Это был даже не вопрос. И его неожиданно дрогнувший голос встревожил ее больше всего.

– Не знаю чего? Пожалуйста, объясни мне! Ну, пожалуйста!

– Мой отец это как раз и позволил! Там вместо него умирает другой. Слышишь, как гремит гром? Это твой друг умирает сейчас на Древе Жизни. Пуйл. Две ночи он уже продержался. Осталась последняя, третья. Если, конечно, он еще жив.

Пуйл? Пол!!!

Ну да. Все правильно, даже чересчур. Она смахивала с ресниц слезинки, но это не помогало: слезы все капали и капали.

– Я же видела его, – прошептала она. – Я видела во сне Пола и твоего отца! Только вот услышать, о чем они говорят, не могла, потому что все время звучала эта музыка, и еще…

И вдруг поняла. И все встало на свои места.

– Ах, Пол! – выдохнула она. – Это же был Брамс! Та самая пьеса, которую исполняла Рэчел! Как это я забыла, не смогла сразу вспомнить?

– А разве ты могла бы тогда что-нибудь изменить? – спросил Айлерон. – Разве имела бы на это право?

Господи, как это все-таки тяжело! Ким постаралась все свое внимание сконцентрировать на кошке и некоторое время молчала.

– Ты его ненавидишь? – все же спросила она как-то робко и сама себе удивилась.

Вопрос этот, впрочем, явно застал его врасплох. Айлерон вскочил, замахал руками, потом, растерянно озираясь, отбежал к окну и стал смотреть вдаль, на озеро. По-прежнему звонили колокола. Потом послышался очередной раскат грома. До чего же все-таки этот день оказался насыщенным всяким волшебством и магией! И ведь до вечера было еще далеко! И еще ночь впереди, третья ночь…

– Я непременно постараюсь перестать его ненавидеть, – промолвил наконец Айлерон так тихо, что Ким едва расслышала его.

– Да, я очень тебя прошу! – Она чувствовала, что почему-то обязательно нужно ответить именно так. Даже если это важно только для нее самой – пусть преодоление этой ненависти хоть немного уменьшит бремя свалившихся на нее горестей и невзгод. Она встала с постели, обеими руками прижимая к себе кошку.

Он тоже встал и повернулся к ней лицом. За спиной у него разливался какой-то странный свет.

– Это будет моя война! – твердо сказал Айлерон дан Айлиль. Она кивнула. – И это ты тоже видела? – Он требовал ответа. И снова она кивнула. Ветер за окном окончательно улегся; было очень тихо.

– Но ты бы забыл об этой войне, если б оказался на Древе Жизни, – сказала она.

– Не забыл бы. А впрочем, наверное, да, ты права. И это действительно было глупо с моей стороны. С моей – но не твоего друга, – быстро прибавил он. – Я вчера ночью ходил туда. Я его видел. Я ничего не мог с собой поделать… Но в нем… в нем что-то другое…